Читаем без скачивания Король на краю света - Артур Филлипс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, никогда: он не стал бы достаточно чистым для них, если бы Яков оказался католиком. Доктор возблагодарил Создателя, под каким бы именем Он ни хотел, чтобы Его знали, за то, что он направил сердце Якова в том направлении, которого желали Леверет и его хозяева, за то, что позволил Тэтчеру вылечить его от болезни, которую вызвал сам Тэтчер, он поблагодарил Бога под всеми именами сразу.
— Скажите мне прямо сейчас, Джеффри, пожалуйста, если вы не можете сделать то, что обещали. Проявите милосердие, прошу — скажите мне сейчас, а не позже.
— Спокойнее, Мэтт. Не переживайте. Я немедленно отправляюсь в Лондон. Вы последуете за мной через несколько дней, как подарок Якова королеве, если я все верно понял. Когда мы встретимся в следующий раз, мой дорогой друг, то снова притворимся, что не знаем друг друга. Но вы получите обещанную награду. Мне нужно только немного времени, чтобы все устроить. — Беллок прикусил губу, пытаясь снова увидеть все движущиеся фигуры, пытаясь разобраться в финальных сценах своей пьесы. — Королева должна сначала принять вас, а затем разрешить вернуться к семье, и все это не обидев Якова, поскольку он ожидает, что когда-нибудь вы станете его врачом в Лондоне. Наберитесь терпения, пока все это будет улажено, пожалуйста. Мы пытаемся развлечь множество зрителей, у каждого из которых свои пристрастия в драматургии. Мне нужно немного подумать, но я вручу вам обещанный дар. Я обещаю это еще раз, друг мой.
Турок по-прежнему стоял над огнем, Беллок видел только его дрожащую спину.
— Мэтт? Вы меня понимаете?
Беллок взял своего плачущего агента за плечи и повернул его лицом к себе, прочь от огня. Он положил руку на затылок Тэтчера и нежно прикоснулся губами к макушке турка.
— Вы совершили нечто необыкновенное, мистер Махмуд Эззедин. Вы вручили моей стране бесценный подарок. Вы спасли как души, так и тела. Вы настоящий герой.
Джеффри продолжал держать старика, пока тот задыхался, бился в конвульсиях и трясся всем телом от необъяснимых рыданий.
Эпилог
Махмуд Эззедин и Бог
В четверг было изменой кричать «Боже, храни короля Якова, короля Англии!», а в пятницу государственной изменой было так не кричать.{66}
Томас Деккер, драматург
Вот уж нет, никаких папистов, ни-ни… А что касается шахмат, я думаю, эту заумную и в философском смысле глупую игру переоценивают.{67}
Яков I Английский, бывший Яков VI Шотландский
1
Елизавета, то засыпая, то просыпаясь в своем кресле, принимала Сесила почти в одиночестве, несколько женщин ждали в тени, чтобы подхватить ее величество, если та утратит контроль.
— Мой эльф, ты веришь этим сообщениям своих разведчиков? Давай мы сами взглянем на твои депеши. Несут ли они «сияние и очарование истины»? Так говорил твой дорогой отец.
Роберт Сесил, государственный секретарь ее величества, удивлялся тому, что даже сейчас, несмотря на возраст, она изо всех сил старалась очаровать его, как будто все еще была женщиной, которой служил его отец, молодой и — если верить воспоминаниям стариков и лживым портретам — не лишенной красоты. Двор в те времена был иным. Сесил вспомнил кое-что, свои робкие и тревожные детские впечатления об этой женщине, этом кресле, этой комнате. Все казалось намного больше, когда он стоял сзади, уже сделавшись объектом насмешек из-за своего тела. Комната тоже пахла как-то по-другому. Отец Сесила следил за месячными королевы; теперь голова Елизаветы дрожала от простых усилий удержать ее прямо. Кожаный бурдюк под подбородком колыхался, как наполненные ветром паруса в битве десятилетия назад, когда она командовала флотом.
— Роберт, как ты думаешь, Джейн когда-нибудь позволяла Эссексу с ней сношаться?
— Ваше величество. — Сесил ответил на первый вопрос, чтобы избежать второго, хотя, возможно, это и было намерением королевы с самого начала. — Новости об испанских махинациях поступают из нескольких источников, и в этом отношении они кажутся заслуживающими доверия, но ни в одном случае я не смог лично допросить так называемых свидетелей.
Она посмотрела на Сесила из-под редких ресниц, улыбнулась сомкнутыми губами, чтобы скрыть черные зубы:
— Прочти мне то, что наводит на размышления. Мне нравится получать сведения непосредственно от шпиона. Нравится воображать их голоса. Твой отец читал их донесения вслух. — Она посмотрела на свои руки с чем-то вроде тоски по прошлому, по своему старому секретарю, старым секретам, тайным эмоциям.
Сесил поклонился ее лжи и театральному жесту, фальшивому до кончиков пальцев. Его отец никогда не читал ей ничего подобного. Он и Уолсингем предупреждали, чтобы молодой Сесил не волновал королеву, напрямую передавая сообщения от шпионов. Ей не хватало присутствия духа, как женщине, обуреваемой страстями (а теперь и сбитой с толку прошедшими десятилетиями), чтобы смести многочисленные слои неопределенности, которые покрывали донесения, словно нарастающий с каждой сменой времен года перегной. (Уолсингем как-то передал молодому Сесилу урок, преподанный государственному секретарю отцом самого Сесила: «Надо считать, что шпион лжет. А если он честен, то выдает желаемое за действительное так рьяно, что сам поверил в свою весть. Если все видел отчетливо, собственными глазами, то неверно понял увиденное. Если его точка зрения точна, он лишь воспроизводит чужую ложь. Если он говорит правду, его слова плохо подобраны и подразумевают совсем не те факты, которые мы извлекаем, расшифровывая письмо. Возможно, даже при внимательном изучении и точной передаче смысла путем языковых средств, шпион видел только маленький уголок огромного гобелена, слишком мало, чтобы понять его целиком. Даже если шпион видел все и описал правдиво, он опоздал; события изменились, и его донесение больше не имеет ни малейшей ценности. Наконец, и это наименее вероятно: шпион представил своему хозяину в Лондоне совершенно полную, честную, проницательную, точную, своевременную и действительную картину событий. Но его отчет противоречит трем другим ложным сообщениям, поступившим ранее на той же неделе, подготовленным авторами получше».)
— Скажи мне, Роберт: ты скучаешь по Лиззи?
— Ну конечно, ваше величество. Она была хорошей женой. И с любовью служила вам.
— Да. Правда. Но я думаю, что тебе, как и
