Читаем без скачивания Бобы на обочине - Тимофей Николайцев

Плоть с клёкотом заглатывала воздух — пополам с поднятой пылью, пополам с дождём и насекомыми, не успевшими в панике скрыться.

Плоть уже не видела ничего вокруг, плоть не нуждалась в дорогах, не зависела от ветра. Белый пушистый парашютик исчез из виду — помаячил у Картофельного Боба перед носом, позвал его идти за собой, а потом начал понемногу прибавлять темпа… поднимался выше и выше, заставляя Картофельного Боба заламывать шею, чтоб не терять его из виду… Он обманул Картофельного Боба — раскрутил мир вокруг него до нынешней сумасшедшей скорости, а потом и сам пошёл в отрыв — уменьшившись и затерявшись в кромешной, размазанной бегом дали…

Картофельный Боб камнем падал в эту даль следом за ним, но уже не надеялся, что однажды его догонит.

Трава, сплетающаяся пучками… низкие ветки, лупцующие его по лицу… скользкие склоны, на которых выступала голая жирная глина, не дающая опоры ногам — Картофельный Боб падал и катился вниз, набирая немыслимую скорость к концу спуска…, а потом, переломив внизу пару деревьев, вскакивал на ноги и продолжал бежать…

К концу дня он уже совсем не выглядел человеком, должно быть — обезумевший глиняный Голем, сплошь извалянный в листьях. Лакомый кусок для всего семейства страшных птиц… особенно для сыча, чей живот грязен и мокр — Картофельному Бобу постоянно чудились вспышки чёрных или белёсых перьев в небе над головой. И однажды он и впрямь едва не налетел на них — на целую стаю, рассевшуюся чуть ниже гребня очередного попавшегося на пути косогора…

Они сидели неподвижно, неотличимые с виду от травянистых кочек — такие же встопорщенные и нахохленные. Картофельный Боб с разбегу врезался в них, всполошил и поднял на крыло — птицы истошно закричали, разваливая надвое щелястые клювы… замахнулись на него пощёчинами растопыренного пера, каждое из которых было размером с огородную лопату.

Картофельный Боб едва не умер от испуга прямо на бегу, но его полёт вниз по склону не был бы прерван даже немедленной смертью… Ему повезло, и он пролетел взметнувшуюся стаю насквозь… вынырнул из клубов их воплей, хлопков и взмахов — перепуганным, но целым. Было слышно, как за его спиной птицы всё ещё молотят крыльями, как вопят — по-своему, по-птичьи… угрожая ему погоней и расправой… Но даже они не смогли опередить карусель, что Картофельный Боб раскручивал босыми ногами — ветер скомкал их перья и крики, отнёс за горизонт и уронил там на землю…

А Картофельный Боб — обрушился дальше с холма, сигая через рытвины и канавы, что прорыли в мягкой земле сезонные ручьи… Он увернулся от последнего встреченного валуна, чудом заползшего так далеко от кряжистых склонов в мир осинового дреколья и пахотного чернозёма… и обрушился в лес, только хрустнувший слабым суком при его приближении.

Шлёпнула по груди и распахнулась колючая трава, вечно растущая на рубеже. Вспенились и опали сшибленные с веток листья.

Та листва, что сухая лежала на земле, устилая собой всё — вспенилась тоже, пошла волной, поднялась… растолкав тесные стволы.

Картофельный Боб с размаху ударился ногой обо что-то, что скрывала эта листва, как лужи порой скрывают в себе цепкие коряги. Это что-то — сначала шибануло его по щиколотке, потом взмыло вверх, подброшенное его ногой — какая-то осиновая палка… недавний слом, ещё сочащийся горькой влагой от торчащих в разные стороны перекрученных волокон… Палка запрыгала в ногах Картофельного Боба, то падая плашмя, то отскакивая от земли расщепленным комлем — и Картофельный Боб, разумеется, запутался в ней ногами и кубарем полетел через неё в траву… Та, засыпанная палым листом, была колючей и мягкой одновременно — рухнув навзничь, Картофельный Боб почти не ощутил падения, просто его тело укололо разом во всех местах, острые стержни стеблей приняли удар на себя и несколько мгновений так и держали Картофельного Боба на весу… затем надломились и скатили его в прелую шуршащую мякоть.

Картофельный Боб прокатился по ней, потом замер, уткнувшись лицом в обнажённые белые корни.

Он лежал так очень долго…

Звенело в голове, и глотка продолжала гонять туда-сюда раздирающий, наждачный воздух. Где-то в груди, в самой глубине — прыгало сердце, будто одинокая картофелина в ведре. Это потаённое бултыхание понемногу передавалось земле, и нечёсаные травяные патлы на ней — некоторое время подрагивали в такт ему…

Какая-то птица крикнула его имя в вышине над Картофельным Бобом, но тот лежал вниз лицом, а потому не видел, черны ли её крылья…

Он был в таком изнеможении, что уже не чувствовал страха — сил на него попросту не осталось.

Он зашевелился в траве — собрал в одну кучу руки и ноги, разлетевшиеся по всему лесу.

Пиждак и сорочка под ним — скатались до самых лопаток, и сломанная падением трава нещадно колола его в голые бока.

Птица наверху крикнула ещё раз.

Он возился на четвереньках, не совсем понимая, что делает. Он искал что-то — руки сновали в траве, раздирая спутанные патлы.

Ещё никогда Картофельный Боб не обращался с растениями так грубо. Он понял это и ощутил жгучий стыд — намного сильнее того, какой он испытал однажды, усомнившись в честности дядюшки Чипса или в доброте покойного дядюшки Туки. Тогда Картофельный Боб заскулил и обнял лес… обнял траву под собой, прикоснулся осторожно к надорванным полуобнаженным корням. Трава зашелестела вокруг, когда он сделал так… волны вспучились и прошлись — трава сама протянула к нему цепкие свои пальцы, узловатые на сгибах… и ощупала его с ног до головы, тронув мочки ушей, края ноздрей, коснувшись моргающих век. Трава прислушалась к его мыслям и вдруг разошлась перед ним, обнажив у самых корней то, что он искал — ту осиновую палку, что уронила Картофельного Боба.

Картофельный Боб обрадованно схватил ее за изжеванный комель и поднялся с колен — навстречу птице.

Та по-прежнему кричала, но уже далеко — где-то за лесом. Покачиваясь, Картофельный Боб стоял посреди травы, которая тоже качалась вместе с ним… и, сжимая палку, смотрел на небо. Там трепетали верхушки деревьев, распыляясь на мокром ветру… там неприкаянно бродили пегие облака, заползая одно в другое…, но нигде не было видно метущегося злого крыла. Картофельный Боб был один тут, наедине с дикой травой, понимающей его мысли… но, в отличии от картофеля на его поле — не способной ничего сказать в ответ…

У него снова, в который раз уже за сегодняшний день, защемило сердце — давящая боль прыгнула из середины груди, проколола его до