Читаем без скачивания Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

— Андрей, — сказал Рокоссовский Белозерову, настаивавшему на том, чтобы его направили парламентером. — Ты нам нужен для других целей — будешь передавать по радио ультиматум несколько раз в сутки.

— Что ж, буду передавать.

— Приказ Паулюса перевел?

— Да, перевел, — ответил Белозеров и протянул генералу документ. — Вот он.

— Андрей, скверное настроение отбрось, оно мешает работе.

— Мне очень хотелось пообщаться с немцами.

— Дело есть дело, — сказал Рокоссовский и углубился в чтение.

«За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна — путем обещаний в ходе переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что грозит нам, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждет верная смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Но одно точно — кто сдается в плен, тот никогда не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем. В остальном мы будем и в дальнейшем твердо надеяться на избавление, которое уже находится на пути к нам.

Главнокомандующий Паулюс».

Прочитав приказ, Рокоссовский поднял телефонную трубку.

— Владимир Кузьмич, я вас попрошу, по приказу Паулюса организуйте целую серию радиопередач для противника. Да, плохи дела у Паулюса, раз он запугивает подчиненных. Эту ложь надо разоблачить. Белозеров сейчас придет.

— Андрей, тебя ждут, работы на радио невпроворот, — подал руку Рокоссовский. — Желаю успеха.

Вскоре было решено послать к противнику работника разведотдела штаба майора Смыслова и капитана Дятленко из политуправления.

Ранним морозным утром на передовой вдруг заиграли трубачи. Это было настолько неожиданно, что некоторые наши солдаты вытянули шеи из окопов и пытались понять, что происходит. На позициях противника тоже было заметно оживление.

Накануне вечером и рано утром Белозеров по фронтовому радио несколько раз передал в штаб Паулюса сообщение о посылке парламентеров. Наши офицеры в сопровождении трубача вышли из окопов с высоко поднятым белым флагом. Когда они прошли метров сто, сначала раздались одиночные выстрелы, а затем и автоматные очереди. Парламентеры залегли, а потом вернулись в свои окопы. Когда доложили об этом в Ставку, оттуда последовала команда о прекращении попыток к переговорам.

Рокоссовский находился в 21-й армии Чистякова, когда в блиндаже зазвонил телефон.

— Вас генерал Малинин, — сказал Чистяков, обращаясь к командующему фронтом.

— Константин Константинович, Воронов только что говорил со Ставкой. Нам советуют подумать, не следует ли послать парламентеров на другом участке фронта.

— Раз Ставка считает это полезным — пожалуйста, но я думаю, что это ни к чему. Паулюс не настроен принимать ультиматум.

— Я тоже так считаю, но раз Ставка…

— Бери все в свои руки.

— Хорошо.

Снова на одном из участков фронта была прекращена всякая перестрелка. Попытка 9 января была более удачной. Наших парламентеров встретили немецкие офицеры на нейтральной полосе и предложили отдать пакет. Смыслов отказался это сделать, ссылаясь на то, что у него есть приказ передать пакет только Паулюсу. Тогда немецкие офицеры завязали глаза парламентерам, отвели их на командный пункт и по телефону доложили своему начальнику. Через некоторое время нашим посланником было объявлено, что немецкое командование уже знакомо с содержанием ультиматума (его передавали по радио) и отказывается принять его. Парламентеры благополучно вернулись в расположение своих войск.

Ночь перед началом наступления прошла тревожно. Командующий фронтом вздремнул всего лишь 2–3 часа, остальное время прокручивал в памяти некоторые детали боя, решал вводные за противника, предусматривал изменения главных ударов, если этого потребует обстановка. Какими бы железными нервами он ни обладал, но все равно в ночь перед самым грандиозным сражением в своей жизни они были натянуты, как струна.

Рано утром, еще до рассвета 10 января, командующий фронтом и Воронов прибыли на командный пункт армии Батова. Был небольшой мороз. Над землей висел густой туман, и позиции противника не просматривались даже через артиллерийские оптические приборы.

— Ну что, Павел Иванович, — улыбнулся Рокоссовский. — Скоро начнем?

— Да, скоро, — ответил Батов взволнованным голосом. — Вроде давно воюю, а на душе тревожно.

— Все пройдет, как задумано. Мы что, зря ползали на пузе по передовой?

— Кто его знает, — усмехнулся командарм.

До начала наступления Рокоссовскому казалось, что очень медленно идет время. Весь день, когда шла подготовка к операции, оно мчалось быстро, как во время кавалерийской атаки. Теперь же оно тащилось неторопливо, словно ехало на старой кляче.

Воронов и начальник артиллерии Казаков возбужденно переговаривались. Рокоссовский смотрел на часы: осталось десять, пять, одна секунда. И в 8 часов пять минут в воздухе появилась серия красных ракет, по радио прошла команда «Огонь!».

По степным просторам прокатился оглушительный вал. Постепенно начал рассеиваться туман. Над окопами противника в воздух взметался снег, клубились фонтаны земли, поднимались ввысь бревна от разбитых блиндажей и землянок. Так продолжалось 55 минут. Пошли в атаку танки и пехота.

Напряженный бой не прекращался весь день. К вечеру войска армии Батова вклинились в оборону противника до пяти километров. Чуть меньше обозначился успех на левом фланге 21-й армии Чистякова и 24-й армии Галанина. На остальных участках фронта продвижение было незначительным, но они своими действиями сковывали крупные силы противника и облегчали задачу соединениям, наступавшим в направлении главного удара.

Через трое суток боев был полностью ликвидирован западный выступ гитлеровской обороны, а 15 января армии Рокоссовского успешно преодолели средний оборонительный обвод. Смелость и талант командующего фронтом проявились и здесь — он, на ходу изменив план операции, перенес направление главного удара в полосу наступления армии Чистякова. Он был признателен представителю Ставки Воронову, который, не в пример другим, не вмешивался в компетенцию командующего фронтом, а ограничивался дружескими советами.

В метель, бушевавшую и днем, и ночью, в тридцатиградусный мороз, упорно, шаг за шагом, пробирались вперед войска Донского фронта.

Когда вся армия Донского фронта перешла в наступление, рассекая группировку фашистов, 62-я армия Чуйкова двинулась с востока на запад, навстречу наступающим. Особенно кровопролитные бои разгорелись в окрестностях Мамаева кургана. За этот тактически важный опорный пункт сражались четыре дивизии, но злее всех дралась за курган дивизия генерала Батюка. Она словно вросла в Мамаев курган, в его расщелины, отроги, и гитлеровцы, как ни пытались ее оттуда выбить, успеха не имели.

С наступлением темноты 21 января гитлеровцы начали очередную контратаку.

Николай Филиппович Батюк находился на КП дивизии и руководил боем по рации.

Это был незавидного роста человек, с темным зеленоватым оттенком лица, который свойствен людям, долго жившим в землянках и измученным усталостью и болезнью. И действительно, у генерала были больные ноги. Порой он не мог передвигаться совсем. На передний край, на свои наблюдательные пункты уходил с палочкой, а возвращался в свою землянку на плечах адъютанта. Причем он это делал только ночью, чтобы, не дай бог, никто не увидел его беспомощности. Этот мужественный боевой генерал скрывал свою болезнь даже тогда, когда совсем не мог передвигаться.

В эту ночь к нему на НП с группой офицеров прибыл командующий армией Чуйков и внезапно явился в землянку.

— Ну что, Николай Филиппович, — спросил он, снимая с мохнатых бровей иней. — Как атака фашистов?

— Захлебнулась, — едва поднимаясь, ответил Батюк.

— Что случилось? — спросил Чуйков.

— Да ничего, пройдет.

— А все-таки?

— Упал на мерзлый окоп и повредил ногу.

— Может, нужна помощь?

— Да нет, товарищ командующий, — нахмурив брови, ответил Батюк. Он боялся, что командарм обнаружит его болезнь.

Генералы сидели за разработкой плана действий на ближайшие три дня до поздней ночи.

— У вас когда-нибудь едят, или вы живете святым духом? — спросил Чуйков, потирая живот. — Уже кишки марш играют.

— Иногда бывает, — усмехнулся Батюк.

Адъютанты достали из вещмешков хлеб, консервы, термосы с чаем. Не успели как следует перекусить — зазвонил телефон.