Читаем без скачивания Хитрожопый киборг - Аманда Майло

— Ну? Что вы на это скажете? — мне приходит в голову, что после этого заявления во многих фильмах, которые я смотрел, актеры улыбались, так что, возможно, мне тоже следует улыбнуться. Игнорируя нервы и прошлые неудачи, я стискиваю зубы, растягиваю губы настолько, насколько они могут растянуться горизонтально, и приподнимаю верхнюю губу, чтобы обнажить свою сияющую улыбку, показывая ей острые зубы.

(Я решил не стачивать их. Мне советовали сделать эту процедуру, как большинству йондерин, но мне не хотелось иметь плоские зубы, как у травоядных.)

Она вздрагивает и отшатывается. Ее дыхание становится прерывистым, влажным от слез.

Я замираю в ожидании. В видео, которые я смотрел, всегда было показано, как герой терпелив и вежлив с дамами. Но, возможно, я не улыбаюсь должным образом. Хотя я практиковался улыбаться, выплывая на поверхность океана в полдень и вглядываясь в свое отражение в воде, я не уверен, что овладел этим навыком.

Когда я не двигаюсь, даже чтобы расслабить сведенное судорогой лицо, что-то мелькает в выражении лица женщины-поселенки. Я не могу разобрать, что именно, но теперь она пристально смотрит на меня, и разница в ее внимании настолько очевидна, что я чувствую, как меня пронзает волна гордости, потому что это, должно быть, означает, что моя улыбка возымела действие. Я произвожу впечатление.

— Кто ты? — спрашивает она.

Это настолько отличалось от простого «да», которое я ожидал от нее услышать, что я случайно позволил улыбке погаснуть. При этом у меня вырывается вздох облегчения, и я тайком провожу костяшками пальцев по воспаленным щекам, пытаясь исправить ущерб, нанесенный улыбкой.

— Я йондерин.

Она пристально смотрит на меня.

— Один из тех… инопланетных русалов?

Я открываю рот, чтобы поправить ее, но понимаю, что именно так ее народ видит таких, как я, здесь, на ее планете. Проще всего согласиться. Целесообразнее.

— Да, мэм. Теперь насчет лошади…

Она смотрит на меня еще пристальнее.

— Тебе нужна только лошадь?

Она что, не слушала? Я стараюсь не обижаться и пытаюсь скрыть смятение, когда отвечаю.

— Да, — я поздравляю себя с тем уровнем терпения, который мне удается передать этим словом.

Она быстро моргает, глядя на меня. И впервые ее слезотечение замедляется.

— Ты не хочешь… чего-нибудь еще?

Я начинаю подозревать, что ее интеллект может быть ниже, чем я предполагал в начале, и в этом случае она, возможно, не способна когнитивно проработать даже такую простую просьбу, как моя… Я качаю головой.

— Ты думаешь, мне нужно здесь что-нибудь еще?

Она отодвигается от меня, быстро говоря:

— Нет! Возьми лошадь!

Почувствовав облегчение, я наклоняю голову в ее сторону, как учил, и снова надеваю шляпу на свой потный лоб. Я бы никогда не поверил, что эта планета может высасывать влагу прямо из пор, не говоря уже о том, что в моем теле вообще осталось что-то для испарения — и все же мы здесь.

— Тогда я благодарю вас, мэм.

Я разворачиваюсь и выхожу.

Пако не следует за мной. Он нашел на столе красочную рифленую емкость и вытаскивает из нее белые и желтые сорняки и ест их.

Я предоставляю ему самому решать. Эта добрая женщина может оставить его себе.

Металлические шпоры, прикрепленные к моим ботинкам, издают звенящие звуки, когда я пересекаю деревянный пол, выхожу за дверь и спускаюсь по ее крыльцу. Но я останавливаюсь, когда в поле зрения появляются три лошади, привязанные к коновязи, потому что понимаю, что мне следовало попросить больше информации.

Сдерживая нетерпение, мои шпоры звенят дзынь! дзынь! дзынь!, я возвращаюсь в маленький дом и нахожу женщину, склонившуюся над мертвой парой, ее лицо прижато к его обмякшему плечу. Она снова плачет.

— Мэм? — спрашиваю я, чувствуя, что прерываю.

Она резко выпрямляется. Или, скорее, принимает вертикальное сидячее положение, казалось бы, с трудом преодолевая тяжесть своего громоздкого живота. Она делает еще один влажный вдох. Если бы я не знал, что она человек, я бы подумал, что у нее есть жабры. При таком звуке из них наверняка вытекала бы вода. Если она собирается продолжать так вдыхать, она могла бы использовать жабры, которые являются гораздо более эффективной системой дыхания, чем та, с которой она родилась.

Поскольку она ничего не сказала, я подавляю свой инстинкт поступать так, как мне заблагорассудится, что приемлемо там, откуда я родом, но не здесь. Я пытаюсь вести себя так, как поступил бы любой из ее людей: вежливо.

— Какая лошадь?

Ее брови, нахмуренные от какого-то волнения, становятся еще более нахмуренными.

— Что?

Я стараюсь придать своему тону терпение.

— Какая лошадь принадлежит убитому мужчине?

Ее взгляд останавливается на ее паре, поэтому я уточняю:

— Другому мертвому мужчине?

Ее рот приоткрывается, и она переводит взгляд на меня. Кажется, ей требуется усилие, чтобы выдавить из себя слова, и я задаюсь вопросом, не повреждено ли каким-нибудь образом ее горло.

— Гнедая.

— Спасибо, — говорю я ей и поворачиваюсь, чтобы уйти. Но потом останавливаюсь и снова поворачиваюсь к ней. — Простите, что снова беспокою вас, мэм, но какого цвета…

— Рыжая! — рявкает она.

Я моргаю от смены ее тона. Он кажется… резким.

— Мэм, я вас расстроил?

Я не знаю, как классифицировать звук, который она издает, но она наконец вскакивает на ноги. Она ниже меня ростом, хотя это обычное различие даже между человеческими мужчинами и женщинами — последние из этого вида обычно немного меньше. Хотя она намного ниже меня, мой глазомер подсказывает мне, что в ней пять голов, самое большее пять с половиной. Ее платье испачкано пугающим количеством крови.

Ее туфли громко стучат по полу, когда она бросается ко мне, — но затем она поднимает взгляд на мое лицо, пока я пристально смотрю на нее сверху вниз, и отшатывается, вся ее манера поведения меняется, когда она осторожно обходит меня, с широко раскрытыми глазами.

Озадаченный ее необычным поведением — ничего подобного я никогда не видел на траксианских видео, хотя смотрел их очень много, — я следую за ней.

Позади я слышу цокот копыт моего бывшего скакуна. Пако достаточно нагл, чтобы пихнуть меня в бок, и поскольку мы оба достигли дверного проема одновременно, на мгновение мы оказываемся в тупике. Одному из нас нужно отступить, и я вежливо жду, пока он это сделает.

Вместо того, чтобы отойти и позволить мне выйти первому, животное сильно давит на меня своими узкими плечами, а затем чрезмерно широким туловищем.

Дурак не останавливается. Он вталкивает нас обоих в дверь, прижимая друг к другу, когда его слишком объемный живот вдавливается мне в спину и