Читаем без скачивания Дядюшка Наполеон - Ирадж Пезешк-зод

Конечно, Азиз ос-Салтане сразу же по прибытии подкосила его надежду на акушерок, заявив, что даже Зивар, знаменитая повитуха, ни под каким видом не берется за выкидыш.

Дустали-хан, который по-прежнему лежал на животе, сказал:

— По-моему, остается только одно: любой ценой подыскать человека, который согласился бы хоть на несколько дней взять в жены Гамар. Я думаю, этот… ну, Мамад-ага волочильщик — он ведь не женат.

— И тебе не стыдно, Дустали? — возмутился дядюшка Наполеон. — Чтоб Мамад-ага стал нашим зятем? Чем потом смыть этот позор?

— Господи, пошли мне смерть! — принялась причитать Азиз ос-Салтане, заливаясь слезами. — Того ли я желала для моей бедняжки!..

Маш-Касем, прислуживавший гостям, влез в разговор:

— Насчет Мамад-аги вообще думать нечего.

— Почему, Маш-Касем?

— Да потому что хворь у него.

— Что за хворь такая?

— Да он, бедный, как бы сказать, не мужчина вовсе.

— А ты откуда знаешь?

— Мужчина или нет — это его забота, это к делу не относится, — вскипел дядюшка.

— Моменто, ага, тут не мешало бы разобраться, может получиться, что мы будем вынуждены… Ну, Маш-Касем, объясни, с чего ты взял, что Мамад-ага не мужчина?

— А зачем врать? До могилы-то… Я, конечно, своими глазами не видал, но слыхал насчет этого от Эбрахе-бакалейщика. А он слышал от жены пекаря, а она Ага-Резы, галантерейщика, а Ага-Реза — от жены Ширали, а жена Ширали — от парнишки Сеид-Абулькасема, а парень — от человека, которого я назвать не могу…

— Как это не можешь?

— Хоть на куски режьте, не скажу! Потому как из числа ваших родичей, значит.

— Моменто, а что нам, собственно, выяснять — мужчина он или не мужчина, ведь тут уж и без него работа сделана!

— А вот я знаю одного человека, который для очень даже подходящий, — продолжал Маш-Касем. — Вот его бы уговорить, человек он почтенный, ни в чем не подведет… Ну, да ведь он тоже из Гиясабада.

— Это кто же такой?

— А помните, прошлый год ходил тут один гиясабадец — он еще с инспектором Теймур-ханом пришел, на, извиняюсь, покойного Дустали-хана?

— Так это Практикан Гиясабади?

— Да. Помню, в тот день, когда он пришел и Гамар-ханум увидел, у него так слюнки и потекли… Он говорил, очень уж ему охота жену взять, чтобы как налитая была. В Гиясабаде сильно уважают, чтоб женщина была полная да осанистая.

— Заткнись, Касем! — заорал дядюшка. — Чтоб Практикант Гиясабади стал нашем зятем?… Нет, честь и совесть тоже кой-чего стоят!

— Ну, а этот гиясабадец, — с невозмутимой улыбкой продолжал Асадолла-мирза, — он, значит, мужчина?

— Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Своими глазами я, конечно, не видал… Но в Гиясабаде других не водится. Женщины Кума и Катана, и исфаханские женщины, да и тегеранские бабенки тоже прямо умирают по гиясабадцам… Вот один мой земляк…

Нервы дядюшки Наполеона не выдержали. Он с такой силой ударил об стол четками, что нитка лопнула и вся низка с треском разлетелась по углам:

— Вы бы хоть меня постыдились! Всякой наглости есть предел…

Но Асадолла-мирза с самым серьезным видом твердо произнес:

— Моменто, при чем тут наглость? У непорочной девицы было помрачение рассудка. То ли Аллахварди, слуга сардара, то ли другой бесчестный злодей навлек на нее эту беду. Аборт грозит ей смертью. Значит, остается один выход: найти ей мужа. Но и это, оказывается, угрожает вашей чести и репутации, хотя самой девице от того и горя мало. Она-то готова родить просто так, без всякого мужа, и растить своего ребенка. Или вы полагаете, что генеральские и ханские сынки прибегут ее сватать?

— Вам следовало бы знать, что…

— Да знаю я, знаю, что вы скажете. Дочь такого-то, внучка такого-то не должна выходить замуж за безвестного практиканта… Что ж, если вы знакомы с бароном Ротшильдом, отправьте ему телеграмму, чтобы высылал свадебные подарки невесте.

Все в ужасе смотрели на дядюшку, но вопреки ожиданиям он не рассердился, а если и рассердился, то сумел подавить раздражение, только тихо сказал:

— Возможно, вы правы. Мое вмешательство неуместно — здесь присутствуют ее мать и отчим, пусть сами решают.

Обычная улыбка заиграла на губах Асадолла-мирзы.

— Да, отчим у нее в самом деле человек почтенный и добрый! Спит-почивает, будто это и не его дело.

Дустали-хан, который с самого начала обсуждения хранил молчание, оторвал голову от подушки и, закричал:

— Асадолла, клянусь отцом, если ты еще раз…

— Моменто, моменто, — прервал его Асадолла-мирза, — приношу глубокие извинения, что прервал сей невинный ангельский сон.

— Асадолла, прекрати, пожалуйста, эти шутки! — резко сказал дядюшка. — У меня теперь нет ни малейших сомнений, что эта история — часть генерального плана, цель которого — мое уничтожение. Разработан он этим безродным индийским шпионом, приведен в исполнение его слугой, но вдохновлен, разумеется, другими!

Асадолла-мирза засмеялся:

— Значит, по-вашему, англичане направляют к каждому своему врагу дюжего детину, чтобы тот обесчестил его племянницу?!

Тут дядюшка разозлился всерьез:

— Не болтай чепухи, да и не умничай слишком! Не дорос ты еще против меня, старого волка, хвост подымать!

— Моменто, выходит, племянницы Гитлера или Муссолини трижды в год должны рожать!

— Асадолла!

— Прошу прощения, я ничего не говорил! Но по-моему, идея неплоха! Правда, в этом случае англичанам пришлось бы закрыть все свои оружейные заводы и переоборудовать их на фабрики по изготовлению стимулирующих пилюль… Во всяком случае, я бы с превеликим удовольствием нанялся в спецвойска таких «мстителей».

Все присутствующие настолько перепугались, что Асадолла-мирзу никто не остановил, лишь отец мой расхохотался. К счастью, вмешательство Маш-Касема направило разговор в другое русло:

— Надо бы еще выяснить, согласится этот гиясабадец или нет…

Гнев дядюшки немедленно вылился на Маш-Касема:

— Что?! Как?! Что ты плетешь, Касем?

— Так ведь, ага, зачем врать, до могилы-то… Оно конечно, прошлый год этот мой земляк очень на Гамар-ханум облизывался, но надо ведь и о том подумать, что в Гиясабаде, не то что в других местах, женскую честь так блюдут, что и не говори. Вот был у меня один земляк…

— Опять земляк? Касем, до каких пор… — закричал было дядюшка, но тут вмешался дядя Полковник:

— Братец, пусть уж он скажет, а мы потом разберемся, что к чему.

— Да, ага, был у меня земляк, уже двух сыновей уже имел. А потом прослышал, что когда-то давным-давно у его жены на женской половине чадра с головы свалилась — так ведь развелся! Да его еще все гиясабадцы упрекали, что не убил бабенку! Ведь все равно уж опозорила себя… Ну, она, бедняга, правда, потом со стыда сгорела, оттого и померла… Я это к тому говорю, чтоб вы знали, не так-то легко будет навязать Гамар-ханум моему земляку…

Тут в первый раз подал голос Шамсали-мирза:

— Так ведь нет необходимости докладывать ему о беременности Гамар.

— Вы, значит, хотите сказать, гиясабадцы совсем ослы? Не подумайте чего, но вот мой земляк…

— Моменто, — остановил его Асадолла-мирза, — а как он узнает, если мы ему не скажем?

— Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Девушки, извиняюсь, не при вас будь сказано, кое-чем от женщин отличаются.

— Вот спасибо, Маш-Касем, очень важная, а главное, свежая информация! А я-то думал — никак не отличишь.

— Асадолла, ты хоть при детях такого не говори! — опять возопил дядюшка Наполеон.

Но Асадолла-мирза только рассмеялся:

— Моменто, идет научная дискуссия. К вопросу о методике распознания женщин, побывавших в Сан-Франциско или не побывавших там. — Тут он повернулся к Маш-Касему: — Весьма благодарен за научную информацию, но я все-таки должен сказать, что даже если Практикан Гиясабади после Сан-Франциско… то есть после свадьбы разберется в обстановке, то при всем гиясабадском преклонении перед честью, он едва ли выскочит на крышу с криком «караул». Самое большее — потребует развода. Но ведь и мы хотим того же: чтобы нашелся некто, женился бы на Гамар, а потом, не подымая шума, развелся с нею. Пусть только распишется у нотариуса, а там уж мы его потихоньку обработаем, подмажем, чтобы не затевал скандала.

Дустали-хан приподнялся на своем ложе:

— Это несовместимо с честью и совестью. Следует с самого начала откровенно поговорить с ним.

Маш-Касем поскреб в затылке:

— Тут уж вам выбирать придется: либо совесть, либо зять.

— Проголосуем! — выбросил над головой руку Асадолла-мирза. — Я отдаю свой голос за зятя. Конечно, господин Дустали-хан, известный под почетным прозвищем Совесть Всей Страны, за нее и проголосует, но я в защиту своего мнения скажу, что ничего противоречащего ей здесь нет. Практикан Гиясабади придет к нам босяк-босяком, а заживет под нашим кровом припеваючи. Он станет зятем Азиз ос-Салтане, — без всяких затрат! О бесплатном проезде в Сан-Франциско я уж и не говорю. А оттуда пусть проваливает в Гиясабад… Пошли, господи, и нам такую долю.