Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

со студентами и о которых я рассказывал на лекциях до того, как мне запретили их читать. Но какое это теперь имеет значение, может быть, я ошибался последние пять лет, полагая главным делом своей жизни проводить эти исследования, говорить и писать о них и считая все, что было прежде, лишь поисками и блужданиями, через два месяца я умру, и в памяти у всех так и останется, что в последний год жизни я помешался. Но ведь я знаю, что ни один человек не умрет прежде, нежели совершится вполне то, что было предопределено ему, когда он пришел в мир. Значит, и мне было суждено умереть не раньше, чем меня начнут считать безумным люди, тридцать лет почитавшие меня как мудреца и учителя. Такой отчасти была и участь Сведенборга[33], только мне не выпал удел подлинного проповедника. Впрочем, и Сведенборг, быть может, оказался бы в наше время светским ученым, как и я. Теперь наверное не скажешь.

Таксист едет осторожно, зная, что везет обреченного на смерть человека. Ему не хочется причинять беспокойство такому человеку, попасть с ним в аварию или в какую-нибудь другую передрягу, где тот может испустить дух. Ко мне иначе никто и не относится с тех пор, как я обречен; в том, что это так на них действует, есть все же что-то глуповатое. От Сеппо ничего нет, хотя ему пора прислать что-нибудь, он обещал. Этот осторожный водитель либо направляется к объездной дороге, либо потом свернет и поедет через город. Последнее, пожалуй, дальше, но приятнее. Он, конечно, выберет путь покороче, если его не попросить.

— Поедем через город, — говорю я.

— Вам надо куда-нибудь в городе?

— Никуда, просто проедем через мосты.

— Там намного дальше выйдет, — говорит шофер.

— Ничего, зато мне веселее будет.

Он сразу понимает и едет прямо, мимо кладбища — мелькает было мысль подразнить его этим кладбищем, но не хочется, — потом мы проезжаем под виадуком, и вот уже город; у светофора резко тормозит машина, идущая впереди, мы тоже тормозим; меня бросает на спинку переднего сиденья, и я кричу от боли, разрывающей живот; перепуганный водитель долго извиняется, я осторожно распрямляюсь, прислушиваясь к боли и пытаясь найти такое положение, чтобы она утихла. Загорается зеленый свет, и мы трогаемся, но теперь я начеку и держусь руками за спинку сиденья, а водитель снова начинает извиняться. Я смотрю на старые дома, на церковь, ее купол и колокольню, которая, как известно, должна свидетельствовать о подвижничестве северян в вере. И которая действительно о нем свидетельствует.

Если я умру теперь, для многих это так навсегда и останется — то, что к концу жизни я помешался, — а когда пройдет время, так же станут думать и те, кто пока еще знает, что это неправда. И с этим мне необходимо что-то сделать. Не потому, что имеет какое-нибудь значение, кем меня считают — мудрецом или безумным — при жизни, а уж тем более потом, когда я умру, но ради того дела, о котором я знаю, что оно правое и правильное. Ради пего. Чтобы исследования, которые я вел столь усердно все эти годы и для которых применял наилучшие из всех доступных ныне средств, не постигла та же участь, что и работы Герцеле, через сто лет совершенно забытые, большей частью растерянные и уничтоженные по вине глупцов. Мне нужно помнить об этом и еще о том, что только в смерти мое спасение, что иначе я буду ввергнут в состояние, когда тело будет продолжать существовать, а сам я стану его пленником, обреченный жить, но потерявший способность осознавать себя. Им не дано понять, что это значит, даже просто поверить в это они не могут — объясняй не объясняй. Не в их силах хотя бы отчасти вообразить себе ужас телесных мучений; а что уж тогда говорить обо всем прочем. Сеппо должен был помочь мне в этом; куда он делся, обещал не пропадать; а может, он уже дома или дома письмо или открытка: я ведь пробыл в больнице на неделю дольше, чем думал; может, что-нибудь знает его невеста или приятели, я позвоню этому Аутио или в крайнем случае его невесте. Мне хотелось посмотреть на море, когда мы будем проезжать мосты, но теперь, после того толчка, боюсь лишний раз пошевелиться, не настолько велико мое желание; а то, что открывается взору вплоть до плотины и что можно разглядывать, не меняя положения, мне и так знакомо до мелочей.

Мне надо съездить в университет и разобрать бумаги, пока там что-нибудь не потеряли, связаться с сотрудниками, проводившими эти исследования, и обсудить, в каком направлении продолжать работу. Потом непременно привести в порядок уже имеющиеся результаты. Книга — это только часть. Остальные материалы нужно забрать и привести в порядок, если они вообще еще целы. Хотя вряд ли они успели потеряться. Официально я все-таки числюсь в отпуске по болезни, и мой кабинет с запертыми шкафами будет в неприкосновенности до тех пор, пока мне не назначат преемника. Тот их, конечно, выбросит, но назначение — долгая песня, а к тому времени со всеми делами будет покончено. И с книгой им ничего не сделать, тут я Герцеле обогнал.

А вот и мост через канал, вода там выглядит безжизненной, она уступает турбинам часть своей силы, которую нельзя увидеть, но можно почувствовать, когда смотришь на воду. Над рекой — здание электростанции, оно перегораживает ее и кажется тут совсем лишним и неуместным; глядя на воду, начинаешь понимать справедливость выражения «река пленена» или «река скована», здесь она именно так и выглядит.

— Поедем еще куда-нибудь? — спрашивает водитель. — Нет, не стоит.

— Тогда я сверну, пока свет не поменялся, — говорит он.

— Делайте, как считаете нужным, — говорю я, и он быстро поворачивает у киоска направо и едет по улице, уходящей вверх по набережной.

Теперь мы проезжаем мимо зданий, стоящих на правом берегу реки, и новых многоэтажных башен, мимо бассейна, потом поворачиваем налево и едем вдоль парка мимо пустующих домов.

От эстакады водитель поворачивает еще раз, и через пару минут мы останавливаемся возле нашего дома. Оп смотрит на счетчик, я даю ему деньги, он начинает выписывать никому не нужную квитанцию и при этом утешает меня тем, что мне, вероятно, выплатят страховку по болезни. После чего он открывает дверь, помогает мне вылезти, подает вещи и, выяснив, что я сам