Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самый решительный удар против него нанесла газетная статья его знакомого, едва ли не близкого друга, который, по собственному рассказу, встречался с ним семьями. Отвлекаясь от своих сугубо личных разногласий с В. Зорькиным, я хотел бы рассмотреть этот случай на началах полной научной объективности. Ясно одно: «друг» действовал не по собственной инициативе; его легко было отыскать при сложившихся обстоятельствах. Имея в виду публичные выступления В. Зорькина в роли примирителя Президента с Думой, «друг» сказал, что В. Зорькин не выдержал тяжелой ноши председателя Конституционного Суда. Ну что же, это замечание правильно, и ошибочность своего поведения председатель Конституционного Суда понимал, конечно, не хуже меня или своего критика. Вопрос лишь в том, зачем он это сделал? Без риска впасть в ошибку можно предположить, что В. Зорькину не хотелось уступать давлению, и как честный юрист он понимал, что его спор с Президентом неизбежен. Его цель заключалась в примирении, которого он стремился достичь, уговорив к уступке президента. А в жизни эта попытка привела к просьбе В. Зорькина об отставке по «дружескому» совету его приятеля. С этого момента исход драматического конфликта был вполне предсказуем. В. Зорькин ушел, сменивший его председатель отменил прежнее решение и принял противоположное, а тут подошел срок ухода на пенсию, и он был таков. Теперь же В. Зорькин опять председатель Конституционного Суда.
Учитывая односторонность обеих систем, видимо, целесообразно создать смешаннуюсистему, при которой конституционный суд вправе в особо сложных случаях обратиться с запросом о мнении верховного суда и затем вынести свое решение с учетом оценки полученного ответа. Единство мнений двух высокоавторитетных инстанций – конституционного и верховного судов вполне способно противостоять незаконному давлению на их правильную практическую линию.
§ 3. Правовая интеллигентность
Правовое государство появляется не сразу. Даже при абсолютно правильном решении вопроса о понятии такого государства, а также о процедуре разрешения вопроса о законности спорного акта и механизме оценивающих его органов нужна юридическая интеллигентность народа в обращений с нормами права. Помню, как в Хартфорде я поехал на проверку степени засоряемости воздуха моей машиной, без чего ее эксплуатация не допускалась, но забыл прихватить с собой документ о приобретении права собственности и позвонил декану юридического факультета, на котором я работал, с просьбой гарантировать наличие у меня соответствующего документа. К моему крайнему удивлению, тон этого в высшей степени любезного человека резко изменился, и он сказал: «Вы просите меня уговорить начальника контрольной станции нарушить закон. Но и я не могу, и он не должен этого делать».
Это и была юридическая интеллигентность декана при отсутствии некоторых ее признаков у меня. Она заключается в непримиримости личности к какому бы то ни было нарушению закона, к такому же автономному отвержению всего нарушающего закон, как, например, к несоблюдению правил элементарного приличия.
Конечно, приведенная иллюстрация касается весьма незначительного обхода закона. Но она могла скрывать за собой тяжкие преступления, например, угон частной машины посредством упрощенной процедуры названной регистрации. Да дело и не в весомости отдельного примера, а в таком его типе, который обнимал бы все явления данного рода. В приведенном ранее примере Ельцин, автоматически действовавший отрицательно против борьбы со средствами массовой информации, подвергавшими его критике, не заметил недозволенности своих действий в борьбе с конституционным судом, и фактически совершил такое же правонарушение, к которому пытался прибегнуть я в случае проверки процента засоряемости воздуха эксплуатацией моей машины. И так же, как человек, приученный пользоваться во время еды вилкой и ножом, не станет есть руками, оставшись в квартире один, не пойдет на любое нарушение закона тот, кто приучился к его строжайшему соблюдению. Это и есть правовая интеллигентность, впитанная с молоком матери и превратившаяся не только в привычку, а в естественную потребность, благодаря широкому распространению которой вызревает правовое государство, провозглашенное законом и тщательно взращенное практически.
Как и всякая интеллигентность, правовая интеллигентность появляется благодаря строжайшей системе многопланового воспитания – от детского и школьного возраста до обучения в техникумах и вузах, не прекращаясь с переходом на практическую работу. Небольшие затраты времени с систематичностью на протяжении всей жизни делают свое дело медленно, но верно. Человек становится поборником права и законности с такой же неумолимостью, с какой музыканты появляются в музыкальных семьях или артисты в семьях художественных.
Нужно только, чтобы в каждом заведении этим делом занимались достойные, понимающие свою задачу люди. Они должны рекомендовать своим воспитанникам надежные литературные источники. Помня, что в этом случае Том Сойер более знающий советник, чем Павка Корчагин, а книги Диккенса и Бальзака, Толстого и Чехова, Достоевского и Шолом-Алейхема, Винниченко и Панаса Мирного способны вызвать гораздо больший эффект, чем чтение законов и инструкций.
Пройдет несколько десятилетий, и провозглашенное правовое государство появится как спелый плод в реальной жизни.
Право и воля
Так как право – система правил поведения, а правомочие есть право на определенное поведение другого лица, и там и здесь проявляется человеческая воля. При этом объективному праву соответствует объективная воля, а субъективному праву – воля субъективная.
Какой бы воля ни была, она представляет собой психологический акт со своими мотивами и целями. Но ясно, что психологический акт в объективной воле строится иначе, чем в воле субъективной.
§ 1. Объективная воля
Объективное право создается объективной волей. Если бы в обществе даже не было враждебных классов, всенародная воля не творила бы право. Его не творит также воля господствующего класса. Природа не знает косвенно выражающейся воли, например, воли избирателей посредством воли избранных ими депутатов. Но даже если бы нечто подобное существовало, все равно наличие неволеспособных лиц, душевнобольных и несовершеннолетних исключило бы формирование депутатами их воли косвенным образом. Закон выражает волю принявших его законодателей, причем эта воля единая, цементируемая большинством, а не сумма индивидуальных воль. Каждый законодатель, отдавая свой голос за издание нового закона, сообразует свой мотив со всеобщим мотивом и свою цель со всеобщей целью. Но сообразование не есть тождество. Мотивом издания нового жилищного закона в стране может служить улучшение жилищных условий населения, а целью – устранение недостатков прежнего закона. Законодатели, поддерживающие этот закон, могут побуждаться мотивами и опираться на цели, важные для избирателей. Но ввиду совпадения указанных мотивов и указанных целей закон выражает не сумму воль, а общую волю.
Мотивы, побуждающие общую волю к изданию новых законов, как и цели, достигаемые при их помощи, бывают самыми различными: устарелость действующего закона и ее устранение, пробелы законодательства и их восполнение и т. п. Среди этих мотивов и целей особое положение занимает реформа законодательства.
Законодательные реформы могут быть либо следствием или причиной устарелости целых отраслей или крупных разделов законодательства.
Так, в конце 50-х – начале 60-х гг. реформа выразилась в обновлении едва ли не всех кодексов, а вследствие присоединения СССР к международным конвенциям об авторских и изобретательских правах – также в границах авторского и изобретательского права.
Поскольку, однако, производится реформа законодательства, она не ограничивается лишь устранением устарелых мест закона. За время длительного действия старого закона в науке накапливаются многие новшества, и в ходе реформы их также реализуют в той мере, в какой они поддерживаются разработчиками реформы. Спорные научные предложения иногда поддерживаются, а иногда отвергаются в процессе реформы. Так, накануне кодификации уголовно-процессуального законодательства в начале 60-х гг. разгорелся спор относительно презумпции невиновности подследственного и подсудимого впредь до решения суда по этому вопросу, вступившего в законную силу. Наивные противники этой презумпций возражали – кого вы предполагаете невиновным: убийцу, расхитителя, мошенника? А когда вступило в силу новое уголовно-процессуальное право, они заговорили о своей победе, ссылаясь на то, что согласно новому УПК виновность подсудимого доказывает суд. Формула не ахти какая точная, но, как остроумно заметил на одной дискуссии Б. Б. Черепахин, «какая мне разница, кто должен доказывать мою виновность? Важно, что я не должен доказывать свою невиновность».
Гражданский кодекс дополняется рядом новых институтов, таких как право оперативного управления, хозяйственные договоры, обязательства из спасения общественного имущества, защита чести и достоинства и др. В процессе разработки новой кодификации гражданского права обострилась дискуссия вокруг хозяйственного права, сторонники которого
