Читаем без скачивания Просвещенные - Мигель Сихуко

— Правда, ступни жутко болят.

— Ну вот чего ты как педик?

— Ничего подобного. Педики обожают танцевать.

— Ну и почему же ты не хочешь со мной потанцевать?

Она встает подбоченясь, невольно натягивая топик, так что ткань еще плотнее прилегает к груди. Соски обозначаются вызывающе. Или зовуще. Скорее, и так и этак.

— Ну просто… у меня… ладно, проехали.

Надо либо уже идти танцевать, либо выкатить одну из своих заготовок. Дело в том, что уловить ритм я могу, только закрыв глаза. Но тогда начинаю тыкаться как слепой.

— Не стесняйся, Мигель, это же я. Кажется, мы уже сто лет знакомы.

— Эт-точно.

Может, и вправду пойти потанцевать? Ну, на фиг, отмажусь как-нибудь. Вот хотя бы так:

— У меня просто стельки эти ортопедические.

— Очень рада за твои стопы.

— Не, они реально жмут. Подплавились, похоже, от тропической жары и давят на ступню — очень больно.

— Вынь их и выкини.

— А как же моя осанка?

— Но они тебе жмут, а мы хотим танцевать.

— Они недешевые. И очень полезные.

— Вынимай. Я положу их в сумочку.

— Нет, ни в коем случае.

— А что такого?

— Ну, это слишком интимный аксессуар. А мы едва знакомы.

— Пусть это переживание скрепит навеки наш союз.

— Я не из тех, кто на первом же свидании позволит девушке трогать свои ортопедические стельки. Кроме того, они, должно быть, пованивают.

— Смешной ты. Ладно, я все поняла. Твоя изобретательность достойна восхищения. Ты и вправду милашка. Пойдем нарежемся и сделаем по такой взлетно-посадочной, чтоб небо в алмазах. Но в следующий раз ты со мной потанцуешь.

Я пропускаю ее вперед, чтоб она вела, а я смотрел на ее обнаженную спину и ухмылялся заценивающим ее парням.

Сэди оборачивается:

— Слушай-ка, М., ты ведь так хотел поболтать… Я слышала ваш с Рико разговор. Ты точно уезжаешь до Рождества?

— А что я ответил, ты слышала?

— Не имею привычки подслушивать.

— Точно? Ладно, шучу. Да, я собирался пробыть здесь только неделю, пока не засосало. Откуда такой интерес? Хочешь, чтобы я остался?

— Наоборот. Я как самка богомола. Предпочитаю вовремя избавляться от мужчин.

— О-о… Так ты мне голову откусишь? Предупреждать надо, а то…

— Дело в том, что… — Лицо ее вдруг становится серьезным. Она кладет мне руку на бедро и притягивает к себе. — Мой папаша, он… — Она обвивает руками мою талию. — Он относится ко мне как… бля… — От нее пахнет детской присыпкой. — Знаешь, отцу ты не понравился. То, что ты представляешь. Я отвезла тебя, а потом зашла к родителям, чтобы расспросить маму про Криспиново дитя любви. Но не успела я и слова сказать, как папаша перехватил инициативу и давай над тобой потешаться. Не смотри так на меня. В этом не было ничего личного. Все это относилось только ко мне. К моим жизненным приоритетам. И я… я… даже не знаю. Просто я… хм… я подумала… Нью-Йорка я не знаю… и…

— И?..

— И… бля-я-я-я-я, только не это. — Сэди указывает на кого-то у меня за спиной.

По залу, сверкая вспышкой, восторженно скачет Альбон Алькантара. И движется прямо к нам.

— Я, вообще-то, должна быть дома, ты в курсе?

Сэди тянет меня за руку. Альбон притормаживает, чтобы снять кого-то на лестнице. Парочка работает на камеру: они тщательно делают беспечную улыбочку и смотрят так, будто им до смерти надоели их фото в светской хронике.

— Быстро, — дергает меня Сэди, — там темно, за колонной.

Она хватает меня за руку и ведет.

— Очередной трюк?

В тени колонны я поворачиваюсь к ней и роюсь в кармане, нащупывая пакетик с кокосом. Мгновение — и ее губы уже рядом с моими, и приникают, и покусывают. Она прижимается ко мне всем телом, привстав на цыпочки. Ее лицо рядом с моим, руки обвивают шею, коготки проходятся по затылку. О боги. Языки сливаются. Господи! Надеюсь, это не только кокаиновое раскрепощение. Она отстраняется, и передо мной опять та же застенчивая девушка, которая мне так понравилась. Только она плачет. Точно пора еще по дорожке. Она снова целует меня и шепчет мне на ухо:

— Надеюсь, ты не останешься.

— Почему?

— Потому что я хочу уехать с тобой.

Я не знаю, что ей ответить. И говорю сперва:

— Хм… — А потом: — А университет сперва окончить не надо?

Сэди отталкивает меня. Она хмурится и краснеет.

Я:

— Нет, я просто хотел сказать, что… диплом — вещь полезная.

Сэди:

— Мне надо в туалет.

Я:

— Хочешь, пойдем вместе? Можем еще по одной…

Сэди:

— Нет, спасибо, папочка. Ты слишком полился «Пако Рабан». От тебя несет, как от моего отца.

Она хватает свою сумочку и удаляется в дамскую комнату. Я отправляюсь следом, но на пути встает Альбон. На расстоянии нескольких шагов он откидывается назад, как будто пораженный оригинальной идеей сфотографировать меня. После чего, сграбастав меня в объятия, отрывает от пола, хлопает по спине. У него всегда были манеры владельца лос-анджелесской арт-галереи восточноевропейского происхождения.

— Ой! — восклицает он, отстраняясь. Он держится за запястье. — Свежая наколочка. — На внутренней стороне свежая, слегка шелушащаяся татуировка, изображающая печать из тех, что ставят на входе в ночные клубы, с надписью «V.I.Р.» — Но боже мой, как же я рад тебя видеть! Когда ты вернулся? И не позвонил? Ты навсегда? Почему это не уверен? И давно это у тебя? Ах вот как? По-прежнему декадентствуем? Так и чем ты занимаешься?.. О! И что это за книга? Я тебе такую презентацию закачу! Может, останешься, ну и поможешь? Здесь движуха. Народ реально начинает понимать, как правильно клубиться. Манила становится городом искушенных. Нам нужна твоя энергия. Нет, правда, страна и так бедная, а тут еще утечка мозгов. Я на самом деле работаю на министерство туризма — делаем ребрендинг Филиппин, теперь мы азиатская Бразилия! Только у нас не самба на пляже, а пляжи и диско. Знаешь, позвони мне. Давай сыграем в бадминтон в «Поло-клубе» и поговорим нормально. Мне нужно осветить это мероприятие в своем блоге. Да, кстати. Завтра тусовка в моем клубе. Мы назвали вечеринку «Клаберы всех стран, объединяйтесь!». Боже мой, надеюсь, дождь перестанет. «Прада» спонсирует модный показ, потом бесплатный бар с десяти до полуночи. «Столичная». Все доходы от мероприятия пойдут на счет Филиппинской образовательной программы, ведь наши детишки должны быть грамотными. Я внесу тебя в список приглашенных. — И он выдает мне свою визитку. — И вот что, — он смотрит на меня уже со всей серьезностью, — надеюсь, что в книге, которую ты пишешь, будет хороший конец. Нам этого очень не хватает.

Он подмигивает и уходит вразвалочку, освещая вспышкой энергичные улыбки тусовщиков.

Вскоре Сальвадор узнал, насколько программа Коммунистической партии Филиппин отличалась от образа действий полевых солдат, которые, собственно, и вели эту «затяжную народную войну». Время, проведенное им в горах, стало, по словам Сальвадора, «школой человеческой природы — всего лучшего и самого страшного, что в ней сокрыто».

Ка Арсенио обучил Сальвадора навыкам выживания: чистить «Калашников» местной сборки и стрелять из него, отличать съедобные растения от ядовитых, ориентироваться по звездам, бить ножом-бабочкой меж ребер так, чтоб ранить легкое, выпрыгивать через открытое окно с использованием техники «летающая пантера». В свою очередь Сальвадор научил Ка Арсенио читать и писать.

Безлунной ночью в декабре их Воробьиный отряд шел колонной по одному между двумя осушенными рисовыми полями, возвращаясь после встречи с правительственными солдатами. Повстанцы приобрели несколько ящиков с боеприпасами у неприятеля — офицерам филиппинской армии понадобились деньги на рождественские каникулы. С чувством глубокого удовлетворения после дружественной сделки, позабыв об опасности, подогретые распитым с солдатами пивом «Ред хорс», товарищи шли тихо, но медленно, желая насладиться ночной прохладой. Они тащили ящики на плечах, а единственная среди них женщина — Ка Хелен, несла свой, ловко балансируя, на голове. Сальвадор тоже решил попробовать, но его ящик тут же упал и загремел о землю.

По полю прозвенели выстрелы, на дальнем краю расцвели яркие вспышки. На Сальвадора кто-то напрыгнул и прижал к земле. Пули глухо ударялись о межу, возвышавшуюся между ними и нападавшими.

— Это ты подал им сигнал? — прошипел на ухо Ка Арсенио.

Стрельба прекратилась. Ка Арсенио смотрел Сальвадору в глаза, не зная, что предпринять. Сальвадор видел, что в нескольких футах от него лежит Ка Хелен, но жива ли она или нет — он не понимал. В своих воспоминаниях он написал: «В жизни не слышал такой оторопелой тишины». Ка Арсенио нежно поцеловал Сальвадора в щеку. После чего показал палец, потом второй, третий. Они внезапно вскочили, прицелились и открыли огонь по приближающимся к ним теням. Мимо их голов засвистели пули: «с виду — спешащие по делам светлячки, по звуку больше напоминающие пчел-убийц». Сальвадор навел прицел на приближающуюся фигуру. Он увидел, как солдат, «одной рукой держа винтовку, другой осеняет себя крестами». Сальвадор не мог заставить себя спустить курок. Тогда солдат припал на колено и прицелился. Сальвадор выстрелил. Солдат упал навзничь и замер. «Я ждал, что он пошевелится, — писал Сальвадор в „Автоплагиаторе“, — но он оставался недвижим».