Читаем без скачивания Разомкнутый круг - Валерий Кормилицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Деятельный Шмуль на вырученные деньги возводил в соседнем селе, где стояли биваком кавалергарды, еще один кабак.
Слезные молитвы Арсеньева тронули сердце Всевышнего, и он подписал рескрипт о поддержке командира полка и посрамлении нарушителей формы одежды.
В апреле, вместе с весенним теплом, в приткнувшийся за селом полуразвалившийся замок прибыла красавица полячка с немногочисленной прислугой. Первыми ее увидели Оболенский с Ршигуршиком, которые сидели в трактире с раннего утра и синхронно поднимали стаканы за мучеников Савву Стратилата и Евсевия, а также за преподобных Савву Печерского и Алексия затворника Печерского.
И Шмули, и Вагуршик Ршигуршик благодаря мессионерской деятельности князя стали склоняться к православию.
Именно в тот момент, когда поминали затворника, Оболенский и заметил открытую бричку с прекрасной женщиной.
– Ба! Это что за дама? – произнес он, вглядываясь в мутное окошко. – Давно не встречал в сей глуши столь симпатичных мамзелек… Кроме вашей дочки, конечно, – после небольшой паузы докончил он, обращаясь к Ршигуршику.
Тот нехотя обернулся к окну, всмотрелся, повернулся обратно, выпил за затворника, рыгнул, закусил и произнес:
– Пани Тышкевич из Варшавы. Когда-то эта деревушка принадлежала ее покойному папеньке. Каждый год на лето приезжает сюда. Господин поручик! А не могли мы пропустить какого-нибудь мученика? – с надеждой поинтересовался он.
И услышав, что все сегодняшние мученики закончились, загрустил, проклиная в душе людскую гуманность.
Князь, схватив шляпу, помчался в полк доложить об увиденном.
На Рубанова его сообщение впечатления не произвело, зато остальные офицеры были ужасно заинтригованы.
Особенно Вебер и штаб-ротмистр Гуров. Они-то первыми и посетили полуразрушенное строение с прекрасной незнакомкой.
– Господа! – потрясенно рассказывали потом. – Хозяйка замка – удивительная красавица… А как умна, как держится… Словно королева!
– Ну скорее опишите нам ее, не томите, – просили офицеры.
– Давайте, Гуров. У вас лучше получится, – переложил трудности пересказа на плечи подчиненного Вебер.
– Ну, я не знаю, господа, – замялся тот, – представьте огромные черные очи! Длинные, вьющиеся черные волосы…
– И смуглое гладкое лицо, – вставил Вебер.
– Да-да! – подтвердил штаб-ротмистр. – И приятные свежие губы, и тихий волнующий голос…
– И большие груди! – развеселил офицеров Вебер.
– У нее действительно тонкий стан и божественная грудь, – поддержал начальника штаб-ротмистр.
С этой минуты спокойное время для денщиков осталось лишь в приятных воспоминаниях.
Заборно ругая приехавшую красотку, ночи напролет они чистили ботфорты, палаши, медные налобники касок, пуговицы, кирасы, шпоры.
Полковник поначалу не мог нарадоваться на преобразившийся полк и благодарно крестил лоб. «Даже в Петербурге они так не следили за своей внешностью, ибо там не было столь отчаянной конкуренции», – размышлял Михаил Андреевич. Подумав, что пора подтянуть и дисциплину, полковник Арсеньев издал приказ, обязующий офицеров проводить занятия с вверенными им подразделениями.
Ротмистры адресовали приказ штаб-ротмистрам, те – поручикам и так – до корнетов. А романтичные корнеты ночи напролет проводили у стен замка, пытаясь увидеть несравненную фею…
Утром они сладко спали, оставляя эскадроны на вахмистров. Но конногвардейские вахмистры были не дураки, и среди низших чинов тоже существовала субординация: заботу о подчиненных они переложили на унтеров, и так далее…
Словом, вторым эскадроном командовал капрал Тимохин. Разумеется, всякие занятия он отменил.
Посовещавшись, офицеры полка решили устроить парадный обед и пригласить пани Тышкевич. Обед устроили на свежем воздухе под стенами замка. Поваров выписали из Вильны.
Во время обеда пани Тышкевич огнем своих глаз зажгла сердца всего лейб-гвардии Конного полка. Офицеры по очереди вставали и произносили тосты в ее честь. Лишь один поручик с бледным лицом и тоской в глазах не обращал на нее внимания, чем заинтересовал пани.
Когда после обеда полковник подал ей руку, галантно подсаживая в кабриолет, пани Тышкевич чуть задержалась, поставив одну ногу на перекладину раздвижной лесенки, и, придерживая подол платья рукой, туго натянула его на выпуклом бедре.
Услышав дружный стон офицеров, искусительница с улыбкой обернулась, и взгляд ее встретился с безразличным взглядом бледного поручика, который к тому же отвернулся и зевнул.
«Это вызов! – фыркнула пани Тышкевич, усаживаясь в кабриолет. – Попляшет же у меня этот мальчишка».
Через десять саженей, подъехав к замку, пани Тышкевич выбирала из леса рук, жаждущих оказать ей помощь, руку поручика, но он не удосужился пробежать этого расстояния и невозмутимо сидел за столом. Нахмурившись, она вышла из кабриолета, приняв услуги Вебера, и, не улыбнувшись на прощание, вошла в ворота замка, соблазнительно покачивая при этом бедрами.
Проводив даму взглядом, офицеры завистливо уставились на немца.
«Теперь месяц руки мыть не будет», – подумал Максим, направляясь домой. Именно он и был тем поручиком, который расстроил красавицу полячку. После парадного обеда офицеры лейб-гвардии Конного полка по очереди ездили в Вильну и везли оттуда драгоценности и флакончики с духами для пани Тышкевич и ведра с французским одеколоном для себя. Одеколонили даже коней.
Навозом в деревне больше не пахло.
Одурели все поголовно, причем пожилые сильнее: начали умываться молоком и перетягивать талию корсетом.
На подозрительный запах, с ветром доходивший до бивака кавалергардов, приехали их разведчики, и через два дня кавалергардский полк разбил палатки у стен замка.
Встревоженные конногвардейцы раскинули лагерь с противоположной стороны. Чувствуя витающее в воздухе поклонение, пани Тышкевич стала еще очаровательнее в своем декольтированном розовом платье с вуалькой, спускающейся до половины ее прекрасных, томных глаз, из-за которых конногвардейцы всерьез собирались стреляться с кавалергардами.
Полковник Арсеньев уже не радовался подтянутому виду своих офицеров.
«Господи! Ну зачем ты так?» – упрекая Всевышнего, поднимал он к небу глаза и, дабы сохранить гибнущую царскую гвардию, собирался уговаривать пани Тышкевич уехать на время в Вильну за его счет.
Под влиянием красавицы полячки из Оболенского улетучился религиозный фанатизм, и он перестал поминать у Шмуля святых страдальцев. Порвав с кабацким богомольем, Оболенский трезвыми глазами увидел, что пани Ршигуршик – обыкновенная перезрелая корова, а ее отец – боров. Натуральный польский вепша.
Однако Вагуршик Ршигуршик имел другое мнение на сей счет. После долгих раздумий он понял, что лучшего зятя ему не найти, и решил прибегнуть к банальному приему безутешных отцов, мечтающих поскорее сбагрить с рук свое чадо – то есть оставить молодых наедине, поэтому отпустил ненаглядную дочурку проводить князя.
Молодые люди ехали в коляске, и девица развлекала офицера видами на урожай. Неожиданно под копыта лошадей самоуверенно выскочил здоровенный жирный заяц. У «жениха» загорелись глаза и пробудился охотничий инстинкт. Он резво вскочил на ноги, чуть не опрокинув коляску, и дико заорал, указывая на зайца и подпрыгивая на месте. Пани Ршигуршик успела ухватиться за сиденье и с ужасом смотрела на провожатого, попутно проклиная решившего избавиться от нее папеньку и особенно улепетывающего во все лопатки зайца.
Несмотря на отсутствие гончих и борзых, «суженый» прыгал как сумасшедший и при этом дико орал, до невозможности выпучив глаза:
– Ату его! Ату!.. А-а-а-а… У-у-у-у… Го-го-го!
С панночкой случился глубокий обморок, и в дальнейшем она наотрез отказывалась наедине оставаться с князем. Едва завидев его, начинала сильно заикаться и косить левым глазом.
Поручик был очень доволен зайцем. «Эти создания, положительно, приносят мне удачу – хоть в герб вписывай!..»
29
Прогуливаясь в обществе кавалеров, пани Тышкевич несколько раз сталкивалась с гордым поручиком и пыталась приручить его, но у нее ничего не получалось. Впервые за двадцать пять лет жизни столкнулась она с подобным казусом – на нее не обращали внимания… «Умен, остроумен, красив, а главное, независим и горд… – пылала она по ночам. – А может, он просто стеснителен… и не встречался еще с женщинами? Нет! Он обязательно должен стать моим».
Неожиданно для себя, эта избалованная вниманием поклонников женщина потеряла покой и душевное равновесие. «Да что со мной творится? – удивлялась она. – Не сплю по ночам из-за какого-то мальчишки поручика… Да из-за меня генералы стрелялись…»
Однако утром, тщательно приведя себя в порядок, она выходила на прогулку с надеждой снова увидеть этого несносного офицера.
«Все равно добьюсь своего, он будет валяться у моих ног… вот тогда-то я отыграюсь на нем…» – мстительно оглядывалась по сторонам, нервно раскручивая над головой зонтик.
