Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

Мне понадобилось долгое время, чтобы наконец понять это. Конечно, я была глупа, но ты так старательно меня в этом разуверял.

— Ты ошибаешься, — возразил я.

— Если бы ты сразу признался, все у нас было бы иначе.

— Но это неправда, — продолжал я настаивать.

— Трус, и к тому же упрямый как осел.

— Ну и ладно, думай что хочешь, — сказал я.

Поднявшись из мастерской, мы обошли другие залы. В буфете съели по салату и выпили на двоих бутылку красного вина.

После этого жизнь сразу стала чудесной.

Около музея больше не было видно старого фигуриста на роликах, на ступеньках сидели люди и грелись на солнышке, студенты срисовывали в альбомы статуи. Мы прошли по набережной до пешеходного моста. Постояли на мосту, глядя на плывущие по реке тяжело груженные баржи, оседавшие так глубоко, что вода заливала палубы, и на паромы с туристами, курсирующие вверх и вниз по реке. Течение казалось сильным, на одетых в камень берегах сидели люди, другие удили рыбу. На паромах завтракали, и, глядя на это, мы тоже почувствовали голод. Мы дошли до конца моста.

Мы вспомнили, что сегодня еще не завтракали второй раз, и на какой-то боковой улице зашли в кафе, где выпили по кружке пива, а потом еще по одной. Пиво притупило голод и поддержало то легкое и радостное чувство, которое возникло в музее после выпитого вина.

Мы взяли такси и поехали к «Домэ». Хотя было еще совсем рано, на террасе было много народу; мы сели за столик и стали смотреть на сидевших вокруг и на проходивших по тротуару мимо; нам принесли наш заказ и счет, который официант положил на стол под тарелку.

— Если бы мы были русскими, то непременно чокались и пили бы за что-нибудь, — сказал я.

— За что?

— За все подряд.

— Ну, давай так и пить. За что выпьем сейчас? — спросила Мирья.

— Да хоть за гвозди, которыми заколотят наши гробы, чтобы они не поржавели.

— Ладно, выпьем за это.

— Нет, не стоит, — сказал я.

Я отпил большой глоток, а Мирья только осторожно пригубила; здешний арманьяк был крепким и сухим и обжигал рот, как кислота. Когда мы покончили с первыми бокалами, я заказал еще по одному. Официант их принес тут же: здесь обслуживали на американский манер, не как в Финляндии, то есть не развлекали посетителей, а выкачивали из них деньги. Второй бокал я пил медленнее и каждый раз, прежде чем отхлебнуть, ждал, чтобы Мирья взяла в руки свой бокал.

— В таком темпе я много не выпью, — сказала Мирья.

— Значит, увеличим темп — когда покончим с арманьяком, — предложил я.

— Я вообще больше не буду пить.

— А я буду.

— Пей.

Когда бокалы опустели, я заказал еще два и обещал Мирье выпить ее арманьяк, если она сама не захочет. Я думал о том, что все складывается удачно; я пил теперь медленно, боясь опьянеть раньше, чем она. Достал из кармана блокнот и карандаш и быстро нарисовал ее, террасу, сидящих на заднем плане людей и улицу. Мирью это явно тронуло: мне обычно удаются такие наброски, и действуют они всегда безотказно. Рисунок я не подписал и отдал Мирье, которая положила его в сумку рядом с паспортом.

— Дома можешь сказать, что какой-то неизвестный безумный художник-француз непременно хотел тебя изобразить, — сказал я.

— Ничего говорить не придется. Слава богу, не все мужчины такие ненормальные, как ты, — ответила Мирья.

— Спасибо на добром слове, — сказал я.

— Если бы мой муж был таким же ненормальным, то я вообще не смогла бы работать. Мне каждый день приходится иметь дело с мужчинами, вести переговоры, иногда ходить с ними в разные места. В сбыте иначе ничего не получится, одного телефона мало.

— Ну да, это мы слышали, — сказал я.

— И если вот такой человек, как ты, с утра до вечера сидел бы и ждал меня дома, то я бы просто боялась возвращаться.

— Ты меня совсем неправильно понимаешь, — сказал я.

— С некоторых пор я тебя понимаю так, как надо. К счастью, за те годы, когда ты ничего не делал и болтался по городу, я успела кое-чему научиться, и теперь у меня есть работа, которая мне нравится. А ты думаешь, легко женщине попасть на такое место? Но зато и я выкладываюсь; а иногда ведь требуется идти на разные уловки. Так что если бы у нас в семье не было доверия, то и семьи не стало бы. А с тобой все именно так и вышло бы, это уж точно.

— А может, и не так, — заметил я.

Я чокнулся с ней и заставил ее выпить еще чуть-чуть, видя, что арманьяк уже начинает действовать, благо Мирье немного нужно было, чтобы опьянеть; но мне этого было недостаточно.

— Нет, ничего не вышло бы, — сказала она.

— Ты не пробовала.

— С меня и так довольно.

— А ты все-таки попробуй.

— Мы же договорились это не обсуждать. И вообще, давай не будем говорить о будущем — чтобы не расстраиваться, — сказала Мирья.

Но я принялся описывать, какой будет наша жизнь, если она уйдет с работы: мы выстроим себе где-нибудь в глуши дом в стиле Галлен-Каллелы[32], и я сам буду смешивать на масле краски из сажи и корней растений, а по вечерам мы будем сидеть возле очага, в котором будут гореть смолистые дрова или, наоборот, саженные березовые поленья, и она будет ткать ковер, а дети играть на полу игрушками, которые я сам вырежу из дерева, — лошадками, гномами, коровами и овцами; мой рассказ пользовался успехом, и я продолжал: а гости к нам будут приезжать на санях, под звон бубенчиков, и мы будем топить баню, и париться, и прыгать нагишом в чистейший белый снег, а потом есть испеченного на углях лосося и запивать его холодным белым вином, принесенным к столу в металлической чашке со льдом, и Мирья будет играть для гостей на пианино что-нибудь печальное.

— Правда, я не умею играть, — засмеялась Мирья.

— Вот и научишься, когда уйдешь с работы. Возьмем тебе учителя, — пообещал я.

— Конечно, даму? — спросила она.

— Можно и мужчину, — разрешил я.

— Преклонных лет