Читаем без скачивания Холмов трагических убийство - Давид Игоревич Верлицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хватит медлить! – засуетился Донлон и попытался объехать фургон с другой стороны.
В ответ на такую дерзость тот вильнул хвостом и ударил задней частью нос патрульной.
– Что с ними не так, мать твою!? – не на шутку испугался полицейский, судорожно возвращая руль в изначальное положение. -Нам нужно подбить им все колеса, чтобы уж точно лишить возможности уклоняться.
– Я не могу попасть по передним двум, пока мы сзади их. – пытаясь перекричать сигналы и звук обхватывающих уши потоков ветра, выкрикнул Рон. -Все же попытайся сравнить с ними расстояние, нам это необходимо.
Джон молча надавил на педаль еще сильнее, и машина рванулась вперед. По лобовому стеклу проскользило еще три пули, и все они – в разные места. Патрульная двинулась правее, как с другой стороны появилась другая патрульная. Это был отряд других констеблей. Уэбли помахал тем рукой в знак того, что ему не нужна помощь, и сделал предупредительный выстрел. Полицейская машина вмиг отделилась от двух соперничающих автомобилей и дала возможность маневру – Донлон резко повернул руль, и вот уже они были на одном уровне с угонщиками.
– Стреляй! – опять вскрикнул Донлон, отклонившись к спинке кресла.
Его напарник неуверенным движением нажал на курок, и раздался звонкий звук – пуля попала в кузов. Он немедленно еще раз попытался выстрелить, но у него ничего не вышло.
– Что за черт? – начал ругаться Уэбли, не понимая в чем дело, а затем вдруг все по-прежнему с энтузиазмом воскликнул. -Ненавижу, когда заканчиваются патроны!
Он перезарядил магазин и выстрелил наперед, надеявшись попасть в окно. Выстрелы пришлись почти в нужное место, но были недостаточно точны. А как известно, либо твоя пуля пробивает череп, либо чья-то пуля пробивает череп тебе: из машины опять выглянуло хитрое лицо и еще три оглушительных удара.
Джон почувствовал трудность в управлении, будто одно из колес не поворачивали вместе с остальными. Он, понимая, что шина проколота, глубоко вздохнул, и в его глазах вспыхнула ненависть, самая настоящая, неподдельная.
У одержимости есть два главных двигателя, что управляют всем, чем только можно управлять – любовь и ненависть. Обе они непрерывно ведут человека на свершения того, чего бы с холодной головой он никогда бы не сделал. Они могучим составом сбивали все на своем пути – начиная от все других чувств, заканчивая посторонними людьми. Я понял это тогда, когда нашему делу пришел конец. День проснувшихся улиток, да! Как сейчас помню его, и все произошедшее. Покинуло ли меня чувство вины? Нет, определенно нет. Но сейчас я понимаю, что выбора у меня не было, отчего мои страдания слегка ослабевают. Говоря о том, что все мы должны двигать мир к прогрессу, большинство людей не задумываются, что для прогресса сперва нужно вернуться в начальную точку.
Регресс, Сол. Вы уже перестаете замечать мои действия, будто бы совсем одурачили друг друга. Что ж, у меня есть две версии: либо вы в конец сошли с ума, либо поджидаете нужного момента. Но знаешь, что хуже всего получается у ненормального человека? Ждать, ждать неизвестного. Но разве вам уже нужно чего-то ждать? Вы превратили свою жизнь в мучения, точнее я их в это превратил. Управлять судьбами, Джон говорит? Ну так пусть испробует это на себе, пока валяется в конвульсиях в своем жалком кабинете! Сходить с ума – значит терять все, что только получишь. И гениальность тут не причем, не стройте из себя замученных творцов, вы такими совсем не являетесь. Созидатели, в отличие от вас, полный идей, а вы лишь кучка никчемных идиотов. Думаю, не стоит говорить, что я вас окончательно обыграл. Записки продолжились, а тела – нет. Может, вы очень недооценивали одного из своих знакомых?
Донлон стал медленно обгонять фургон, чтобы занять более удобную для атаки позицию. Вдали он заметил крутой поворот, поэтому решил не медлить и получить преимущество прямо сейчас. В любой перестрелке, к слову, он видел настоящий тактическое соперничество не только точности, но и ума, и пусть даже в этот день сидел за рулем, все равно понимал, что правильное позиционирование – необходимое условие для роковой пули, удачно пронзающей противника. Он прекрасно знал, что любое лишнее движение, и вот ты уже находишься под траекторией полета такого маленького, но смертоносного снаряда, разрывающим своим попаданием не только плоть, но и душу от осознания того, что все, что ты распланировал на жизнь в одну секунду становится ничем. Она пропивается тебе не в сердце, а в душу, заглядывает туда и открывает все ее секреты, которые начинают испаряться наружу, истощая и самого пораженного. Если дорога не приводит в тупик, значит она не может быть неверной, не так ли? Так и весь путь пули, но самое страшное, когда она проходит насквозь – тут от понимания смерти никуда не убежишь, но оно придет далеко не сразу.
И тут становится не по себе от той мрачной и не поддающейся никакому логическому описанию мысли, что от одной лишь по счастливой воле судьбы выбранной позы, можно избежать того, что все твои труды за мгновение станут бессмысленны. Когда пуля пронзает тело, сначала у тебя горят глаза, ты хочешь сказать все, что ты не сказал за свою крохотную жизнь, а затем все, что осталось в твоей душонке, начинает бесследно пропадать, уходить в глубину, пока ты окончательно не закроешься от мира сего. В последнее время я все больше пишу отчеты, подобно Солу, и, кажется, начинаю сходить с ума – речь моя становится невнятнее и нелогичнее, а выводы из суждений стали совсем неочевидными, какими казались мне ранее. То ли я стал меньше высыпаться, то ли… Почему я не помню, как мне приходилось писать некоторые предложения? Мик говорит, мне надо бы отдохнуть, но я не могу закончить дело. Приостановить – да, закончить нет. Паузы на жизненном пути, как говорил мне один верный (до поры до времени) друг, дают нам время пораскинуть мозгами. Но можно ли верить человеку, предавшему дважды?
Дважды? Ты не рассказывал мне о втором случае, Джон. Неужели ты во второй раз наступил на те же грабли, Донлон? Ах, как мне нравится вести разговоры с самим собой,
