Читаем без скачивания Волшебник - Колм Тойбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все больше немецких писателей, художников и их семей покидали Германию, приехала и новая подруга Генриха Нелли Крёгер. Несколько лет назад Генрих с Мими разошлись. Мими и Гоши жили в Праге. Генрих часто писал Томасу, что винит в расставании себя и беспокоится об их судьбе. Он не мог позволить себе пригласить их в Ниццу, поскольку едва сводил концы с концами, а с приездом Нелли его финансовое положение только ухудшилось.
Генрих также прислал Томасу вырезки из французских газет с подчеркнутыми абзацами. Томас с Катей собирались ответить такой же любезностью, но забыли об этом. Томас решил, что должен писать брату каждую субботу, даже если писать было особенно не о чем. Несмотря на то что Генриха больше волновала политика, он мог делиться с братом впечатлениями о прочитанных романах и стихах.
Генрих приехал к ним погостить, и его удивило количество эмигрантов, облюбовавших Санари-сюр-Мер. Обычно он вставал рано и отправлялся в центр города купить газет и заглянуть в кафе. К тому времени, как Томас с Катей спускались к завтраку, Генрих успевал узнать все свежие новости. Томас полагал, что большинство немцев в Санари, включая Брехта, Вальтера Беньямина и Стефана Цвейга, перемывают кости врагам в компании единомышленников, однако Генрих утверждал, что они обсуждают политику и искусство.
– Не важно, кто находится у власти в Германии, – сказал Томас, – эти люди всегда будут чувствовать себя обделенными.
– Тебе следовало бы проводить с ними больше времени, – сказал Генрих. – Они видят то, что скрыто за войной, и даже то, что скрыто за миром. Они собираются, чтобы обсуждать идеи. Когда-нибудь из этих бесед выйдут серьезные книги.
– Они хотят создать новый мир, – возразил Томас. – А я предпочитаю старый. Поэтому я вряд ли им пригожусь.
Генрих подлил себе кофе и откинулся на спинку кресла.
Вечером, выходя вместе с Генрихом на эспланаду, а затем оставляя его в каком-нибудь кафе, Томас и Катя с облегчением возвращались домой одни.
Томас слушал, улыбался, оплачивал счета в ресторанах. Он также расспрашивал брата о Мими, Гоши и Нелли Крёгер.
Было условлено, что Генрих и Нелли, когда она приедет, нанесут Томасу с Катей визит. По случаю знакомства планировалось устроить торжественный обед.
В вестибюле отеля, куда они заехали, чтобы забрать гостей, Томас увидел рядом с братом молодую блондинку. Поначалу он даже решил, что это кто-то из отельной прислуги. Томас заметил, как насупилась Катя, когда Нелли вскочила, хлопнула в ладоши и испустила радостный вопль, так что остальные постояльцы принялись оглядываться.
– О, настоящий большой обед с пузыриками, а затем вино, суп и омар. Или это будет утка? Интересно, у них есть утка, утеночек мой?
И она потрепала Генриха за ухом.
– Для тебя у них есть все, – отвечал тот.
Когда они подходили к ресторану, Нелли обратилась к Кате:
– Когда жарко, я мерзну, а когда холодно, мне жарко. Не знаю, в чем причина! Надеюсь, долгое путешествие не охладило мой пыл. Говорят, стук колес сильно разогревает.
Катя холодно смотрела перед собой.
За столом, когда Генрих решил поделиться с Томасом тем, что прочел в вечерней газете, Нелли его перебила:
– Никакой политики, никаких книг.
– А о чем вы предпочитаете беседовать? – спросил Томас. – Выбирайте тему, вы гостья.
– О еде и любви! О чем еще? Возможно, о деньгах, возможно, о том, будут ли у нас, дам, к зиме новые шубки. И шляпки с мехом, и шелковые чулки!
За длинным столом сидела компания степенных французов средних лет. Они о чем-то тихо переговаривались и весьма удивились, когда Нелли, заказавшая в конце обеда коньяк, объявила, что не уйдет, пока ей не позволят выпить за Францию и все французское.
Поскольку сказано это было по-немецки, никого за длинным столом ее предложение не вдохновило.
Нелли настаивала даже после того, как Генрих попытался ее урезонить, а на лицах официантов отразилось беспокойство.
– За Францию, – промолвила Нелли. – Я пью за Францию. Вы не хотите выпить за Францию?
Наконец она уселась и обратилась к Генриху:
– Дорогой, я хочу кутить всю ночь. Начнем в каком-нибудь шикарном баре, закончим в портовой забегаловке.
– Как же мне тебя не хватало, – заметил Генрих.
– Катя, вы знаете тут лучшие места для ночного кутежа? – спросила Нелли.
– Я ни разу в жизни не кутила, – ответила Катя.
– О, тогда вы непременно должны пойти с нами! А Бисмарка оставьте дома. Пусть лучше сочинит еще книжку.
Чем больше эмигрантов прибывало в Санари, тем большее раздражение они вызывали у местных. Томасу не нравилось, когда на улицах в нем узнавали немца, да и Катю не радовало, когда в магазинах, поняв, что она немка, на нее смотрели косо. Элизабет и Михаэль, шестнадцати и пятнадцати лет, ходили в школу, но из-за незнания языка ощущали себя изгоями.
Томас решил, что они должны вернуться в Швейцарию, где Элизабет и Михаэль пойдут в немецкую школу. Они надеялись, что Моника, которая чахла в Санари, в Швейцарии найдет себе полезное занятие.
По возвращении Катя принялась в дополнение к итальянцу искать еще одного учителя английского языка.
– Да, про Данте я знаю, – сказала она Томасу, – земную жизнь до половины, в сумрачном лесу и так далее, но это не поможет мне купить морковь в бакалейной лавке или сказать водопроводчику, что течет труба. Мы должны учить простой и незамысловатый американский английский.
Когда первый выпуск «Ди Замлун» – литературного журнала, который издавал Клаус, – прибыл из Амстердама, Томас нашел в списке будущих авторов свое имя. Он не давал на это согласия, но не видел препятствий, почему бы иногда ему не писать для журнала. Однако никто не сообщил ему – и меньше всех этим озаботился Клаус, – что журнал исповедует непримиримую политическую позицию. И Генрих в своей статье, и Клаус в передовице яростно обрушивались на нацистский режим, а Клаус писал, что, хотя издание не является политическим, его позиция совершенно недвусмысленна.
С той лекции в 1930 году в Берлине Томас старался не раздражать власть. В первые годы эмиграции во Франции и Швейцарии он избегал давать интервью. Его сдержанность, как сообщил ему издатель Берманн, не осталась незамеченной в Берлине. Это не помешало нацистам конфисковать его собственность и отказать ему и его семье в выдаче новых паспортов, но его книги продолжали продаваться.
Томас
