Читаем без скачивания Кайкки лоппи - Александр Бруссуев

Ему повезло: он не попал в наряд, Бэн тоже наличествовал.

— Мне нужно передать тебе кое-что, — сказал ему Ромуальд во время ужина. — Приходи в Ленинскую комнату, если, конечно, не боишься.

И пошел обратно, не обращая внимания на вскочивших в показном гневе из-за стола сокурсников Бэна, не слушая их гневных проповедей: «как разговариваешь, чушок!», и «да мы тебя сейчас здесь уроем!», и тому подобные литературные откровения.

Теперь можно было не сомневаться, хоть точный час и не назначен, но буйные второкурсники сами прибегут за Ромуальдом, когда соберутся в Ленинской комнате.

Так и произошло. Резко открылась дверь кубрика, будто ее пнули, и вошли двое с кровожадными улыбками: один — круглоголовый, знакомый уже по первому казарменному дню, второй — рослый парень со всегда полузакрытыми глазами.

— Ты! — ткнул пальцем круглый. — Быстро пошел!

Ромуальд пожал плечами: «как хотите», и вышел из кубрика. Сокурсники проводили его испуганными и сочувствующими взглядами, рослый парень дал подзатыльник.

Перед Ленинской комнатой, расположенной в самом углу коридора было сумрачно — горел лишь один светильник. Зато внутри была полная иллюминация.

— Ну? — очень нехорошим тоном спросил Бэн. Он стоял как раз перед учительским столом, кроме вошедших было еще два человека, сидевших за разными местами. Они тоже глядели очень осуждающе, готовые хоть прямо сейчас броситься и топтать ногами одинокого «салабона». Конвоиры остались стоять у дверей, на всякий случай против попыток побега.

— Вот, — сказал Ромуальд и выложил перед Бэном однокопеечный конверт, в каких раньше солдаты отсылали письма на волю. — Тоби пакет.

Второкурсники недоуменно переглянулись.

— Что это? — у Бэна получилось произнести каждую букву по отдельности в этих двух словах.

В это время Ромуальд деловито вытащил из одного кармана старую брезентовую, измазанную краской и несмываемой грязью рабочую рукавицу, а из другого — что-то тонкое и круглое, сверкнувшее под светом ламп.

Ловким отрепетированным движением он накинул на шею Бэна сделанную из рояльной струны удавку и зажал ее левой рукой, уже облаченной в рукавицу. Роль плавающего узла исполняли несколько плотных витков стальной проволоки, на одном конце струны висела гирька, за другой держался сам Ромуальд.

Никто из парней не успел по два раза изумленно мигнуть глазами, а Бэн уже захрипел, пытаясь пальцами зацепить сдавившую горло проволоку. Чем больше он дергался, тем сильнее стягивалась петля. Кожа на шее в некоторых местах полопалась, появилась кровь.

— Так! — заорал Ромуальд. — Всем тихо, сволочи! Кто сунется — задушу эту мразь!

Бэн обмяк и ухватился растопыренными руками за крышку стола, чтоб не упасть. Глаза у него странно выпучились, весь он покраснел до синевы, с косо открытого рта тянулась на подбородок струйка слюны, гюйс в некоторых местах стал пропитываться кровью. На таких парней девчонки обычно стараются не глядеть.

— Ты убьешь его! — тонким голосом закричал круглый.

— Если не будете дергаться — вряд ли, — спокойно ответил Ромуальд. — Всем оставаться на своих местах. Тебя, толстый, как зовут?

— Федя, — ответил тот, потом поправился. — Федор.

— Короче так, Педя! Вместе с этим сонным идешь к себе в расположение и приносишь сюда в этот конверт семьдесят рублей. А также мои кроссовки и часы. Понял?

— Да где же я это все возьму? — начал, было, Федя, но Ромуальд его оборвал.

— Ты не дослушал, Педор! Добавишь еще пятьдесят рублей, как моральную компенсацию. А времени у тебя немного: десять минут. Не то у меня рука дрогнет, и горло у вашего Бэна ненароком перережется. Пошел!

Федор и другой парень-конвоир стремглав умчались куда-то, не забыв прикрыть за собой дверь. Ромуальд ослабил хватку настолько, чтобы струна чуть провисла. Душить Бэна насмерть он пока не собирался. Тот сипло втянул в себя воздух, продолжая, однако, стоять, как докладчик, опершись о трибуну.

— Ты, парень, совсем с ума сошел? — сказал один из сидевших, бледный, как полотно. Другой резко отвернулся к окну, и его стошнило.

— Я вам не разрешил разговаривать, — ответил Ромуальд и чуть встряхнул струной.

Все это время, минут пятнадцать, пока не прибежали взмыленные «конвоиры», в Ленинской комнате царила тишина. Вова Ленин и бородатые дядьки Маркс и, извините, Энгельс продолжали глубокомысленно пялиться на противоположную стенку. С далекой улицы Калинина слышались гудки автомобилей — кто-то общался на уровне египетских таксистов.

— Надо же, — сказал Ромуальд. — А я думал, вы за ментами побежали.

— Да ты что! — оскорбился круглый.

— Вот твои кроссовки, — произнес «сонный». — Все равно они никому не подошли!

Действительно, размер ноги у Ромуальда был недетский. А эта дефицитная обувь была куплена мамой «на вырост». Итого получался сорок пятый калибр, простите — размер.

— Часов мы не нашли, но возьми у Бэна — его «Ракета» лучше твоих вшивых «Электроников», — добавил он же.

— Сними! — приказал Ромуальд.

«Сонный» отстегнул с руки Бэна часы, тот даже не поморщился, наслаждаясь каждым глотком воздуха.

— Ну, а теперь — получка! — известил Ромуальд. — При мне пересчитываешь и кладешь в конверт. Усек?

Сто двадцать рублей красными и фиолетовыми купюрами упокоились в бумажном кошельке.

— Все, — произнес Федя. — Мы в расчете.

Ромуальд согласно кивнул головой, свободной правой рукой вытащил из-под курсантского ремня длинную тонкую заточенную спицу с удобной рукоятью, как у штопора, и резко всадил ее в крышку стола.

— Почти в расчете, — сказал он, а Бэн простонал букву «А», потому что спица воткнулась в имитатор дерева сквозь его любимую ладонь.

Все опять удивились, но Ромуальд не решился больше проводить время в столь торжественном зале. Сдернув струну с шеи морщившегося Бэна, он взмахнул ею, как цепом, и приложился гирькой по скуле «сонного». Тот почему-то упал под ноги к Феде. Но и Федя недолго оставался на ногах — Ромуальд всем своим сорок пятым калибром зарядил ему под живот. Сидевшего парня снова стошнило.

Потом было просто: струна вернулась в рояль, часы — на руку, кроссовки в рундук. Ромуальд разделся и лег спать. Его трясло нервной дрожью так, что он боялся привлечь внимание своих товарищей — еще чего не так подумают! Он даже почувствовал некоторое облегчение, когда часов в двенадцать ночи дверь к ним в кубрик открылась и чей-то голос произнес:

— Эй, парни, есть среди вас Карасиков? Карасиков, на выход!

Ромуальд вздохнул и сел в кровати.

— Сейчас выйду, — сказал он.

4

Дневальный, совсем незнакомый однокурсник-механик, смотрел без любопытства.