Читаем без скачивания Том 13. Стихотворения - Виктор Гюго

15 июля 1868

РАВНОДУШИЕ ПРИРОДЫ

Вы говорите мне:«Столь долгий гнев жесток!Так даже не казнит неумолимый рок.Вам ненавистный строй явился ли преградойК тому, чтоб зрел миндаль и гроздья винограда?Чтоб солнце вешнее дарило свет лесам,Рождая аромат, и жизнь, и птичий гам?Как, разве за лета преступной власти этой,За долгих двадцать лет, остались неодетыДеревья зеленью, весне наперекор?Как, разве старый дуб, который с давних порТрудился, с трепетом за ветвью ветвь рождая,Сказал вдруг: «Я устал. Голубок белых стая,Малютки снегири, покиньте эту сень.Я кончил». В дни весны какая же сиреньНе расцвела и бук, разбуженный зефиром,Не осенил листвой Вергилия с Титиром?Кто из дубов за вас? Где стройный тополь тот,Который бы не цвел, чтоб продолжать свой род?Пусть Бонапарт — Аман, вы ж — Мардохей, но ивыВступились ли за вас толпой своей шумливой?Какое дерево свой задержало ростИ, зная, что никто не должен видеть гнезд,Их благодетельной листвою не покрыло?Весной, прекраснее Пелайо и Ахилла,Со светочем в руке нисходит с гор крутыхОсвободитель май в доспехах голубых.Он гонит зиму прочь, он гонит прочь морозы,И из темницы он освобождает розы;Тяжелый ледяной срывает он замок,Чтоб вышли на поля акации и дрок.Уж двадцать лет прошло, и с каждым все пышнееИ рощи юные и старые аллеи,И шумом голосов наполнен свежий лес».

Я, солнце, справедлив: под синевой небес,Где проплываешь ты без гнева и волненья,Я вижу, как растут леса и преступленья.

8 мая 1869

ЗА ДЕСЕРТОМ

«Мой брат, порядка вы и общества спаситель!» —«Мой брат, вы дерзкого народа усмиритель!Ах, эта Польша! Нас она изводит всех!» —«О брат мой! Вам везде сопутствует успех:Париж покорен вам, вы — покровитель Рима». —«Елачич молодец! Ваш Муравьев, вот имя!» —«У вас есть Канробер, он не чета Бюжо!» —«Токайским чокнемся!» — «Иль вашим кло-вужо!» —«Любезный брат, у нас была когда-то ссора,Но я всем сердцем ваш!» — «Причиною раздораИ той войны — не я!» — «Победною рукойРазбили вы мой штаб!» — «Все знают, вы герой!» —«Вы гениальны!» — «Да, но ваша храбрость выше». —«Народ кричит: виват!» — «И я с восторгом слышуВсе эти возгласы, несущиеся к вам». —«Народ у вас в руках». — «Но вас он обожает,Меня же только чтит». — «Приятно расцветаетЖизнь светская у вас. Обилие балов…Все это удалось вам просто, без трудов!»

Так за десертом царь и император врали,А мертвецы в земле зловеще хохотали.

1868

ОБЕН

«А сколько лет тебе? Где родина твоя?» —«Шестнадцать минуло. Жила в Обене я». —«Обен? Там, кажется, шахтеры бунтовали?» —«Нет, бунта не было. Нас просто убивали». —«Что добывают там, скажи?» — «Голодный мор». —«Да, каторжник живет счастливей, чем шахтер.Но ты, дитя, ужель ты гнула в шахте спину?» —«Да. Мне платили су за каждую корзину.Мой старый дед убит был взрывом наповал.Лишился брат ноги — и вот калекой стал.Об этом долго шли в поселке разговоры.Отец мой, мать и я — мы все в семье шахтеры.Работа нелегка, бранился мастер злой…Когда кончался хлеб, нам уголь был едой.Я как скелет худа, и мне мешает это». —«Как в подземелье раб, шахтер не видит света». —«Увы, все это так! Спускаешься на дно,Кругом так холодно, и скользко, и темно.Струится вечно дождь, хоть неба нет в забое.Под сводом земляным бредешь, согнувшись вдвое,Потом ползешь в воде, и мрак везде глубок,И надо укреплять нависший потолок.Порой приходит смерть. Она как гром грохочет.Ничком ложатся все. Спастись ведь всякий хочет.Кто не убит — встает. Еще чернее мрак.Шахтер в своей норе не человек — червяк.Бывает, повезет — в длину проходит жила.А если в высоту? Ведь это — как могила.Потеешь, кашляешь; бросает в холод, в жар;И кажется, что спишь и давит грудь кошмар.Не люди под землей, а привиденья бродят». —«Крестьяне, что в нужде всю жизнь свою проводят,Богаты воздухом». — «Мы задыхались там». —«Вы жаловались?» — «Да. Просили, чтобы намРаботу тяжкую немного облегчили,И помогли бы жить, и больше бы платили». —«Что вам ответили?» — «Что мы должны молчать.Хозяин в гневе был и в нас велел стрелять.Отец мой был убит, мать с горя помешалась». —«И ты совсем одна?» — «С братишкой я осталась.Он без ноги. Должна я помогать ему.Просила хлеба я — запрятали в тюрьму,И не понять, за что. Бог не дал мне рассудка». —«Так что ж ты делаешь теперь?» — «Я — проститутка».

Других мы женщин вам покажем. Им творецЗдесь, на земле, создал прекраснейший дворец.В нем роскошь, и покой, и празднества, и счастье,И пурпур, и лучи, и блеск, и сладострастье.Как зори алые — рубины в тьме волос,И неприступных нет ни женщин там, ни роз.То лета вечного чудесная обитель,И в ней среди цветов мечтает повелитель.Оркестры на воде по вечерам гремят;Дианы мраморной всегда холодный взглядВстречает бледный взор луны, томленья полный,Под веслами журчат серебряные волны;В притихшей темноте не умолкает зовТо флейт задумчивых, то грустных соловьев;Смутит фанфары звук молчание ночное,И вспугнутый олень бежит от водопоя.

Различье велико меж синью в вышинеИ черной тучей. Да. Но пусть ответят мне —Не бездна ли одна скрывается за ними?Быть может, во дворце, чье прогремело имя,Средь женщин царственных, слепящих красотой,Напоминающих богинь античных рой,Толпою праздничной собравшихся вкруг трона,Как звезды вкруг луны на глади небосклона,Средь этих королев, чьи так нежны уста,В ком словно светится рассвета чистота,Кто в роскоши живет, забот и бед не зная;Быть может, среди них отыщется такая, —И не одна, увы! — которая без слезНа ваш суровый взгляд, на ваш прямой вопросС глухою горечью и искренностью жуткойОтветит: «Да, теперь я стала проституткой».

12 августа 1869

НИЩЕТА

Здесь право попрано. У силы же ответНа все вопросы дня — «давить». Иного — нет.Везде — голодные, какой ни вспомнишь город:Худеет Франция от своего позора.Прибавки труженик потребует — и вотС ним пушка разговор в открытую ведет,Чтоб ярость нищеты глушили гром и пламя.

Мы сжали Африку железными тисками,Там весь народ кричит и стонет: «Дайте есть!»Вопят Оран, Алжир — измученных не счесть.«Вот, — говорят они, — вся щедрость, на какуюСпособна Франция: едим траву сухую».О, как тут не сойдет с ума араб-бедняк?Я вижу женщину, что, прячась в полумрак,Жует… У ней в глазах — отчаянье пустое.«Что ты тут делаешь?» — «Я ем». — «А что такоеТам, в котелке твоем, на тлеющих углях?Чьи это косточки хрустят в твоих зубах?Чье мясо ты сейчас голодным ртом хватала?» —«Ребенка мертвого», — ответит мать устало.

Но — нету правды там, где беспристрастья нет.Поищем в этой тьме какой-нибудь просвет.Твердите вы свое; везде одни страданья,И слезы горькие, и тяжкие рыданьяГолодных, словно их швырнул морской прибойНа скалы голые. И вы твердите свойПрипев: везде нужда и плач. Да неужели?С другой бы стороны вы лучше посмотрели!Ну что? Пиры, балы, сияющая сеньДворцов: зимою — Лувр, на лето же — Компьень.Готовьте же стихов бичи и скорпионы, —Ну как им отрицать роскошные салоны,Кареты, празднества? И это — нищетаИ скудость тощая угрюмого поста?Показывать всегда нужду — прием нечестный,Всё бедняки у вас. Но вот богач известный:Взгляните на него! Что скажете? Ведь онЧто хочет делает — и то, чем увлечен,Имеет, пышностью украшен поэтичной.Посмотрим, сможет ли ваш пафос риторичныйВ довольстве царственном какой-нибудь обманЗаметить и найти, что все же есть изъянВ подобной роскоши: неполновесны грудыСтоловой утвари, серебряной посуды?И худы кучера? И в жалких галунах?Жокеи на плохих красуются конях?И золото, волной бушующее пеннойНа этих карточных столах, — неполноценно?Ну нет, хозяин здесь не знает постных дней:Он всемогущим стал, чтоб пировать пышней.Он счастлив. Жизнь легка. Где бунтари лихие?Он — бог. Вокруг него — богини молодые.Поплавать хочется? Поедем в Биарриц;А после — в Фонтенбло, где лес, и пенье птиц,Охота, и пикник, и на лужайке танец,И гроздий золото, и девушек румянец.Одержана была победа в декабре.Что ж, можно и мечте отдаться и игре,Упиться прелестью полей, дубрав пустынных,Прудов сияющих и крыльев лебединых.

1869