Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в то же время отклики очевидцев иногда оказываются диаметрально противоположными. По мнению В. Аксенова, демократия широко внедрилась в российское общество, включая средства массовой информации, использование прямых телевизионных передач, в которых В. Аксенов сам участвовал, не подвергшись предварительной проверке или какому-либо инструктажу. В отличие от этого, Гарри Каспаров считает, что в стране утверждается путинократия, как он выразился, и Россия идет, по его утверждению, к единоличной диктатуре, ввиду чего создан общественный комитет, задачи которого обеспечить подготовку демократичных выборов президента в 2008 г. Корреспондентка из Франции, не отрицая ни одного из этих выводов, обращает внимание на улучшение жизни в России, хорошее настроение людей и смену каменных лиц улыбчивой общительностью.
При такой разноречивой информации трудно сделать издалека правильный единообразный вывод. Нужно подождать с вынесением окончательных оценок. Но итоги президентских выборов ни в какой мере не удручают. Они свидетельствуют о новом повороте, о котором до перелома нельзя было и мечтать. Следует поэтому надеяться, что эти выборы открывают положительную перспективу, и что по этому, а не по какому-либо другому пути пойдет ожидаемое постсоветское развитие.
§ 2. Правовое государство
Центральной практической проблемой в связи с теорией правового поведения является задача построения в постсоветском обществе правового государства. Эта идея, появившаяся на Западе, сложна для понимания и связана с огромными трудностями в процессе ее практического осуществления.
Что представляет собой правовое государство практически?
Государство называется правовым, если оно обладает двумя качествами: правомерностью всех законодательных норм и их общеобязательностью как для граждан или организаций, так и для самого государства. Каждое из этих качеств нелегко объяснить, еще труднее обеспечить.
Что означает непротивоправность законов? Об этом человечество размышляло давно. Еще древние римляне различали естественное право и действующее (позитивное) право. Накануне Французской революции 1789 г. это различие возрождается школой естественного права (Руссо, Монтескье во Франции, Гоббс, Локк в Англии, Пуфендорф в Германии). Практический лозунг древних римлян заключался в критике действующего права посредством критерия естественного права, а школы естественного права – в выявлении степени соответствия ему позитивного права. Советская юриспруденция отвергала естественное право как антинаучное, исходя из того, что право есть социальное явление, а естественно-правовая доктрина рассматривает его как явление природы. Так ли это? Сомнения возникают вследствие колоссальных успехов римской и еще в большей мере буржуазной юриспруденции. Как могли быть такие реальные успехи достигнуты, если они порождались антинаучной теорией?
Возьмем для примерного анализа основную идею римского права: Quod ad jus naturalis pertinet, omnes hominess equales sunt (что касается естественного права, все люди равны). В каком смысле равны – в природном, естественном (рост, сила, цвет кожи, разум)? Ничего подобного римлянам не приходило в голову. Естественное равенство мыслилось лишь как антипод общественному неравенству между свободными и рабами. Более того, противоречивость обоих антиподов решилась в пользу деления на свободных и рабов, а не в плане их равенства. В этом случае римляне покидали критерий естественного права в пользу aequitas (справедливости): если захвативший в плен воина мог его убить, то он тем более мог обратить его в рабство. A что aequitas общественная, а не естественная категория, тут и сомневаться не о чем. И римляне заменили одно другим не как разноплоскостные, а как однородные категории, отводя естественное право в сторону ввиду его непримиримости с рабством, этим главным институтом Древнего Рима, и переходили на позиции aequitas как понятие, логически оправдывающее институт рабства.
Между прочим, сам советский закон иногда пользуется таким критерием, как природа вещей, не находя в нем дефектов естественно-правового мировоззрения. Когда Гражданский кодекс устанавливает, что принадлежность следует судьбе главной вещи, если иное не установлено законом или договором, он ориентируется на естественное соотношение, например, скрипки со смычком. Ясно, что скрипка, а не смычок главная вещь; смычок только принадлежность. Столь же очевидно, что общее правило о продаже скрипки без смычка противоречило бы природе вещей и должно считаться недействительным. По характеру соотношения между этими предметами только в прямо указанных случаях скрипка передается без смычка, а смычок без скрипки.
Нужно вообще отметить, что иногда объявление некоторых правовых формул буржуазными противоречит сути дела. Конечно, слово «фикция» крайне неприятно, но объявлять его грехом буржуазного права, по меньшей мере, неосмотрительно. Гражданский кодекс, касаясь условных сделок и наказывая виновную сторону в содействии или противодействии наступлению условия, считает в первом случае его ненаступившим (хотя оно фактически наступило) и во втором случае наступившим (хотя оно фактически не наступило). Ясно, что это правило выразило две фикции, хотя в данном случае речь идет о советском законе. А делать научные выводы на основании плохого или хорошего звучания слов нет никаких оснований.
Очевидно, таким образом, что и «природа вещей» и принципы нравственности могут быть использованы в разумных пределах для проверки правомерных или противоправных принятых законов. Историческая изменчивость нравственных правил или несовпадающие нравственные установки противостоящих классов не устранят «вечных», общечеловеческих нравственных истин как критерий оценки при их помощи развивающегося права. Они не должны лишь допускать преувеличений. Когда на жалобе женщины, вступившей в брак с обманщиком, Александр II начертал «полагать девицей», он нарушил изложенное правило. Но когда семейный закон «полагает» фактического отца обязанным в некоторых отношениях, он учитывает «естественное» положение вещей и не делает ничего дурного.
Однако в современных условиях критика законности права, наряду с нравственностью и природой вещей, должна опираться на более устойчивые критерии. Судя по многолетней практике США и накопившемуся опыту Российской Федерации, главным источником для этих целей должна служить конституция. Почти все решения о признании недействительными провозглашенных норм в той и другой стране опираются на конституцию. Но иногда по чувству справедливости новый закон воспринимается негативно, однако без необходимых указаний на конституцию. Помните конфискацию значительной части вкладов в сберкассах? Разве противозаконность этой конфискации вызывала у кого-либо сомнения? Но провозглашенное мероприятие не было аннулировано, хотя конституционное правило об охране трудовых сбережений граждан могло бы при соответствующем его истолковании оправдать объявление о признании конфискации недействительной.
Чтобы облегчить разрешение проблемы, нужно со всей тщательностью расширить разделы конституций в постсоветских республиках (о правах граждан, полномочиях государственных и общественных организаций, о суверенитете государства) и включить в них общую норму о недействительности всех противоречащих им юридических норм и актов. Тогда эти юридические акты и правовые нормы можно будет нейтрализовать, а в исключительных случаях, при их недостаточности или неполноте, критерии природы вещей и существующей нравственности послужат основой объявления недействительными противозаконных по своему содержанию юридических норм.
Кто же компетентен принимать необходимые решения?
В Великобритании и США такая компетенция предоставлена судам, к которым с требованием о признании нового закона недействительным кто-либо обратился. Достоинство этой системы состоит в том, что самые высокие функции надзора за законностью сосредоточены в целом множестве полномочных органов, и давление, оказываемое на один из них, не парализует активность других, сохраняя надзор едва не во всей его силе. Но здесь наблюдаются и весьма существенные недостатки. Суд вправе реагировать на противозаконность нормативного акта, лишь если к нему обратятся за защитой нарушенного права. Однако не все законы требуют судебного рассмотрения споров, а если требуют, то нужно дожидаться соответствующего обращения в суд, чтобы судебное решение могло приобрести общую значимость.
В Германии и Франции существуют конституционные суды, которые оценивают при предусмотренных обстоятельствах законность принятого нормативного акта и при наличии всех необходимых условий объявляют его недействительным вследствие незаконности. Эта система имеет большие преимущества сравнительно с предыдущей. Конституционный суд вправе рассматривать соответствующий вопрос также по собственной инициативе, что придает всеобщность его решению, если установлены условия недействительности обсуждаемого акта. Но здесь налицо один весьма серьезный недостаток. Единственный существующий управомоченный к надзору за законностью орган легче подвергнуть давлению, чем целую систему органов такого рода.
Именно это произошло в России, воспринявшей
