Читаем без скачивания Славгород - Софа Вернер

– Ненадолго, – безрадостно и сухо парирует Гриша. – И теперь мне это не нравится.

– Вот как! – от несдержанной радости Альберт даже подскакивает. – Тогда я немедленно отзываю свою справку на одобрение эв…

– Это не поможет, Альберт Германович. И если честно – никогда никому не помогло бы.

* * *

Поблажку Грише не дают, и конвоиры волокут ее с крепко связанными руками, как особо опасную преступницу. Прокурорша – немного истеричная женщина-человек, бурно вещающая об истине и законе, и следователь – слишком уж спокойный мужчина-человек, только и подписывающий молча документы, – незнакомы Грише, но точно провели свою жизнь здесь, в Славгороде. Город нещадно отпечатался на их старых, некрасивых лицах, и Рыкова даже сочувственно им улыбается, когда слышит от первой: «Мера пресечения будет определена судьей, не волнуйтесь», и от второго: «Суд, надеюсь, пройдет быстро – отобедать бы…»

В комнате для свиданий ей позволяют встретиться со своим защитником. Лицо – номинальное, но кое-как окончившее юридические курсы в институте (краткие, емкие), – обычно ничем не полезное, но ярко деятельное. Вот и Грише достается экземпляр тот еще: штаны короткие, носки желтые. Вениамин Палыч, говорит. Для друзей – Веник. И обещает, что они с Гришей тоже станут друзьями.

События перед ее глазами проскальзывают калейдоскопом нереалистичных образов, и перегруженной болезненным ранением и событиями последнего месяца ей не то что говорить, дышать трудно. Скамейка под ней шатается, разваливаясь. И сама изоляционная клетка, в которой она сидит, под хорошим напором быстро поддается. По бокам от решеток стоят мальцы, недавно выпустившиеся из института – или вообще выпускающиеся только этим летом. Летом, до которого Гриша не дотянет.

Гриша сидит, опустив голову, и вечно слышит в свою сторону: «Внимание! Уважение суду! Встать! Сесть!» – и подчиняется очень нехотя, вразвалку, потому что каждое движение дается с трудом. А судья словно намеренно, видя отягчающее увечье, безо всякого сострадания – «Подсудимая, встаньте», «Подсудимая, можете сесть», «Подсудимая, подтвердите показания». И Гриша, как болванчик, покачиваясь в сторону, садится, встает и говорит – все, что положено. Не мямлит. Вениамин по-доброму кивает ей, а сам трясется как осиновый лист.

Суд, по обыкновению, идет бодро и быстро, Гриша даже не печалится из-за того, что так плохо выглядит сегодня, – все равно никому не запомнится. Изредка она вынуждена поднять голову и обратить свое внимание на участников процесса. Дело лепят задним числом, понятых и свидетелей дергают с улицы. «Ага, – говорит женщина предпенсионного возраста, точно не гибрид, – видела я: „Григория Рыкова убьет любого, кто встанет у нее на пути“, да, прямо на транспарантах, а еще она лично раздавала листовки-призывы – я видела». Гриша не смеется, не противится, не вступает в споры.

Из приезжих в зале находится только Демина. Виноватая, бледная и трясущаяся; ее, по сравнению с Гришей, даже жальче, потому что на невиновную дуру как снежный ком налипают все смертные грехи, которые нашлись в законодательстве Славгорода, и все – по ее в том числе вине.

«Готовься, готовься, готовься», – умоляет себя Гриша, потому что не дура, но виновная – в чем-то; кому-то и что-то должная. Она убеждает себя, что все решится на счет три, и принуждает размеренно дышать. Раз – вдох, выдох – решительно смотрит вперед себя, на судью; та просит подняться. Та же, что судила Мальву – отягчающих не вешала, даже не дала пожизненный срок. Где она оставила Анваровские четки? Дома? Потеряла? Еще у Волкова в подвале? Сколько прошло времени?

Два – вдох, задержка, выдох – судья зачитывает приговор, но не цитирует положения статей. Все объединяет под единым, самым тяжелым из возможных правонарушений, но говорит неторопливо, словно жует все слова. По рядам сидящих в зале бежит шепот сплетни.

И, наконец, три – но уже вместо вдоха всхлип, вместо выдоха звучный стон отрицания и гнетущей ноющей боли. Нога затекает, немеет, и бедро колет ножами по кругу – глаза закрывает, чтобы стерпеть, а вместо темноты под веками: проволока колючая, СИЗО, Альберт в темной камере, кумачовые транспаранты, падающие с крыш, – и разочарованное Ильянино лицо, пылающее гневом.

– Требования стороны обвинения суд удовлетворяет. – Судье некомфортно, она нервно сглатывает и посматривает на кого-то, сидящего в дальнем ряду, оттуда получает решительный кивок. – Избранная мера пресечения по уголовному делу Григории Рыковой…

Бравая стражница лет восемнадцати от роду переминается нервно с ноги на ногу, косясь в решетчатое окно. Гриша не видит, чего она пугается, но холкой чувствует надвигающуюся низким туманом угрозу. И это чувство даже не связано с приговором – увы, случаются вещи страшнее смерти одного существа. Она с трудом делает шаг вперед к прутьям ограды, и левый конвоир уже рвется бить ее по рукам – любой бы противился такому исходу, – но Гриша только выглядывает на проблеск улицы, охваченной чистым весенним алтайским солнцем.

Судья медлит и не зря. Ее глаза запинаются о последние строчки, дописанные секретарем в протокол заседания от руки наспех. «Кому принадлежат этот почерк, эти иссиня-черные чернила?» – Так искажено вечно спокойное, большое, крупное круглое лицо большой справедливой судьи. Словно разделяя волнение своей старшей подруги, взбудораженный парень, первый завидевший происходящее за окном, выходит из Гришиного поля зрения и позволяет ей через заляпанные стекла хорошенько рассмотреть: забор, ограждающий суд, и пестрые лица всех тех, кто не приглянулся ей на РЁВских уличных течениях, но кто без труда вспомнился ей сейчас. Проститутки в меховых жилетках, наркоманы с транспарантами, которые дрожат в трясущихся от ломки руках, страдающие от вирусов кошачьей эпидемии с перемотанными лицами – типично уничтожаемая и унижаемая сила. Рядом с ними – учителя, продавцы универмага, в витрине которого торчит заммэровский автомобиль, многочисленные студенты со впалыми от голодной юности щеками – иллюзия стабильной действительности, остаток городской жизни. На улице, на обманчивом ярком мартовском морозе – все и всё, как забытое и пролитое, как оставленное и задвинутое. Досрочный Гришин подарок на день смерти.

Предводительствует толпе и стоит прямо под носом у держащей ограждение милицейской машины: куртка с отцовского плеча, бандана на лице, шапка и клок торчащих из-под нее белых волос – Ильяна.

– Внимание! – Судья кричит и стучит своим ритуальным молотком по подставке. – Суд выносит приговор с уточнением… Избрана высшая мера. – Она кашляет, и даже прокурор от неожиданности встает.

– Ваша честь! – нарушая все протоколы, испуганно протестует горе-адвокат, которому не дали и слова.

– Суд постановил, что в соответствии с установленными правонарушениями по статье 295 УК города Славгорода, «посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование», совершенными при особо тяжких обстоятельствах, а