Читаем без скачивания По колено в крови. Откровения эсэсовца - Гюнтер Фляйшман

Мое внимание привлек гул авиационных моторов. На город посыпались бомбы. Я не знал чьи — наши или русские. Я угодил под массированный авианалет и молил бога, чтобы хоть одна бомбочка, пусть даже самая маленькая прямиком упала бы на здание, где располагался ресторан.

Остававшиеся стекла высадило взрывной волной, потолок трещал, на полу подпрыгивали разбросанные тарелки, кастрюли, сковороды. Я со злорадным восторгом наблюдал за этим, призывая летчиков сбросить бомбы именно сюда, на меня. Но авианалет вскоре кончился, ни одна бомба так и не упала на здание, где я умирал.

Хлопнула дверь, в помещение вошли солдаты. Под ногами заскрипели осколки стекла. Раздалось несколько винтовочных выстрелов — с перепугу они приняли погибших за живых, возможно, за раненных во время авианалета. Русские отчаянно бранились, из их разговора я понял, что они кляли собственную авиацию. Судя по всему, советское командование решило принести в жертву чуточку своих солдат, лишь бы уничтожить как можно больше немцев.

Эти русские, в отличие от своих первых коллег-визитеров, стали расхаживать по помещению ресторана, в поисках съестного открывая дверцы шкафов и буфетов и посмеиваясь. Один из них, мельком взглянув на лужу крови, тут же невольно попятился, после чего шаркнул пару раз о пол подошвами сапог, боясь перепачкать их. Я уже подумал, вот сейчас подам голос, и сразу все кончится. Но тут снова загудели моторы бомбардировщиков, стали падать бомбы, и русские сломя голову бросились к дверям. Взрывной волной разорвавшейся поблизости в этот момент бомбы их отбросило назад, и они грохнулись на пол.

Я видел, как всего в паре метров от меня советский солдат, чертыхаясь, отряхивал с себя пыль. Он повернулся на бок, собираясь встать, и тут заметил под столом меня. Я, глядя будто сквозь него, изо всех сил старался притвориться мертвым. Оглядев лужу крови подо мной, он, похоже, поверил. И тут вновь грохнул взрыв бомбы. Я невольно мигнул, это не могло уйти от внимания русского солдата — он тут же сообразил, что я жив. Я видел, как его палец медленно сгибается на спусковом крючке, но тут его товарищи позвали его, и он, как показалось мне, с готовностью отвернулся, но в последний момент помедлил и вновь уставился на меня. Секунду или две спустя он несколько раз кивнул, пробормотал что-то непонятное и, поднявшись, стал нагонять своих. Еще мгновение спустя все они исчезли во тьме. А я потерял сознание.

Очнулся я, лежа в полугусеничном вездеходе. Заметив это, военврач вермахта, видимо, подумав, что я собираюсь встать, положил мне руку на грудь.

— Лежи, лежи! И не двигайся.

Не знаю, сколько я пробыл без сознания, по-видимому, довольно долго. Я был жутко рад снова оказаться среди своих. Боль в области живота сохранялась, но уже не такая сильная. Врач, сделав мне подкожную инъекцию, считал пульс.

— Что произошло? — хотел я знать, потому что не знал, то ли Боровики взяты нами, то ли мы отступаем оттуда. — Где мой взвод?

— Не разговаривай, тебе нельзя разговаривать, — ответил доктор. — Отдыхай.

И тут же повернулся к другому раненому солдату. Пару раз нас здорово тряхнуло на ухабах, некоторое время спустя наш вездеход остановился. Санитары стали вытаскивать носилки, на которых мы лежали.

Пока меня тащили до полевого госпиталя, я услышал, как кто-то крикнул:

— Да ведь это Кагер!

Я был рад, что все восемь бойцов моего взвода целехонькими обступили носилки, на которых я лежал.

— Это мы нашли тебя, — сообщил Алум. — Мы за тобой вернулись.

Естественно, я ничего не помнил, но было вдвойне приятно, что меня все же не бросили. Тут впрыснутый мне морфий возымел действие, да еще к рту и носу приложили маску с эфиром. Хирург стал громко отсчитывать секунды.

Первым, кого я увидел, очнувшись от наркоза, был обер-штурмфюрер Дитц, обходивший койки с ранеными. Я увидел, что на грудь и живот мне наложили повязки. Боль значительно ослабла. Тут Дитц добрался и до моего лежбища.

— Фляйшман, Фляйшман! — произнес Дитц, сочувственно качая головой. — Ну и задал ты врачам работенки. Мы уже и не надеялись, что оклемаешься.

— Где мой взвод, оберштурмфюрер?

— Большинство перебросили юго-западнее к Хутару для переформирования и пополнения личным составом, — ответил Дитц.

— Мы удерживаем Боровики? — спросил я.

— Пока да, роттенфюрер, пока что удерживаем. В общем, отдыхай, сынок. И ни о чем таком не думай. Как только ты придешь в себя и тебя можно будет транспортировать — пока что ты нетранспортабельный, — тебя перевезут на пару-тройку недель в Мариуполь. А уж потом, когда тамошние врачи подлечат тебя, не исключено, что отправят в Польшу выздоравливать.

— В Мариуполь? В Польшу? — недоуменно переспросил я. — Мне во взвод надо, вот что!

Мне было не по себе от мысли, что, пока меня будут кормить на убой и выхаживать, мои ребята будут ежедневно рисковать жизнью.

Дитц улыбнулся.

— У тебя очень серьезное ранение, Фляйшман. Какой из тебя сейчас боец? Даже если предположить, что ты сейчас вернешься во взвод, Кюндер тут же упечет тебя в санитарную роту. Так что отдыхай, Фляйшман.

Несколько дней спустя солдаты санитарной роты доставили в госпиталь огромные мешки с почтой. Обходя палаты, они раздавали письма, сверяясь с вывешенными у изножья коек табличками, на которых были указаны наши фамилии. Мне вручили перехваченный шпагатом изорванный пакет. Вскрыв его, я увидел в верхнем углу фамилию какого-то производителя гуталина, но на другой стороне красовались слова: пожелания «Скорейшего выздоровления!», а внизу подписи всех восьмерых бойцов моего взвода. Письмо было отправлено из Хутара.

Час или даже два спустя в госпиталь пожаловал сам генерал Гот. Сначала он побеседовал с персоналом, потом они стали показывать на меня.

— Это вы — роттенфюрер Фляйшман? — осведомился генерал Гот, подойдя к моей койке.

— Так точно, герр генерал.

Достав из нагрудного кармана мундира запечатанный конверт, он сунул его мне в левую руку.

— Фляйшман, вообще-то я вам в личные письмоносцы не нанимался, — добавил Гот. — И потом, откуда вы его знаете?

Я даже не успел понять, от кого письмо. А оно было от герра генерала Эрвина Роммеля и проштемпелевано не где-нибудь, а в Северной Африке.

— Я служил радистом у герра генерала во время кампании в Нидерландах, герр генерал, — доложил я. Кивнув, Гот покинул госпиталь.

Бог ты мой! Письмо от герра генерала! Осторожно разорвав конверт, я стал читать:

«Дорогой мой юный господин Фляйшман!

Кампания в Африке проходит весьма удачно для рейха! Меня переполняет чувство гордости, что под моим командованием сражается столько бесстрашных солдат. Я узнал о твоем переводе в 5-й полк СС «Викинг», наслышан и о том, как нелегко вам всем приходится на Восточном фронте. Знаю также, что тебе присвоен чин роттенфюрера. Но почему не унтершарфюрера? Не теряй бдительности, юный господин Фляйшман, и помни, что герои лежат в земле. По ней они не ходят.