Читаем без скачивания Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Христакиев опять усомнился в том, что эти люди могут быть убийцами, но все же обратил внимание на кое — что очень для себя любопытное. К уголовным убийствам следователь и без того особого интереса не проявлял.

Притворившись, что откровенность Корфонозова сбила его с толку, Христакиев начал расспрашивать его, почему ему именно ночью понадобилось ходить на мельницу и нет ли свидетелей, могущих доказать, что они с Кондаревым действительно там были. И тоном, и подчеркнуто разочарованным видом, и доброжелательной озабоченностью Христакиев старался показать, что хочет исправить свою ошибку и не намерен терять время на напрасные разыскания, надеясь выведать, кто еще из коммунистов посвящен в кражу оружия. Но Корфонозов упорно твердил одно и то же: пошли они ночью потому, что днем жарко, и потому, что он вообще любит гулять по ночам, так как страдает бессонницей. Взгляд его близоруких глаз открыто говорил: «Напрасно надеешься, ухватиться тебе не за что».

Уже рассвело, но обе лампы продолжали гореть, наполняя комнату запахом керосина. За окном со стуком распахивались ставни в витринах лавок, гремели поднимаемые жалюзи. Где-то в нижнем конце города застучал молоток медника. Со стороны городского сада с карканьем пролетела стая ворон.

— Вы не ребенок и отдаете себе отчет в том, насколько ваши показания развязывают мне руки и дают возможность вас освободить, — сказал Христакиев, изобразив на своем лице досаду и усталость. — Но вы утверждаете, что предприняли эту ночную прогулку из чистого любопытства, и стремитесь убедить меня в этом, не приводя доказательств. А ведь вам нужно опровергнуть тяжелые обвинения и улики.

Он открыл ящик стола и вынул оттуда электрический фонарик и маузер.

— Вам знакомы эти вещи?

— Револьвер — Кондарева, а фонарик — мой. Этот револьвер я подарил ему десять дней назад, — спокойно ответил Корфонозов.

— Ваша откровенность делает вам честь, но у меня есть и расстрелянные патроны от этого револьвера. Ими убит доктор. — Христакиев вынул из кармана гильзы, найденные у дома Янакиева, и показал их Корфонозову. — Калибр тот же. Револьвер и фонарик ваши, вы вели перестрелку с полицией, как объяснить все это?

— Если мы убийцы, можно ли допустить, чтобы я добровольно сюда явился? — воскликнул Корфонозов, изумленный этим стечением обстоятельств.

— Я ничего не допускаю и ничего не предполагаю. Сейчас я только сопоставляю факты, — бесстрастно ответил Христакиев.

— Все это не более чем совпадение, господин следователь. Почти все карманные револьверы имеют одинаковый калибр… Вы сами знаете, что все это чепуха, и иначе быть не может.

— Я уже сказал, что не делаю никаких заключений. Вы дадите показания и установите свою невиновность с помощью свидетелей, — сухо сказал Христакиев и стукнул ладонью по никелированному звонку, давая понять, что допрос окончен.

— Отпустите меня домой. Даю вам честное слово, что ни на час не оставлю город и всегда буду в вашем распоряжении. Не компрометируйте меня!

— Закон не дает мне таких прав… — Христакиев с притворным сожалением пожал плечами и, приказав вошедшему полицейскому увести Корфонозова, отвернулся и стал открывать окна.

— Вы прекрасно знаете, что ни я, ни Кондарев не можем быть убийцами! Апеллирую к вашей совести, не компрометируйте меня. Вы мне еще ответите за это! — воскликнул Корфонозов вне себя.

— Я уже сказал, что не имею права отпустить вас, даже будучи убежден в том, что вы говорите правду. И не смейте угрожать! — Христакиев сделал знак полицейскому как можно скорее увести арестанта.

Оставшись один, он снова позвонил. Спустя минуту появился тот же полицейский.

— Где пристав?

— В канцелярии, дает указания сельским кметам относительно сомнительных лиц, как вы велели…

— Немедленно сюда!

Вошел Пармаков. Христакиев недовольно уставился в его озабоченное лицо.

— Я приказал тебе обыскать арестованного. Что ты у него нашел? — спросил он.

— Ничего особенного, господин следователь. Оружия у него никакого нет, даже перочинного ножичка. — Пармаков покраснел. Он не обыскивал Корфонозова.

— Почему ты не принес мне его вещи?

Массивный подбородок пристава дрогнул: он, видно, хотел что-то сказать, но не решался.

— Возьмешь и с него письменные показания и составишь протокол о найденных вещественных доказательствах. После обеда вызови специалиста-оружейника. Немедленно принеси все найденное при арестанте. А может, ты не посмел его обыскать? — строго произнес Христакиев, не сводя глаз с пристава.

— Нет, так точно… Я его обыскал… Сейчас принесу вам вещи, — упавшим голосом произнес Пармаков и опустил голову.

Христакиев улыбнулся.

— Спать хочется, бай Панайот? — сказал он совсем другим, снисходительно-фамильярным голосом, каким молодые начальники обращаются к пожилым подчиненным.

— Никак нет, господин судебный следователь, но что же это выходит? Неужто они и есть убийцы господина доктора? Не могу поверить. Господин Корфонозов был моим батарейным командиром… Не он это, господин следователь, не может быть, чтобы он…

— Не может быть?! На следствии все и может и не может быть. Говоришь, он был твоим командиром? Ну и как, хороший был офицер?

— Мало сказать хороший, господин судебный следователь. Храбрый, доблестный, да что там… настоящий артиллерист. Батарею выводил перед пехотой, не смотрел на устав… Не могу я допустить этого, никак не могу, господин судебный следователь! — Пристав развел руками и сокрушенно их опустил.

— А кто, по-твоему, убийца? Может, ты подозреваешь кого-нибудь?

— Служанка говорила, что они нездешние. И сам доктор признал это в своих показаниях. Но парнишка, тот, который их видел, наверно, знает… Вы забыли о нем.

— Парнишка тоже даст показания. Значит, он был храбрым офицером? А тебе известно, что он теперь стал коммунистом?

— Не может быть, господин судебный следователь! — Пармаков опустил голову.

— Не может быть? Эх, бай Панайот, полицейский ты пристав, а людей в своем городе не знаешь. Этот господин теперь совсем не тот человек, какого ты знал. Он забыл и отечество, и присягу, а еще толкует о какой-то чести, — произнес Христакиев и взглянул на часы. — Сейчас шесть часов. Произведем обыск в домах у обоих. Дай мне двух полицейских и вызови понятого. Обыск я проведу сам.

Хотя Александр Христакиев был сравнительно молод (в этом году ему исполнялось тридцать четыре года), его воле, предусмотрительности и смелости завидовал даже собственный отец. Он смотрел на свою службу всего лишь как на необходимый этап жизненного пути, ступеньку карьеры, но не отдавался ей целиком, как это делают настоящие чиновники. Ему было безразлично, как оценивают в прокурорском надзоре его следовательскую деятельность, безразлична была и сама работа. Но стечение обстоятельств, которые можно было бы использовать в своих целях, было ему отнюдь не безразлично. Цели же Христакиева были просты и достижимы. Одна из них, самая важная, — после падения земледельческого режима стать прокурором, а затем, дождавшись удобного момента, подать в отставку и на новых выборах добиться депутатского места в Народном собрании. Отец его, несмотря на немалое влияние в околии, ни разу не выставлял своей кандидатуры, потому что здесь всегда баллотировался один из лидеров Народной партии, против чьей кандидатуры старый Христакиев не мог выступить. Сын, однако, рассчитывал использовать отцовское влияние, как только сам добьется популярности.

Второй целью Александра Христакиева было жениться на внучке хаджи Драгана. Родство со старым чорбаджией подняло бы его авторитет, обеспечило ему всяческую поддержку и открыло бы перед ним новые возможности для общественной и государственной деятельности, его давней мечты. Для осуществления этих целей Христакиев старался использовать каждое обстоятельство, каждую, даже самую ничтожную, случайность, на которую другой и не обратил бы внимания. Как судебный следователь он считал, что сейчас нужно охранять законы прежде всего от самих представителей власти — земледельцев, чья продажность и невежество его ужасали, охранять не ради самих законов, а для того, чтобы с их помощью подрывать режим. Внутренне он был убежден, что как гражданин стоит над любыми законами, поскольку его задача — подняться до самых высоких постов, чтобы бороться против коммунистов и прочих левых элементов.

После допроса Корфонозова Христакиев пришел к выводу, что полиция наткнулась на этих людей, отправившихся красть оружие, совершенно случайно. Смущало его только то, что гильзы, найденные у дверей докторского дома, были того же калибра, что и маузер Кондарева. При обыске Христакиев рассчитывал не столько обнаружить новые доказательства участия задержанных в убийстве, сколько получить возможность проникнуть в некоторые секреты коммунистов, касающиеся их вооружения, о чем он уже давно получал сведения. Даже не найдя оружия, он намеревался продолжить начатое следствие и передать его прокурору — пусть даже потом дело будет прекращено ввиду недоказанности обвинения. Решение это Христакиев принял смело и увлеченно, намереваясь создать вокруг этих обысков как можно больше парадности и шума. Он дождался часа, когда открываются лавки и кофейни, и, чтоб привлечь внимание населения, отправился к дому Корфонозова по главной улице, сопровождаемый двумя полицейскими и понятыми.