Читаем без скачивания Сиверсия - Наталья Троицкая

– Здравствуй, командир!

Осадчий стоял перед ним, не решаясь протянуть руку.

Хабаров смотрел на этого абсолютно чужого человека. Нос… Скулы… Овал лица… Подбородок… Все чужое. А глаза… Глаза были прежними. Глаза его – Васьки Найденова. Разве что не было в них бесшабашных искорок, а была усталость и боль.

– Прости меня, командир. Не мог я по-другому. Ни там, «за речкой», ни в подземельях.

– «По-другому»… – Хабаров усмехнулся. – Тебе у меня не за что прощения просить. Ты прощения проси у жен и матерей тех несчастных, что умерли в твоей вонючей кладовке от комбинированных ожоговых травм. А если ребята мои там легли, я тебя вот этими руками… – Хабаров сжал кулаки.

– Ты прав, – очень спокойно, даже обреченно произнес Осадчий. – Сто чертей! – он с досадой вскинул руки. – Надо же, чтобы мне попался именно ты, Саня! Я же из-за тебя на заднице съехал. Я из-за тебя приказа выполнить не смог!

Он потер гладко выбритую голову.

– Сань, может, хрен бы с ним со всем, а? Есть ты и я. Вмажем по стакану за встречу! Ты как, Сань?

Хабаров хмуро глянул на него.

– Я уже вмазал. Еще под Джелалабадом. Тебя поминал. Ты для меня покойник.

– Может, так оно правильно …

Осадчий отвернулся и пошел назад, к еще не запертым дверям шахтного копёра. В какой-то момент он заметил, что на чердаке, занятом механизмами направления лифтовых тросов, что-то блеснуло.

«Солнце в оптику…» – ассоциация всплыла автоматически.

Он стоял как раз на линии огня, заслоняя собой Хабарова. Что последует выстрел, Осадчий не сомневался, но пригнуться или отойти он не мог…

Он падал, словно лист, сорванный внезапным порывом ветра, и поверженный, залитый слезами ангел-хранитель укрыл его своим невесомым крылом.

Высоко-высоко в утреннем небе таяли последние звезды, и все плыли и плыли в неведомую даль румяные, пропитанные солнцем насквозь облака. Как перелетные птицы, летели за ними вслед его боль и его горе, освобождая место для любви.

– Васька!

Хабаров бросился к нему, упал на колени рядом, приподнял, прижал его голову к своей груди.

– Живи, командир…

Осадчий сквозь боль улыбнулся. Эта улыбка, виноватая, искренняя, последняя застыла на его губах.

– Не-е-ет! – этот крик был похож на рев. – Господи, нет!

Хабаров прижимал к себе тело друга, в распахнутых темных глазах которого, точно в зеркале, отражались облака.

– Желтков! Вашу мать! – орал Гамов. – Взять его! Живым взять! Я хочу, чтобы при жизни он узнал, что такое ад!

Звучали автоматные очереди. Бойцы с нескольких сторон лезли на чердак шахтного копёра.

Кто-то крикнул:

– Он, подлюка, за сеткой, в брезентовом рукаве для подачи цемента. Потому мы его и не видели…

– …Сань, а Сань!

– Чего?

– Звезды, видишь, падают?

– У тебя совесть есть?

– Красота-то какая! Давай загадаем, чтобы Боженька воскресил, если что. Как Лазаря.

– Дурак ты, Васек. И уши у тебя холодные. Нашел тему за час до боевого вылета. Дай поспать!

– Зря ты так. А я загадаю, если кому из нас без времени суждено, пусть это я буду. Я слабый. Вторым не смогу я …

– Загадывай чего хочешь, только дай подремать. Двое суток на ногах. Глаза слипаются…

Когда-то давно, посещая, как турист, археологические раскопки у городка Пителия на юге Италии, Хабаров увидел надпись на золотой плите, только что найденной археологами: «Скажи: я – дитя Земли и звездного неба, но род мой принадлежит только небу».

Хабаров поднял полные слез глаза к небу, где сейчас, заглянув за облака, летела вместе со звездами душа друга. Летела домой…

– Кто здесь главный?! Я спрашиваю вас, кто здесь главный?

Истеричного вида дама в длинной ночной рубашке и песцовой шубе до колен, расталкивая людей, приближалась к курившему возле центроспасовского «Соболя» Сомову.

– Я хочу знать, когда закончится это безобразие? Все утро мигалки! Все утро сирены! Все утро ор! Шум! Гам! Какие-то грязные бомжи, какие-то люди с автоматами… У нас элитный район!

– Соня, Софочка, пойдем домой. Не надо мешать работать нашим экстренным службам.

Худощавый мужчина в очках старомодной оправы, похожий на профессора палеоботаники, попытался удержать за плечи даму.

– Иннокентий, оставь меня! – выскользнула та. – Молчи. Иди домой.

– Дорогая… – попытался продолжить тот, но, перехватив взгляд супруги, осекся и засеменил следом.

– Я хочу спать! Я была на банкете в Кремле. Я устала. Вы третий час не даете мне уснуть! – орала дама Сомову. – Что вы молчите, язык отморозили?!

Сомов не сразу нашелся.

– Мы… Простите. Мы почти закончили. Потерпите полчаса.

– Как полчаса? – она обернулась к мужу. – Иннокентий, еще полчаса! Я не сплю уже три часа! Элитный район! Боже, что ваши машины сделали с нашим газоном!

– Все в порядке с вашим газоном. Там снега метра полтора.

– Иннокентий! Мои маргаритки… Они уничтожили своими варварскими машинами мои маргаритки! Кругом грязные бомжи. Они разнесут заразу по всему району. Вы не могли их выгнать из подземелий в другой день и в другом месте? Опять же люди с автоматами, в масках… – она схватила Сомова за куртку. – Вы помните девяносто первый год? Так начинаются перевороты!

– Сонечка, ну что ты говоришь! Какие перевороты? – встрял «палеоботаник». – Идем домой. Видишь, люди обгоревшие, их в скорые грузят. Скажите, а что произошло? Это не из-за того пожара, что по всем новостям?

– Из-за того, – вымученно кивнул Сомов. – Пожалуйста, проводите домой вашу супругу.

– Я не уйду, пока вы не уберетесь с моих маргариток! Иннокентий, принеси мне записную книжку. Я буду звонить мэру!

– Покиньте зону оцепления, – едва сдерживая раздражение, потребовал Сомов.

– Мой муж – депутат Государственной Думы. Вам ясно?! – с вызовом объявила дама. – Если сейчас же вы не уберетесь из-под наших окон, считайте, что вы – безработный!

– Гордеев! Лисицын! – крикнул Сомов спасателям, грузившим в автобус снаряжение. – Проводите гражданку за оцепление!

– Сонечка, пойдем… – робко предложил «палеоботаник».

Он робко, по-женски прижал руку к груди и тихим, извиняющимся голосом сказал:

– Извините нас, пожалуйста, господа…

Супруга отвесила ему звонкую пощечину.

– Назовите мне ваше звание и фамилию! – крикнула она Сомову и погрозила пальцем. – Я из вас недееспособного пенсионера сделаю!

Только что поднявшийся на поверхность Григорий Андреанов мгновенно все понял. Он поймал руку женщины, поцеловал и жестом остановил Гордеева и Лисицына.

– Доброе утро, прекрасная незнакомка! – поправляя за спиной автомат и сияя белозубой улыбкой, произнес он. – Извините, но это я во всем виноват. Сейчас я все исправлю, – он обернулся к бойцам. – Отряд, в автобус, рысью! На посадку пятнадцать секунд. Время пошло! Позвольте мне как-то загладить мою нерасторопность. Позвольте, я буду вашей охраной. Позвольте мне проводить вас. Вы совсем продрогли.

Не дав опомниться даме, с изумлением наблюдавшей «бегство» с места конфликта двух десятков вооруженных до зубов бойцов, он заставил ее взять себя под руку, развернул в сторону дома и, нашептывая комплименты, повел к подъезду.

Сомов облегченно вздохнул, вытащил из нагрудного кармана валидол, воровато оглянулся и сунул таблетку под язык.

Возвращался Андреанов довольный, словно только что ему дали внеочередной отпуск.

– Не умеешь ты, Андрей Сергеевич, с женским полом. Нежнее надо, мягче… Мы закончили здесь. Милиции на оцепление хватит. Твои ребята уже поднимаются. Бывай, спасатель! Удачи тебе!

– Спасибо! – сказал растроганно Сомов. – Честное слово!

Он поискал взглядом Тасманова. Ему хотелось, чтобы именно Тасманов лично осмотрел его ребят. Тасманову он доверял. Однако среди машин, снующих туда-сюда, людей Тасманова не было видно, и он стал вызывать Тасманова по рации.

Закончив осмотр двух только что поднятых на поверхность тяжело пострадавших, проследив за оказанием им первой помощи и отправкой, в куртке нараспашку, без шапки и перчаток Тасманов шел по хрусткому искрящемуся на морозе снегу к «сортировке».

Там, сбившись в стайку, в наброшенных на плечи шерстяных одеялах стояли люди.

– Галя! Почему столпотворение у тебя?! – отнюдь не любезно крикнул он посиневшей от холода медсестре.

– «Медик-1», «Медик-1», ответьте «Спасателю», – прошелестела рация в нагрудном кармане.

– Возьми Вострухина из «пятнашки», Диму… Этого… с кем в Грозном работала. Поняла? Скажи, я приказал!

– Тасманов! «Медик-1», «Медик-1», ответьте «Спасателю», – повторила рация.

– Чего смотришь?! – рявкнул Тасманов. – У тебя люди мерзнут! Через пару минут чтобы я никого у машин не видел! Делай, чего застыла! Вострухин! Леша! Разберите мне сейчас же это стадо.

– «Медик-1», «Медик-1», ответьте «Спасателю»!

Тасманов выругался, достал рацию.

– Слушаю тебя, «Спасатель».

– Алексей Кимович, подойди, ребят встреть, – попросил Сомов. – Очень тебя прошу.