Читаем без скачивания Изумрудный трон - Сергей Гавань

— Меня больше интересует, как они свободно проходят через пограничную стену. Да и Джихалаи не место для прогулок. У них должен иметься какой-то путь сообщения между той и этой стороной. Может быть, убежище?

— Вот как раз на этом вопросе адепты предпочитали глотать железо, — поморщился Сутрак. — Но, наблюдая за происходящим, приходишь к неприятной мысли, что Моисей уже развернул в Изре свою сеть. Так он готовит плацдарм для наступления.

«Для последнего вторжения».

Остис на мгновение ужаснулся того, что план Рензама может быть не таким уж и безумным. Боги, если у Моисея уже есть здесь свои люди, то…

— Сутрак, мне нужна твоя помощь…

— А я сейчас просто в носу ковырялся? — обиделся инжинарий.

— Нет. Помощь, которая потребует некоторых затрат людских и денежных ресурсов.

Сутрак откинулся назад, оперевшись спиной о край стола.

— Ладно, дружище, расскажи старому папе о том, что тебя гложет.

— Вот уже пару недель, как за нами увязались какие-то странные типы. Одеты, как обычные торговцы репой. Не отстают от нас, порой ведут себя вызывающе, словно говорят «Смотрите, мы за вами следим». Сначала я думал, что это люди Кабреге. Рензам и сейчас так думает, но пугать хвост мы не хотим. Одного я подрезал прямо у твоей таверны. Они либо совсем тупы, либо очень умны. Может быть, вообще подчиняются кому-то другому. Смекаешь?

— Хочешь, чтобы я отправил своих ребят вслед за вами, чтобы повязать этих типов?

— Что-то вроде этого. Пусть установят слежку, но не вмешиваются.

Несколько мгновений Сутрак колебался.

— А, что не сделаешь ради старого друга! Будет тебе прикрытие.

— Не врёшь?

— Когда я врал?!

Остис улыбнулся.

Глава 17. Разум и сердце

…Это была обычная деловая встреча в обычной забрасинской таверне. Я и мой собеседник ели рагу из катрейла и запивали его светлым пшеничным пивом. Юноша казался абсолютно спокойным и даже несколько отстранённым, словно лектор, который слушал скучный доклад студента. Так было до тех пор, пока речь не зашла о простолюдинах. Вряд ли я понял, что его слова были продиктованы чем-то кроме обычного юношеского максимализма. Во всяком случае, тогда мне казалось, что он заслужил пивного дождя, которым его окатила служанка. Лишь через много лет я узнал, что случилось на самом деле.

Столы в «Яром башмаке» не были столь чистыми, чтобы с них можно было подбирать упавшие крошки хлеба и класть обратно в рот. И этим они едва отличались от столов в домах Геррана или даже Ректагеррана. Гирем предпочитал не обращать внимания на пыль, пивные лужицы и мус. Он обвёл пристальным взглядом каждый столик в зале и каждого посетителя, после чего вернулся к Сатосу, который сидел напротив.

Клирик был странной личностью. Обычный человек, ничем не примечательный, но наделённый определённой властью. А простых людей, знал юноша, властью не наделяют. К тому же, вместо того, чтобы привести его к джустикарию, Сатос предложил остановиться в таверне, при этом безо всякого стеснения добавив, что солгал для Джарката. Гирем хотел демонстративно вернуться в «Приют», но не смог, движимый неожиданно пробудившимся любопытством, столь пестуемым им в детстве.

— Почему «Ярый башмак»? — он решил сдвинуть разговор с мёртвой точки, пока они молчаливо ждали слугу-подносчика.

— У джустикария особое отношение к хозяину этой таверны. Этот человек любит совать длинный нос в дела забрасинской Церкви. Из-за этого его святейшество постоянно держит своих людей здесь, на виду, как напоминание о том, что его действия не останутся незамеченными. Сутрак увидит нас, если уже не увидел, но ничего не сделает. Наоборот, ему ничего не останется, кроме как накормить и напоить нас лучшим, что у него есть.

Рыжеволосая служанка в салатовом фартуке начала расставлять на столе приборы. Гирем криво улыбнулся клирику и пожал плечами.

— Меня не очень интересуют местные интриги и их участники. Могу только заметить, что загнанные в угол люди, как и коты, способны расцарапать лицо обидчику. Надеюсь, с его святейшеством этого не произойдёт.

Сатос проводил взглядом служанку, которая отправилась за подносом с блюдами, а потом упёрся локтями в столешницу, положив подбородок на переплетенье длинных узловатых пальцев. Говорил он шёпотом.

— Дивайн Гирем, вы знаете, что из себя представляет Изритский теургиат? Простолюдины трудятся в полях или в мастерских, чтобы прокормить себя и хозяев, дивайны забоятся о том, чтобы все простаки не передохли, а мы следим за тем, чтобы рефраманты и девоны не залили эту страну пламенем, движимые амбициями и демоническими силами. Вся это стройная, упорядоченная за десять веков иерархия скрывает под собой куда больше, чем вы можете себе представить. Внутри этой кажущейся простой системы кроется множество тайных сил, которые цепляются одна за другую, как шестерни. Когда они вступают в союзы, механизм работает. Когда они вступают в противоборство, механизм ломается. В интересах Церкви сделать так, чтобы Изритский теургиат работал так долго, насколько это возможно. И как будущий союзник, я должен настроить вас на серьёзный лад, потому что вы стали частью этого механизма. Это случилось, как только вы покинули родные стены и отправились в Элеур вместе с вашим отцом, достаточно влиятельной фигурой в дивинате. Всё, что требуется от вас сейчас, дивайн, — это решить, чего вы хотите для Изры — процветания или увядания. Я здесь для того, чтобы подтолкнуть вас в верном направлении.

Гирем задумчиво посмотрел на свои ладони. На подушечках пальцев остались мозоли, образовавшиеся от долгого и усердного перелистывания книжных страниц. Он прочёл «Теургиатский цикл» от корки до корки, все восемнадцать томов. Он прочёл труды Цирекона, Крокла и Хенеки о политике и государстве, и понимал, о чём говорил Сатос. Не хватало лишь практики, а это казалось юноше самым сложным и неприятным. Он никогда не хотел ввязываться в опасные игры.

Ещё в детстве, когда он, Джензен и Алан гуляли у реки, в которой плескались деревенские дети, дядя предложил им присоединиться к тем. На это Гирем, шестилетний мальчик, с подозрительностью спросил у мужчины: «Ты что — хочешь меня утопить?» И не полез в реку. Джензен хоть и рассмеялся над этими словами, но в реку тоже не полез, встав за его спиной.

Было ли это трусостью или паранойей? Гирем предпочитал считать это благоразумием и осмотрительностью. И, глядя на то, как немногочисленные приятели лишались жизни из-за безрассудства и легкомыслия, он лишь упрочивался в своём убеждении. «Если идти на риск», — думал он, — «то лишь для чего-то действительного важного».