Читаем без скачивания Астроном - Яков Шехтер

Кива Сергеевич говорил, а Миша в который раз осматривал обсерваторию. Все, что еще совсем недавно поражало и казалось таинственным, теперь превратилось в хорошо знакомые, домашние предметы. Желтые стены из струганных досок, казалось, рассматривали его черными глазками сучков. Книги, аккуратно уложенные вдоль самодельных полок, напоминали осенний лес: коричневые, черные, желтые и темно-зеленые обложки походили на лиственный ковер. От стен и пола исходил едва уловимый запах древесины, тепло рефлекторных ламп пробуждало к жизни запахи давно умерших деревьев.

На столе вдоль одной из стен выгнув, точно гуси, узкие горла поблескивали реторты. Рядом широко раскинулись плоские тела кювет, чернели бачки для проявки фотопленок, застыл, склоненный в неестественной позе, увеличитель. К стенке, уже проржавевшими кнопками, были пришпилены особо удавшиеся снимки Юпитера и той самой звездочки, открытие которой спасло Киву Сергеевича от пристального внимания властей. Различить Курганку среди десятков одинаковых звезд мог только опытный глаз, поэтому на фотографии ее окружал заботливо пририсованный ореол.

У второй стены расположился топчан, покрытый старым матрасом, где стопкой лежали несколько ватников, изрядно поношенное пальто и три потертых солдатских одеяла. Кива Сергеевич часто оставался ночевать, вернее, дневать после бессонной ночи в обсерватории, и куча этого хлама служила ему постелью.

К третьей был прикреплен кронштейн, на котором уютно расположился телескоп. На высоком стуле под окуляром заботливо лежала подушка.

– Мой разум и мое сердце, – продолжал между тем Кива Сергеевич, – соединяются с «великими», с их мыслями, с их полетом. Они, точно гигантская катапульта, подкидывают меня далеко за облака, куда не добираются воздушные шары, и не долетают самолеты. Поэтому я один.

Ты, наверное, думал о моей жизни, предполагал, почему у меня нет друзей. Причина проста: воздух вершин слишком разрежен, чтобы делить его с другим человеком. По той же причине я не женат. Это не монашество, мне просто не встретилась женщина, готовая разделить мою судьбу, принять мой образ жизни. Встать рядом, но не забирать воздух.

Кива Сергеевич взял со стола вторую кружку с чаем и сосредоточенно повертел ее перед собой. Дрожащая струйка пара чуть размазала очертания его лица, словно между ним и Мишей обозначилась раньше невидимое, а теперь вдруг проявившееся стекло.

– Н-да, но вернемся к искусству, – вновь заговорил Кива Сергеевич, и под его дыханием завеса из пара рассеялась. – Тебе, наверное, будут много рассказывать о творчестве. Творчество – самое модное слово нашего столетия. Сегодня все называют творчеством, любую хорошо сделанную работу. Возникло некое поклонение перед «творцом», взгляд снизу вверх на творящего человека стал нам привычен. Воспитание тому виной или дыхание нашего времени, не знаю, не хочу вдаваться в подробности.

Существует еще один вид творчества, главный, основной вид – это созидание самой жизни. Тут не обязателен продукт, выход, конечный результат – каждый мой день, каждый час, каждая минута – представляют собой творчество. Я живу, создавая жизнь. Мое существование – острое, доставляющее мне неизъяснимое наслаждение творчество. Это то, что меня держит, что придает силы. В этом мое шчесье.

Я не уговариваю тебя идти по такому пути, ведь цена огромна, неимоверна – ты должен все решить сам. Есть души, предназначенные для высокой цели, им дано многое и спрос с них особый. Наверное, не стоит скатываться на трюизм и говорить: посмотри на звезды, что мы против звезд, ощути вечность, что мы против вечности – это чувство должно войти в тебя само. Но в любом случае, по какой бы дороге ты ни пошел, жить главным нужно каждый день. Отделять, откладывать в сторону проблемы, кажущиеся самыми нерешенными, заботы, кажущиеся самыми неотложными. Понять, что для тебя действительно важно, и этим жить.

Кива Сергеевич замолчал, поднес ко рту кружку и стал маленькими глоточками отхлебывать чай. Воспользовавшись возникшей паузой, Миша попробовал перевести разговор на более интересную тему, ведь рассуждения Кивы Сергеевича казались ему не имеющими к нему, Мише, совершенно никакого отношения.

– Я сегодня читал дневник моего деда, – вкрадчиво произнес он, подкрадываясь к цели точно кот, мягко ступающий на подушечках лап. – В нем написано, будто солнечное затмение – плохой знак для народов мир, потому, что они ведут свой счет по солнцу и подчиняются его власти. А лунное – дурной знак для евреев, потому, что их время отсчитывается по Луне. Получается, что евреи – лунники, а все остальные народы – солнцевики?

– Я не знаю, что именно имел в виду твой дед, – ответил Кива Сергеевич, взбалтывая в чашке остатки чая. – Но по лунному календарю живут и японцы, и китайцы, да и вообще вся Азия. Большая часть человечества отсчитывает годы по Луне, а не по Солнцу. Но это, как бы, другой счетчик, более общий, касающийся народов, а не конкретных людей. То, о чем я тебе рассказывал, относится к личности, индивидуальному восприятию мира. Можно жить по лунному календарю и быть ярко выраженным солнцевиком. И наоборот. Раньше в каждом народе существовали группы солнцевиков и лунников. Они воевали за власть в своих государствах, изменяли культуру, строили города и храмы. Присмотрись к революционерам и основоположникам – все они относятся или к тому, или к другому типу.

– А потом? – спросил Миша. – Что произошло потом?

– Потом они осознали себя, как отдельные группы, стоящие вне, или, вернее, над социальной структурой общества и постепенно превратились во враждующие тайные организации. Думаю, последние десять столетий истории человечества есть не что иное, как история соперничества этих организаций.

– Ну да, – сказал Миша. – Белые и красные, масоны и тамплиеры.

Кива Сергеевич презрительно фыркнул.

– Усложнять нужно, молодой человек, а не упрощать. Опять «Краткий курс» из тебя лезет. А в жизни все сложнее: переплетено и скручено, тянет соки друг из друга, и одновременно подпитывает.

– А почему они враждуют? Что не поделили?

– Цо не поделили? – вздохнул Кива Сергеевич. – Ты больно быстро перескакиваешь со ступеньки на ступеньку. Можешь шею сломать, когда очередной пролет вдруг закончится пустотой. Ладно, раз спросил, то слушай. И запоминай хорошенько.

Ты никогда не задумывался о том, как был создан наш мир?

– Ну-у-у, – протянул Миша. – Первоначальное ядро, потом разлет галактик и так далее. В общем, теория большого взрыва.

– Это тактика. А я говорю о стратегии. Так вот, древние астрономы считали, что Всевышний сжал себя, освободив некое пространство от своего жесткого присутствия, и в возникшем вакууме создал наш мир. Он окружил его небесной сферой, той, что изображали на старинных картинах, как непроницаемый купол. Он и в самом деле непроницаем; материи нашего мира невозможно проникнуть за очерченные пределы.