Читаем без скачивания Только не дворецкий. Золотой век британского детектива - Герберт Аллен

— Я был начальником отдела продаж в крупной компании в Центральной Англии.

Тил вскоре завершил беседу, не сделав новых открытий, торопливо пожал руки своим собеседникам и проводил их к выходу. Потом он вернулся и посмотрел на Святого, как каннибал на недавно приехавшего миссионера.

— Почему бы вам не пойти работать к нам? — резко спросил он. — Сейчас как раз открылся новый полицейский колледж, и руководство Скотленд-Ярда ищет таких людей, как вы.

Саймон отреагировал на эту остроту так же, как бронемашина реагирует на удар снежка. Он сидел на краешке стула, и его голубые глаза светились от возбуждения.

— Пшдя на вас, не скажешь, что в полицейском колледже учат расследовать убийства, — ответил он.

Тил дернулся, как будто не мог поверить своим ушам. Он взялся за подлокотники кресла и заговорил с едва сдерживаемым раздражением, как будто решил не вызывать санитаров сразу, а дать Святому последний шанс образумиться.

— О каком убийстве вы говорите? — спросил он. — Энстоун застрелился.

— Да, Энстоун застрелился, — сказал Святой. — Тем не менее это было убийство.

— Вы что, напились?

— Я-то нет, а вот Энстоун…

Тил чуть не подавился.

— Вы будете рассказывать мне, — возмутился он, — что человек может напиться настолько, чтобы застрелиться, когда его дела идут в гору?

Саймон покачал головой:

— Они заставили его застрелиться.

— Вы имеете в виду — с помощью шантажа?

— Нет.

Святой провел рукой по волосам. Он уже думал об этом. Он знал, что Энстоун выстрелил в себя сам, потому что никто другой в него выстрелить не мог. За исключением Фаулера, камердинера, — но Тил заподозрил бы его сразу, если бы он вообще кого-нибудь заподозрил, а это была слишком очевидная, слишком безумная версия. Ни один нормальный человек не станет планировать убийство так, чтобы оказаться главным подозреваемым. Значит, шантаж? Но тогда, в вестибюле гостиницы, Льюис Энстоун не производил впечатления человека, который прощается с шантажистами. И какой из обычных поводов для шантажа мог дать своим недругам человек, который был настолько предан своей семье?

— Нет, Клод, — сказал Святой. — Это не шантаж. Они просто сделали так, что он застрелился.

Мистер Тил почувствовал тот инстинктивный холодок, причина которого коренится в древнем страхе перед сверхъестественным. Убежденность Святого была безумной и вместе с тем искренней, и на мгновение детектив представил себе, как черные глаза Костелло гипнотически расширяются и застывают, его изящные и чувствительные руки совершают странные пассы, а губы под тонкими черными усами шепчут смертоносные приказы. Затем последовало столь же фантастическое видение: два вежливых, но суровых джентльмена вручают оружие третьему, кланяются и уходят, как если бы они пришли к офицеру, уличенному в предательстве, милостиво предлагая ему альтернативу военному трибуналу — чтобы не замарать честь Капитала… Тут он рассмеялся.

— Они просто сказали ему: «Лью, а почему бы тебе не застрелиться?» — а он подумал, что это отличная идея, да? — издевательски спросил он.

— Примерно так оно и было, — рассудительно ответил Святой. — Ведь Энстоун сделал бы все что угодно, чтобы развлечь своих детей.

Тил открыл рот, но не издал ни звука. Выражение его лица свидетельствовало о том, что он готов был низвергнуть на своего собеседника поток уничтожающих острот, а молчал лишь потому, что безумие Святого было уже вне пределов, подвластных насмешке.

— Костелло и Хэммел должны были что-то сделать, — сказал Святой. — Дела у «Интернэшнл Коттонз» уже давно идут плохо, и вы бы тоже это знали, если бы не хранили свои деньги в государственном чулке. Напротив, у компании «Космополитен Текстайлз», за которой стоял Энстоун, все было хорошо. Костелло и Хэммел могли выпутаться из этого положения двумя способами: либо с помощью слияния, либо заставив Энстоуна совершить самоубийство, чтобы из-за паники акции «Космополитен» упали и они могли бы их скупить: наверняка потом окажется, что они весь месяц играли на понижение, пытаясь сбить цену. А если вы полистаете сегодняшние газеты, то обнаружится, что котировки всех акций Энстоуна рухнули: такой человек не может совершить самоубийство и не вызвать при этом паники. Костелло и Хэммел отправились обедать с ним, чтобы попробовать уговорить его на слияние, но они были готовы воплотить в жизнь другой вариант, если Энстоун откажется.

— И что же? — настойчиво спросил Тил. Казалось, прочный фундамент его недоверия впервые пошатнулся.

— Они сделали одну большую ошибку. Они не озаботились тем, чтобы он оставил предсмертную записку.

— Бывает, что люди стреляются и без предсмертной записки.

— Я знаю. Но нечасто. Вот потому-то я и стал думать.

— И что же? — снова сказал детектив.

Саймон еще сильнее взъерошил волосы и сказал:

— Понимаете ли, Клод, хотя мой род деятельности и пользуется дурной репутацией, но мне всегда приходится думать: «А что сделает А? А что сделает Б? А что сделает В?» Я должен проникать в глубины человеческой мысли, чтобы понимать, что и как люди собираются сделать, и всегда быть на один шаг впереди. Мне приходится заниматься практической психологией — как и начальнику отдела продаж крупной компании в Центральной Англии.

Тил открыл рот, но ничего не сказал, сам не зная почему. И Саймон Темплар продолжил свою речь — сбивчиво, как это иногда бывало с ним, когда он пытался выразить то, что еще не сумел внутри себя облечь в словесную форму:

— Психология торговли — это исследование человеческих слабостей. Очень занимательно. Помню, директор одной из самых крупных в мире компаний по производству игрушек как-то сказал мне, что для того, чтобы оценить замысел новой игрушки, надо понять, понравится ли она деловому человеку средних лет. И это, разумеется, правда, причем до такой степени правда, что иногда отец играет с подарками, которые его маленький сын получил на день рождения, так увлеченно, что мальчику не остается ничего, кроме как пойти покурить папину трубку. В любом бизнесмене средних лет есть эта крупица ребячества, потому что иначе он не стал бы всю жизнь собирать бумажные миллионы, которые не успеет потратить, и строить хрупкие домики из золотых карт, которые в любой момент могут обрушиться, так что их придется строить заново. Это просто чуть более почтенная разновидность детского конструктора. Если бы великие деловые мужи, сотрясающие Землю, были устроены иначе, то они никогда не смогли бы построить экономическую систему, при которой судьба народов, голод, счастье и прогресс мира зависят от слитков желтого металла, предназначенного для изготовления искусственных зубов. — Саймон внезапно поднял глаза. Они ярко горели и не видели ничего вокруг, как будто его мысль была отделена от всего, что его окружало. — Льюис Энстоун был как раз таким человеком, — сказал он.

— Вы все еще думаете о той игрушке, с которой вы играли? — беспокойно спросил Тил.

— О ней — и о других вещах, которые мы услышали. И о фотографиях. Вы обратили на них внимание?

— Нет.

— На одной Энстоун играл с заводным поездом. На другой он был покрыт попоной и изображал медведя. На третьей он запускал большую игрушечную карусель. И так почти везде. Дети, конечно, тоже попадали в кадр, но видно, что больше всех веселится сам Энстоун.

Тил, который вертел в руках карандаш, резко пожал плечами и отшвырнул карандаш в сторону.

— Вы все равно не доказали мне, что это было убийство, — сказал он.

— Я должен был сперва разобраться сам, — мягко сказал Святой. — Понимаете, это же для меня профессиональная загадка. Энстоун был счастливо женат, он любил своих детей, он не делал ничего более дурного, чем другие крупные финансисты, так что его совесть была чиста: он был богат и богател все больше — и как они смогли вынудить его на самоубийство? Если бы я, например, писал о нем детективный рассказ, то как бы я заставил его покончить с собой?

— Вы бы сказали ему, что у него рак, — едко сказал Тил, — и он бы поверил.

Саймон покачал головой:

— Нет. Разве что если бы я был врачом. Но если бы эту идею высказал Костелло или Хэммел, он бы захотел подтверждения. И разве он выглядел как человек, которому только что сказали, что у него рак?

— Так ведь это вы считаете, что это было убийство, — сказал мистер Тил терпеливым тоном, уже отчаявшись переубедить своего собеседника. — Вот вы и разбирайтесь.

— Сперва мне недоставало многих фрагментов этой мозаики, — сказал Святой. — Я знал только характер Энстоуна и его слабости. А потом выяснилось, что Хэммел — настоящий психолог. Это хорошо, потому что я и сам немного психолог, а значит, его мысли движутся в том же направлении, что и у меня. А потом я узнал, что Костелло умеет изобретать и изготавливать интересные механические приспособления. Не надо было ему доставать зажигалку, Клод: это был еще один кусочек картины, которого мне не хватало. И наконец, коробка…