Читаем без скачивания Волшебник - Колм Тойбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окажись сейчас перед ним Пауль, плыви Клаус Хойзер на том же пароходе, что бы он им сказал? Какое послание прочел бы в их глазах в полутьме палубы в окружении многочисленных пассажиров? Томас вздохнул, вспоминая, как сжимал в объятиях Клауса Хойзера, как ощущал биение его сердца и участившееся дыхание.
Появились Катя и Эрика; Катя спросила, о чем он задумался.
– О книге, – отвечал он. – Думаю, как улучшить этот отрывок.
В последние дни плавания скученность на пароходе стала совершенно невыносимой, а вода для мытья почти закончилась. Двое его английских компаньонов с трудом сдерживались.
– Ты видал, как жена и дочка носятся с этим немецким слюнтяем? – спросил один.
– Не поймешь, женщина она или мужчина. Удивлюсь, если ее впустят в Америку.
Томас записал в блокноте английское словечко «слюнтяй», которого не понял, но Катя с Эрикой тоже его не знали.
Эрика настояла, чтобы, когда корабль пристал, их пропустили без очереди. Когда они сходили на берег под взглядами измученных пассажиров, которых оттеснили в сторону, чтобы дать пройти Томасу, его жене и дочери, он чувствовал их озлобленные взгляды. Это напомнило ему, как в Мюнхене после революции они с Катей спускались по ступеням оперного театра, шофер ждал, держа наготове Катино норковое манто и Томасово пальто, а обедневшая толпа, в тисках инфляции, взирала на них с затаенной ненавистью.
Внезапно ему пришло в голову, что среди этой толпы мог стоять Адольф Гитлер. Тому не хватило денег на билет, и он явился в надежде, что кто-нибудь уступит ему лишний подешевле. Зимние ночи в Мюнхене холодны. Томас воображал, как Гитлер видит рядом с шофером невозмутимых и холодных Маннов, стремящихся не уронить своего высокого статуса, кивающих знакомым, приветствующих тех, кто им ровня, как и следует людям их положения. Должно быть, в те вечера, когда давали Вагнера, Гитлеру страстно хотелось услышать «Лоэнгрина», «Мейстерзингеров» или «Парсифаля». Вместо этого он был вынужден наблюдать, как разряженные люди, купившие абонемент или снявшие ложи, выходят из автомобилей, а ему приходится вернуться в ночь несолоно хлебавши.
Томас проследовал вслед за Катей и Эрикой на паспортный контроль, его багаж нес носильщик. Их паспорта и визы проверили, но никто не озаботился досмотром чемоданов. Автомобиль, заказанный Кнопфами, уже ждал. Когда они уложили чемоданы в багажник, Эрика сказала, что задержится в Нью-Йорке. Ей нужно повидаться с Клаусом. Теперь, когда Британия вступила в войну, у них есть что обсудить.
– Ты знаешь, где он? – спросила Катя.
– Я знаю, что Оден в Бруклине. Он скажет мне, где Клаус.
Эрика заранее собрала небольшой саквояж для Нью-Йорка, остальной багаж отправлялся в Принстон. Томас внезапно осознал, что некому теперь биться за его права. В отличие от Эрики, такой вспыльчивой и деятельной, Элизабет спокойно дожидалась их в Принстоне. Слезы навернулись Томасу на глаза, когда он вспомнил, что совсем скоро его младшая дочь навсегда оставит родительский дом.
– Не плачь, – сказала Эрика. – Все ведь кончилось хорошо. Этот полет над Германией мне совсем не понравился.
– Ты не скажешь Клаусу, чтобы он нам позвонил? – спросила Катя. – А еще лучше, приехал погостить. Если найдет время.
– У меня для него есть превосходные желтые кальсоны. Скажу, что это подарок от нас от всех.
Спустя несколько дней Томас сел на пассажирский поезд до Трентона, чтобы пересесть на экспресс до Вашингтона, который останавливался южнее Бостона. Автомобиль, присланный за ним Агнес Мейер, ждал на станции. За день до этого миссис Мейер колебалась между тем, чтобы пригласить его с Катей пожить подольше в их загородном доме или чтобы он – уже без Кати – переночевал в их доме в Вашингтоне. Сошлись на втором варианте.
– Агнес Мейер незаменима в военное время или когда война на пороге, – сказала Катя. – Но обычно такие, как она, работают надзирательницами или снайперами.
Томас понимал, что ему придется просить Агнес содействовать Голо и Генриху с женой в получении виз и ускорении выдачи их для Моники и ее мужа. Он также хотел поговорить с Агнес о своем положении и о том, нельзя ли его улучшить, получив американское гражданство. В кармане у него лежал список европейских писателей, которые нуждались в помощи, кто в финансовой, кто хотел эмигрировать в Америку из Голландии или Франции, если Германия нападет на эти страны. В Принстоне его ждали душераздирающие письма от немецких художников, в основном евреев. Некоторые письма приходили прямиком в Принстон, другие ему пересылало издательство Кнопф. Их отправители свято верили, что Томас в состоянии их вытащить.
Никому из них не приходило в голову, что никакой реальной властью Томас не обладал. Его шапочное знакомство с Рузвельтом и работа в Принстоне не давали ему права хлопотать о выдаче виз всем и каждому. Однако приятельские отношения с Агнес Мейер – другое дело. По крайней мере, обратиться к ней за помощью было проще, чем к Рузвельту. Если придется к ней подольститься, так тому и быть. Томас был готов проводить с ней время, он позволит ей перевести свои выступления и готов внимать ее советам. Он даже не станет возражать, если она захочет написать о нем книгу.
Взамен ей придется его выслушать. Впрочем, поскольку Агнес не привыкла прислушиваться к кому бы то ни было, это будет непросто.
Агнес ждала его в большой гостиной. Стоило ей заговорить, и Томас понял, что она все утро репетировала свою речь. Сидя напротив нее, он чувствовал, что она обращается не столько к гостю, сколько к благодарной аудитории.
– Вам следует избегать темы вступления Америки в войну. Никто не желает об этом слышать, особенно от иностранца. Надеюсь также, вы доведете это до ваших старших сына и дочери. Америка сама в состоянии решать, какому курсу ей следовать. Сегодня она предпочитает наблюдать и не вмешиваться, и так же надлежит поступать нам всем. Полагаю, роман о Гёте будет принят благосклонно. Разумеется, не всеми. Я жду не дождусь этой книги, но надеюсь, ее не испортит эта женщина, миссис Лове-Портер, ваша так называемая переводчица. Лучше бы она посвятила себя переводам менее значительных писателей вроде Германа Броха, Германа Гессе или Германа Брехта.
– По-моему,
