Читаем без скачивания Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

Но траурные мероприятия на этом не закончились.

Похороны императрицы Елизаветы Алексеевны

Стихотворение Пушкина, посвященное Елизавете Алексеевне (в XVIII – начале XIX в. говорили Елисавета), было впервые опубликовано в журнале общества «Соревнователь просвещения и благотворения» в 1819 г. Журнал издавался «Вольным обществом любителей российской словесности», президентом которого и редактором был Ф. Н. Глинка.

На лире скромной, благородной

Земных богов я не хвалил

И силе в гордости свободной

Кадилом лести не кадил.

Свободу лишь учася славить,

Стихами жертвуя лишь ей,

Я не рожден царей забавить

Стыдливой Музою моей.

Но, признаюсь, под Геликоном,

Где Касталийский ток шумел,

Я, вдохновенный Аполлоном,

Елисавету втайне пел.

Небесного земной свидетель,

Воспламененною душой

Я пел на троне добродетель

С ее приветною красой.

Любовь и тайная свобода

Внушала сердцу гимн простой,

И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа [668] .

Историк Деляра Исмаил-Заде кызы заметила одну характерную черту в непростых взаимоотношениях супругов: «Елизавета Алексеевна в известной степени была обездолена доверительностью со стороны Александра. В ее взаимоотношениях с ним роль наперсницы была отведена не ей, разделявшей воззрения, убеждения супруга, а сестре императора – великой княгине Екатерине Павловне, которая в этом смысле заняла ее место рядом с Александром I. Любопытно, что в изданной великим князем Николаем Михайловичем переписке Александра I с сестрой имя Елисаветы Алексеевны не упоминается» [669] .

Императрица Елизавета Алексеевна, горько переживая непостоянство и легкомыслие супруга, продолжала любить Александра Павловича, который в тяжелые годы вновь шел с ней на сближение. Свидетельством этого является трогательный портрет взявшихся за руки супругов кисти Л. де Сент-Обена (1807) и повтор этого же портрета А. Конте. Чуть позже, в 1808 г., саксонский «министр» (посланник) Розенцвейг так описывал Елизавету Алексеевну в возрасте двадцати девяти лет: «Трудно передать словами очарование императрицы, у нее необыкновенно тонкие, изящные черты лица, греческий профиль, большие голубые глаза и чудесные пепельные волосы. Весь ее облик полон грации и величавости. Походка ее воздушна. Это одна из прекраснейших в мире женщин» [670] . Ее с удовольствием писали художники – неслучайно в Романовской галерее было 26 портретов Елизаветы.

Утром 4 (16) мая 1826 г., через пять с половиной месяцев после смерти Александра I, вдовствующая императрица Елизавета Алексеевна скончалась в уездном городе Тульской губернии Белеве на берегах Оки. Произошло это на пути в Калугу, где она рассчитывала быть на Страстной неделе. Там ей была назначена встреча с императрицей-матерью Марией Федоровной, выехавшей ей навстречу из Москвы. Почему встреча была назначена не в Москве, куда члены императорской фамилии должны были съезжаться на предстоящую коронацию Николая Павловича [671] , а в провинциальной Калуге, причем двух женщин, которые недолюбливали друг друга? Это вопрос, который до сих пор остается без внятного ответа. Мария Федоровна давно знала о крамольном дневнике своей невестки (тайны династические, тайны личные), состояние здоровья которой вызывало тревогу.

После перенесенного стресса в связи с кончиной Александра Павловича здоровье Елизаветы Алексеевны ухудшилось еще в Таганроге. Она все больше слабела. На очередной пункт для ночлега, город Белев, вдовствующая императрица прибыла в понедельник 3 (15) мая 1826 г. в 9 часов вечера. Последний день был утомительным, князь П. М. Волконский назначил на него более длительный переезд – в 100 верст. Для последнего ночлега был определен старый дом купцов братьев Дорофеевых. Опираясь на руку князя П. М. Волконского, императрица поднялась на второй этаж дома, где приняла хлеб-соль от хозяина. Невзирая на утомление, состоялся также прием представителей городских властей. Затем императрица прошла в приготовленную комнату и легла около 10 часов вечера на походную кровать. Теперь она оставалась на попечении придворных служительниц: любимой камер-медхины Тисен (в транскрипции камер-фурьерского журнала – Тиссон) и камер-юнгферы Милашевской.

На следующий день, 4 (16) мая, около 4 часа утра Елизавете Алексеевне стало плохо. Камер-медхина Юлия Даниловна Тисен, которая находилась в соседней комнате, слышала ночью стоны, а в шестом часу утра, войдя в спальню без зова, нашла императрицу Елизавету мертвой и уже похолодевшей. Императрица умерла на той самой походной раскладной кровати, на которой ранее скончался Александр I. В 7 часов утра две камер-юнгферы вместе с фрейлинскими девушками в присутствии фрейлин омыли тело усопшей императрицы и, одев в белый шлафрок, положили на походную кровать.

5 мая, в среду, в 11 часов утра в доме купца Сорокина состоялась панихида за упокой души Александра I и супруги его Елизаветы Алексеевны [672] . В тот же день, через 37 часов после кончины императрицы, лейб-медик Конрад фон Штоффреген (Stoffregen) произвел вскрытие тела. Он отметил в протоколе тощее тело усопшей с хорошо различимыми ребрами. Судя по результатам вскрытия, причиной смерти послужило патологическое строение сердца. Дезорганизация правого предсердия привела к нарушению равномерной циркуляции крови и деструкции стенок кровеносных сосудов [673] . От чего бы ни умерла Елизавета Алексеевна, диагноз «чахотка» (туберкулез), который ей ставили врачи при жизни, не подтвердился. Это была врачебная ошибка.

В 7 часов вечера лейб-медик К. Рейнгольд с доктором Я. Д. Доббертом в присутствии лейб-медика И. Ф. Рюля, прибывшего с Марией Федоровной, начал бальзамировать тело усопшей. Врачи провели в этом занятии всю ночь до 7 часов утра. Сердце императрицы было герметически запаяно в особый серебряный сосуд, чтобы положить его вместе с телом в гроб. Остальные внутренности, также герметически запаянные, были похоронены в саду дома Дорофеевых в специально сделанном для этого склепе.

Торжественное прощание состоялось 11 мая, во вторник, в связи с чем дом Дорофеевых был облачен в траур. Вот как описывает это событие камер-фурьерский журнал: «В печальной зале трон, обитый малиновым бархатом, обложен широким золотым галсом… На месте герба поставлена литера "Е", сверх оной – вызолоченная корона. Катафалк на двух ступенях, обитых золотою парчой… Внутри катафалка устроена была выдвижная на колесах доска для наполнения льду в деревенскую посуду». «Зал был обит черным сукном с резными из белого коленкора украшениями, в коих поставлены были четыре канделябра… В них находилось 120 свечей… У изголовья катафалка приготовлены были две атласные белые подушки, наполненные ароматическими травами» [674] . «Платье было на усопшей императрице Елизавете Алексеевне белое глазетовое (разновидность парчи. – А. В.), русское, гарнировано питенетом с серебром, сверх коего нашит был орден Святого Андрея Первозванного, звезда и лента. Сверх всего императорская порфира, на руках перчатки были белые лайковые, башмаки атласные белые» [675] .

16 мая состоялся церемониальный вынос тела императрицы из домовой церкви в храм св. Георгия. 20 мая, в четверг, траурный кортеж отбыл из Белева в Санкт-Петербург и 13 (25) июня был встречен императорской семьей на окраине столицы у Чесменской церкви. Через месяц, 21 июня (3 июля) 1826 г., состоялось погребение в Петропавловском соборе рядом с могилой Александра I. Член французского посольства, писатель Франсуа Ансело оставил красочное описание похоронной процессии Елизаветы Алексеевны, направившейся в Петропавловскую крепость через наплавной Троицкий мост. Французский писатель наблюдал ее с «элегантной лодки» на Неве, специально нанятой по этому случаю.

Приведем обширную выписку из книги Ф. Ансело: «…Пушка Петропавловской крепости возвестила о въезде в Петербург траурного кортежа императрицы Елизаветы… Церемониймейстер на коне, с черно-белой перевязью; за ним рота гвардейского Преображенского полка; служащий императорских конюшен в мундире с траурным крепом; маршал двора в черной мантии и шляпе с опущенными полями; кавалергарды и конногвардейцы с литаврами и трубами; сорок ливрейных лакеев, четверо скороходов, восемь камер-лакеев, восемь придворных, наконец, гофмейстер пажеский, следующий за шестнадцатью пажами и четырьмя камер-пажами и замыкающий первую часть процессии.

Вскоре в воздухе затрепетали флаги провинций и всех губерний; каждой из шестидесяти двух флагов нес офицер, сопровождаемый двумя ассистентами; за этими знаменами следовал, возвышаясь над ними, черный шелковый штандарт с гербом России.

Затем вперед вышел латник в черных доспехах с опущенным вниз обнаженным мечом. Но здесь траур кортежа смешался на мгновение с пышностью придворных празднеств: двенадцать гвардейских гусар во главе с офицером прошли перед парадной каретой, увенчанной императорской короной и запряженной восьмеркой лошадей в праздничной упряжи, в сопровождении восьмерых стремянных; держась за дверцы кареты, шел шталмейстер, с каждой стороны два лакея, за ними четыре стремянных верхами. Все эти люди в ярких мундирах и великолепных ливреях, казалось, снова провожают на праздник сияющую колесницу, которую смерть лишила ее главного украшения.