Читаем без скачивания Кайкки лоппи - Александр Бруссуев

Но тогда так просто сложились обстоятельства. Мама и отец разошлись. Это произошло вполне прилично, они не стали врагами, Ромуальд постоянно навещал отца, прекрасно понимая, что вмешиваться в отношения взрослых между собой нельзя. Но отец начал пить.

Весь свой последний школьный восьмой класс Ромуальд очень переживал. Ему было невмоготу видеть своего сильного и веселого родителя, каким он его всегда помнил, с потухшим взглядом и опущенными плечами. Потом отца выгнала женщина, с которой он жил, потом его выгнали с работы.

Ромуальд начал время от времени носить отцу в барак на окраине, где он заселился, сэкономленные на школьных завтраках и обедах деньги — 3 рубля в неделю. Тот брал их, стряхивая слезы на обшарпанный серый пол. Одежда родителя очень быстро ветшала, наверно от пота. Кое-как поливая себя водой прямо в комнате в тазик, дочиста не вымыться. Тогда не было бомжей, шныряющих по помойкам, поэтому такая мысль не смогла появиться в его голове. Но то, во что за каких-то полтора года превратился отец, очень бросалось в глаза даже на фоне обычных работяг-алкоголиков. Ромуальд готов был кричать от отчаяния и жалости, но, с другой стороны, проходил мимо, пряча глаза, если доводилось нечаянно встретиться своей компанией с ним на улице.

С матерью про это они не говорили. Может быть, она и ничего не знала, у нее появился другой мужчина, жизнь была налажена. И Ромуальд, боясь ее слез, ничего не рассказывал про свои встречи.

Сдав на «отлично» все экзамены за восьмилетку, он тайно поехал в столичный губернский город и там сдал документы в «речку». Приняли его если не с распростертыми объятиями, то, во всяком случае, боялись спугнуть до самого зачисления: освободили от вступительных экзаменов и, получив справку с медкомиссии о годности к плавсоставу, отпустили домой, не предоставляя возможности даже познакомиться с казармой, как таковой. Ромуальд решил, что море позволит ему содержать несчастного папашку, может быть, даже и вылечить его пагубную страсть.

Мама известие о том, что сын не будет продолжать учебу в школе вместе со всеми остальными ребятами, восприняла спокойно. Закрыла глаза рукой и заплакала. «Слава богу, что не кричит, не ругается, не бросается посудой и не качается на люстре», — подумал Ромуальд, но не сдержался и заплакал сам.

— Какой же ты у меня стал самостоятельный, Ромка, — сказала она, обняв сына. — Какой же ты большой!

Ромуальд предполагал, что теперь, на полном государственном обеспечении, да еще со стипендией в семь рублей, он сможет экономить больше средств, чтобы передавать хоть раз в месяц отцу. Мама дала на первый месяц перед отъездом целых семьдесят рублей. Ромуальд планировал на них прожить до Нового года, все остальные деньги откладывая на отцовскую «пенсию». Он и не знал, что в первую же ночь в казарме, он лишится не только этой немалой по тем временам суммы, но и хороших чешских кроссовок и наручных часов. Но уже на День Великой Октябрьской Социалистической революции 7 ноября все это к нему вернется, даже больше.

— Слоны, вешайтесь! — заревел кто-то под дверью, и в кубрике включили свет.

Первокурсники, вчерашние школьники, стали непонимающе переглядываться между собой, не пытаясь, однако, подняться с кроватей.

— А ну, бегом, в коридор строиться, — проорал кто-то маленький круглоголовый в полосатой майке.

— Зачем? — поинтересовался один из лежащих.

Конечно, им довелось услышать, что первогодкам живется поначалу непросто. Наряды там, пища непривычная, распорядок дня, домой охота. Иногда даже старшекурсники припахивают. Но, чтобы это все началось сразу же в первую ночь, без всякой подготовки — в это не верилось.

Отвечать никто не стал. Задавшего вопрос перевернули вместе с кроватью, причем, лежащий на втором ярусе парнишка от неожиданности улетел к батарее, клюнул носом одну из батарейных секций и начал заливать все вокруг себя кровью, дико вращая глазами и крутя в разные стороны головой.

Первокурсники быстрее ветра вылетели в коридор и там, ежась и почесываясь, разобрались по парам. Им казалось, что они построились. За ногу выволокли парня, пускающего кровавые пузыри. Ему чудилось, что по полученной инвалидности построение теперь к нему не относится. Напрасно.

— Слоны! Вешайтесь! — снова повторил вышедший вперед крепкий черноволосый курсант. Он был одет в полную курсантскую форму, отутюженную и чистую. От этого он переставал быть человеком, он был изображением с плаката в холле училища.

— Первая шеренга — получить инвентарь и мыть лестницы, — сказал он не терпящим возражений тоном. — Вторая — в столовую.

— Снова кушать? — спросил кто-то из строя.

Его сразу выволокли перед товарищами, сунули кулаком под ребра и толкнули к стене. Он с отчетливым стуком врезался в рисунок, где персонаж мультика про Чунга-Чангу, а точнее, пароходик «Чижик» из фальштрубы выдувал лозунг: «Голубые дороги России». Уж кто, как не голубые, дороже всех для России-матушки.

Когда Ромуальд сотоварищи вернулись обратно в свой кубрик, то он с прискорбием заметил, что его прикроватная тумбочка, иначе, по-флотски, говоря, рундук, стал легче на семьдесят кровных рублей, часы и выложенных на нижнюю полочку кроссовок. Обувь он почему-то не решился сдать вместе с остальными гражданскими вещами каптенармусу.

Другие его сокамерники тоже порадовали себя отсутствием чего-то, что было особенно дорого: новая зубная щетка, журнал «За рулем» с описанием всех преимуществ автомобиля «Таврия», шерстяные носки лишь с одним укусом моли и прочее. И у всех, кто беззаботно выложил деньги, включая мелочь, они волшебным образом растворились в пространстве.

Ощущение пропажи было ошеломляющим. Казалось, ничего не пропало, а просто закатилось куда-то в щель, сдулось сквозняком, или по ошибке попало в чужие руки. Стоит только немного подождать — и добрые ребята принесут с извиняющейся улыбкой.

Но ждать долго было невмоготу, поэтому Ромуальд, как наиболее пострадавший, отправился на «тумбочку», где дневальный контролировал весь порядок в расположении.

— Чего надо? — не очень вежливо спросил тот, что не так давно выступал с пламенной речью, черноволосый и опрятный.

— Понимаете, тут произошла какая-то ошибка, — начал Ромуальд, скрестив для храбрости руки за спиной.

— Самая большая ошибка — это если ты сейчас не испаришься отсюда, — проговорил курсант и скрестил руки на груди.

Ромуальд чуть было не стал перекрещивать свои ноги, но вовремя сообразил, что потеряет равновесие и упадет.

— Вы послушайте: у нас из комнаты пропали деньги, кое-какие личные вещи, — сказал он.

— Не из комнаты, карась, а из кубрика, — уточнил парень и внезапно сузил в бешенстве глаза. — Мне твои пропажи по барабану. Пошел отсюда!