Читаем без скачивания Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сижу в гостиной, когда Сеппо спускается вниз; он садится рядом.
— Ну как, получше? — спрашивает он.
— Когда отдохнешь, всегда лучше, — отвечаю я, изображая на лице улыбку.
— Поехал бы в больницу, только и делал, что отдыхал бы.
— И не подумаю, — заявляю я.
Мы сидим некоторое время молча, не глядя друг на друга. Слышно, как на заводе спускают под давлением пар, и этот звук напоминает сигнал тревоги, только он еще более пронзительный.
— Магистерша сейчас придет, — говорит Сеппо.
— Я не буду вам мешать.
— Нам ничто не может помешать.
Раздается звонок в дверь, и Сеппо идет открывать. Я слышу их голоса в прихожей, потом они доносятся из передней, где она раздевается. Она входит в гостиную, следом появляется Сеппо, он пододвигает ей стул.
— Ну наконец наша блудная овца нашлась, — говорю я и, слегка привстав, здороваюсь.
Она пожимает мне руку и садится на пододвинутый стул. Сеппо помещается напротив, по другую сторону стола.
— Как вы себя чувствуете, профессор? — спрашивает магистерша.
Я докладываю о своем самочувствии.
— Вам, наверно, надо о многом поговорить, — замечаю я и с трудом поднимаюсь.
— У нас секретов нет, — отвечает она.
— Мне все равно нужно кое-что сделать, — говорю я.
— Оставайтесь здесь, — предлагает она.
— Нет, я ненадолго пойду к себе. А потом мы могли бы перекусить.
— Мы тут быстро освободимся и накроем на стол, — говорит Сеппо.
— Да я сейчас накрою, — говорит она, вставая.
— Вы обсудите сначала свои дела.
— Ничего, это еще успеется, — отвечает она, выходя из комнаты.
— Но я пока не хочу есть, — делаю я еще одну попытку остановить ее.
Она уже не отвечает, Сеппо встает и уходит наверх; я слышу его шаги, потом хлопают дверцы шкафов. Через некоторое время появляется магистерша с чаем и бутербродами, она расставляет все это передо мной на столе и, выйдя в переднюю, зовет Сеппо. Он спускается, и мы садимся есть. Я не прислушиваюсь к тому, о чем они говорят, ем и думаю о еде, и их голоса мне не мешают. Особенно много я думаю о чае, но и о хлебе, масле и прочем тоже думаю, о труде людей, который в них вложен и который совершался для меня, вообще о людях, о животных и обо всей природе.
Закончив еду, я благодарю и ухожу к себе. Я плотно прикрываю дверь, но голоса все равно слышны, слов разобрать нельзя, но слышно, как они все время что-то по очереди говорят.
Беру книгу и читаю, лежа на кровати, сначала Герцеле — о жизни материи и круговращении в природе, — а потом Штейнера.
Мне становится досадно, что я так скоро должен умереть, но потом это чувство проходит. Я просто лежу и думаю о прочитанном. А потом думаю о том, как мы работали над нашими исследованиями, и о людях, которые работали. Я знаю, что в мире ничто свершенное не пропадает бесследно, но возрождается в ком-то и преобразует мир, и это дает мне надежду.
Открывается дверь, и я откладываю книгу. Магистерша просовывает голову и просит зайти ненадолго к ним. Я догадываюсь, что меня приглашают не ради моего общества, но все-таки поднимаюсь и иду в гостиную. Но, не дойдя до двери гостиной, я вынужден повернуть обратно из-за боли, которая обрушивается на меня и сдавливает живот; шатаясь, я едва дохожу до туалета. Долго сижу, скрученный болью. Я чувствую, что могу сейчас потерять сознание, не хочу этого и собираю все свои силы, борясь с обмороком; постепенно все вокруг проясняется; вцепившись руками в раковину, подтягиваюсь, встаю на ноги и иду в гостиную.
— Конечно, в больнице вам было бы лучше всего, — говорит магистерша.
— В этом я и пытался его убедить, — говорит Сеппо.
— Мне не надо в больницу, я имею право умереть там, где хочу, — отвечаю я.
— Но Сеппо ведь не может взять на себя такую ответственность, — говорит магистерша.
— Какую ответственность? — удивляюсь я.
— Понятно какую. Оставить отца умирать без врачебного наблюдения.
— Тут наблюдение не поможет, — замечаю я.
— А люди могут подумать, что он дал отцу умереть, чтобы получить наследство, — говорит магистерша.
— Это действительно большая беда, — говорю я.
— Может, и не большая, а принять в расчет это надо, — говорит магистерша.
— Надо? — переспрашиваю я.
— Конечно, с этим тоже надо считаться, — говорит магистерша.
У меня нет сил спорить, я молчу и смотрю на них, сидящих рядом на диване: магистершу, к которой возвратилась вся ее уверенность, и молчащего Сеппо.
— Таково мое желание — чтобы меня не перевозили в больницу ни при каких обстоятельствах. Считайте это последней волей умирающего, — говорю я наконец.
— Вы не думаете при этом о нашем положении.
— Не думаю.
— А надо бы подумать, мы-то остаемся, и нам это могут поставить в вину.
— И тем не менее таково мое последнее желание.
Мне удается встать и выйти из комнаты. Продолжать спор я больше не в силах. Я уже в передней, когда вдруг та же волна боли обрушивается на меня, я делаю еще шаг, но пол уходит из-под ног, поднимается и растет мне навстречу. Рядом оказывается Сеппо, он что-то спрашивает, но я не могу разобрать что. Я сознаю все, что со мной происходит, и ничего не могу сделать. Вижу, что магистерша тоже выходит в переднюю и начинает куда-то звонить. Я пытаюсь говорить, чтобы помешать этому, но у меня ничего не получается. Сеппо хочет перевернуть меня на бок, и мне кажется, что это делают не со мной; я чувствую себя зрителем, стоящим в стороне и наблюдающим за тем, как теперь они уже вдвоем переворачивают меня, как она бегает в гостиную за подушками и подсовывает их мне под голову и под бок. Она все время учит Сеппо, а он отвечает. Но я не понимаю слов.
Потом приходят еще люди, они поднимают меня с пола и на носилках несут в машину. Носилки через
