Читаем без скачивания Жизнь и судьба Федора Соймонова - Анатолий Николаевич Томилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот вечер игра шла на убыль. Банк держала императрица. В таких случаях понтировать могли лишь те, на кого она указывала. Играла она плохо, но при проигрыше платила немедленно, а редких выигрышей не брала вовсе. Таким образом, быть приглашенным к игре императрицы оказывалось не только лестным, но и оборачивалось немалой выгодой.
Вообще же в России «азардныя игры» были запрещены. При Алексее Михайловиче игроков в карты, в зернь бивали кнутом на площади. Петр Первый запретил играть на деньги под угрозой тройного штрафа «обретающихся в игре денег». Это действовало лучше кнута. Вообще следует признать, что штрафы, пожалуй, самый действенный инструмент если не воспитания, то, по крайней мере, хотя бы временного наведения порядка, пока нет привычки или деньги не подешевели настолько, что сумма штрафа перестает производить впечатление.
Двадцать третьего января 1733 года Анна подтвердила петровский указ, добавив: «чтобы никто, съезжаясь в партикулярных и вольных домах, как в деньги, так и на пожитки, дворы и деревни, и на людей ни в какую игру отнюдь не играли...» Доносителю о нарушении запрета полагалась треть взыскиваемого штрафа. Но тем слаще была игра за столом у императрицы.
Анна устала и чувствовала себя неважно. Разговор не клеился. Всем было скучно, и ни у кого не возникало никакой новой идеи, чтобы развеселить, развеять скучающую государыню, хотя все знали, что не было при дворе вернее и лучше способа пробиться к милости, чем придумать новое развлечение. Придворные с ног сбивались. А императрица скучала. Она упорно желала праздничной суеты, шума по пустякам. Непременно сама появлялась на каждом балу. Внимательно следила за тем, чтобы все сверкало роскошью и великолепием, чтобы в блеске сотен свечей гремела музыка, вертелись танцующие и все веселились. Веселились! Как положено!.. Оставалась она обычно недолго. Рано ложилась. Часов около девяти вечера, в сопровождении Бирона и постоянной свиты приживальцев, удалялась во внутренние покои, наказывая, чтобы без нее веселье не ослабевало.
Случалось, герцог возвращался. Он внимательно осматривал танцующих, словно запоминал, кто с кем стоит да кто с кем беседует и нет ли недовольных...
Ежились придворные под холодным взглядом светлых глаз герцога Курляндского, хотя понимали, что нечего господину Эрнсту Ягану Бирону запоминать. Дворец был полон его шпионов. Донесут что надо и что потребуется, а что не надо — тоже доложат. Главное в их профессии — не молчать...
Но, как на грех, именно в этот день даже записным острякам в голову не приходило ни одной более или менее подходящей шутки. Молчал сморившийся князь Александр Борисович Куракин, перебравший к вечеру более обычной нормы. Сомлели и другие. С тревогой смотрели придворные, как опускаются углы рта императрицы и ее мясистое лицо приобретает сначала капризное, а потом брезгливое и плаксивое выражение. Каждый лихорадочно рылся в памяти, возможно кое-кто и помаливался про себя: «Господи, всеблагий, помоги придумать шутку для государыни, а коли не можешь, то пронеси...» Все чаще глаза присутствующих обращались к двери. Но уйти раньше императрицы нечего было и думать. Один лишь шут Педрилло, постоянный партнер Анны по картам, набив карманы червонцами, как обычно, готовился улизнуть с выигрышем. И вот когда молчание стало уже совсем нестерпимым и тяжкой тучей повисло в зале, вдруг Алексей Данилович Татищев, действительный камергер из петровских денщиков, произнес, как бы раздумывая:
— А не построить ли нынче к святкам ледяны палаты на Неве?
Предложение такого рода особой новостью не было. Несколько лет тому назад перед Зимним домом государыни уже возводили ледяную крепость и даже устраивали потешную баталию между двумя баталионами. Анна тогда сама, надевши кирасу и кожаный кафтан, палила из пушки, скакала верхом...
Но то было несколько лет назад. Тогда она не просыпалась по утрам с тяжелой головой после ночных кошмаров, не вставала раздраженной и злой. Не уставала так быстро, как сейчас... На всякий случай она вяло спросила:
— Каки таки ледяны палаты?
Татищев лихорадочно соображал. Все смотрели на него, ожидая продолжения.
— Бо-льшия... — протянул камергер, желая выиграть время, — и чтобы все изо льда... И кровля, и стены, и окна...
Кто-то хихикнул:
— И баня...
Татищев откликнулся охотно:
— И баня ледяна, и все убранство в покоях... Ледян стол и стулья...
И снова кто-то подсказал:
— Ледяна постель с периною...
И тут Татищева осенило. Вот что надо предложить императрице. И если она не ухватится за эту идею, то, значит, он, Алешка, вовсе не знает бабской натуры. Он помолчал, будто собираясь с мыслями, и выпалил:
— И тама женить дурака!
Придворные переглянулись. Шутовские свадьбы и малопристойные забавы, несмотря на ханжество императрицы, были при дворе в большом ходу. В прошедшем году Бирон как-то в шутку спросил у Педрилло-шута:
— А правду говорят, что ты женат на козе?
Итальянец сначала растерялся.
— Non mi ricordo[24], не вспоминатто, ваш светлост, синьоре...
Но скоро опомнился. Он вообще отличался быстрым умом.
— Padre nostroche sei cieli[25], от ваш сиятельство ничто не скрыватцы, увы! Не токмо женатто, но моя маленькая козочка беременна.
Все вокруг засмеялись, а герцог был доволен тем, что его шутка подхвачена. Он уже готов был идти дальше, но хитрый неаполитанец удержал его.
— Ваша светлост, синьоре, я приглашатто все на родины, — он нарочно коверкал язык, хотя говорил по-русски лучше многих. — И уповаю на щедрость кабельерос, кон подарят бедный паяццо немножко деньги, чтобы он мог воспитать свои бамбинос козленки-педриленки...
Все от души веселились, высказывая по адресу шута весьма двусмысленные соображения. В ином обществе от них залился бы краской соляной столб. В тот вечер императрица подарила шуту все деньги, оставшиеся у нее после игры...
Шутка Бирона получила у Педрилло неожиданное развитие. Несколько дней спустя шут сообщил, что его жена-коза родила и он просит всех прийти ее навестить и по старинному русскому обычаю принести козлятам в подарок кто сколько может.
На сцене придворного театрума поставили широкую кровать, в ней под одеялом лежали Педрилло
