Читаем без скачивания Разомкнутый круг - Валерий Кормилицын

– Н-да-а! – говорил один мастеровой.

– Не всякая блоха плоха! – поддерживал его другой.

Кабаки заполнились как в доброе старое время.

Следом снова радостная весть – русские армии соединились в Смоленске.

Петербург повеселел… К тому же установилась теплая погода. По Неве плыли баржи и лодки с приказчиками, везущими глиняную или деревянную посуду для простолюдинов и фарфоровую или серебряную – для господ. Чипига, как и остальные будочники, красовался в летних белых штанах, а на Сенатской площади, как и всегда, высился памятник Петру Великому.

Его собрались было вывезти из Петербурга, чтоб не достался французу, но почт-директору Булгакову приснился вещий сон – будто, когда он проходил мимо памятника, бронзовый конь вдруг соскочил с постамента и понес всадника на Каменный остров, где жил император.

Увидев Александра, Петр сказал: «Не бойся за Петербург – я охраняю его. Доколе я здесь, Петербург вне опасности!».

Свой сон почт-директор поведал сенатору Голицыну, отвечавшему за отправку памятника, и тот решил не вывозить его.

Мари Ромашова теперь каждый день ходила смотреть, не увезли ли памятник, и на сердце становилось как-то легче, когда видела, что бронзовые конь и всадник на месте.

С утра и до позднего вечера она вместе с другими девицами и дамами, спасающимися в Петербурге от неприятеля, щипала корпию и обсуждала военную обстановку и действия военачальников.

Мари неплохо читала карту – научилась этому от отца – и поэтому слыла среди псковских и новгородских помещиц авторитетом.

От Дениса Волынского писем по-прежнему не было.

«Раз он так, то и я ему писать больше не стану», – злилась она. Но тут же ее начинала мучить совесть. – А может, он ранен? – с ужасом думала Мари. – Не сильно, конечно, в руку там или даже в палец… И это в самом конце войны!

Ведь, когда мы щипали корпию, баварец Шмидт, а на мой взгляд, он очень порядочный человек, пообещал уничтожить за пару дней всю армию Наполеона посредством воздушных шаров, наполненных горючими материалами…

"Останется всего лишь пустить эти шары в середину врагов и поджечь", – объяснил он нам.

Я не пожалела на это колье, три золотых кольца и сто червонцев, да и другие дамы для спасения отчизны от напасти не жалеют средств на постройку шаров. Так что скоро мы покажем французу…»

Несмотря на то, что Смоленск под горло был забит военными, большинство жителей не верило в способность армии остановить француза и уходило из города, унося все, что можно было унести.

Выйдя на Московский тракт и пройдя несколько верст, толпа беженцев редела и вскоре рассасывалась по проселкам и тропам.

Не хотелось слишком далеко уходить от родного дома. «А вдруг?! – жило в душах этих людей. – А вдруг все же враг будет если не разбит, так хоть остановлен под Смоленском?..

Тогда соседи все, что осталось, и растащут, а свалят на солдат… Нет! Далеко от дома уходить не след…

Да и куда уйдешь со стариками и малыми детьми?»

Взвод Рубанова занял просторный купеческий дом с пристройками и обширным двором. Через дорогу, в чуть меньшем доме, расположился взвод Оболенского, которого перевели во второй эскадрон. На страже у ворот он поставил Огурца с Укропом и правильно сделал – всюду шлялись толпы солдат, так и норовящие втереться в чужие владения и что-нибудь спереть. Достать что-либо съестное было трудно – всё съели и выпили дочиста.

Однако к вечеру, когда большая часть местных жителей ушла, стало просторнее. Из ближайших деревень привезли печеный хлеб, крупу и сало.

Шалфеев подсуетился и откуда-то приволок чуть не полкабана и тут же принялся его солить.

Рубанов заметил своего денщика из окна и позвал к себе, а сам уселся на широченную струганую лавку, покрытую пестрым ковром с длинной желтой бахромой по краям.

«Вот какую Веберу на эполеты нужно!» – подумал он, когда в дверь просунулась голова Шалфеева.

– Чем разжился?

– Маленьким кусочком сала, ваше благородие!

– Видел я мешок у тебя за плечами… Поделись «маленьким кусочком» с другими…

«Как же! – думал тот, припрятывая подальше приличный кус. – А ежели я бабу уговорю, тоже с другими делиться? Хренушки! Да через день самому есть нечего станет… вот сальцо и сгодится, – возмущался Степан. – Да за пласт сала у хохлов из соседнего взвода что угодно выменяю, окромя горилки, конечно!»

4 августа гвардии приказали покинуть город.

– Все ясно! – рассуждали офицеры. – Барклай и на этот раз не хочет давать генерального сражения.

Навстречу им двигались войска.

– Чего вытворяет?! – возмущался действиями главнокомандующего Оболенский. – В игры, что ли, играет? Словно колоду карт тасует! Чьи будете? – И узнав, что это корпус генерала Багговута, позавидовал им: – Везет же людям! С часу на час в дело вступят…

«Перевестись, что ли, из гвардии?» – подумал он, услыхав артиллерийскую канонаду в направлении Смоленска.

– Похоже, француз бьет! – определил князь и оказался прав.

Наполеон приказал подвезти к стенам города осадные орудия и бомбить Смоленск.

Французская пехота в это время неоднократно бросалась штурмовать стены, но солдаты генерала Дохтурова крепко держали оборону, сменив уставшие, прокопченные порохом полки Раевского.

Багговут остановился на правом берегу Днепра. Отсюда как на ладони виден был Смоленск, окруженный каменной зубчатой стеной, построенной еще при Борисе Годунове. Стены прорезаны двумя воротами – одни ведут на дорогу к Красному, другие – на Мстиславль и Москву.

Наступившая ночь освещалась всполохами пламени – весь город горел, и вдруг среди этого ада раздался торжественный благовест в соборе, и тут же откликнулись колокола других церквей, призывая ко всенощной накануне великого праздника Преображения Господня.

И русский народ, крестясь и надеясь, со всех сторон потянулся на этот звон, ища успокоения и благодати Божией.

А вокруг рвались ядра и гранаты, свистели пули, падали пораженные люди, и огонь… огонь… огонь… куда ни кинешь взгляд – огонь… и колокольный звон!

Грохот пушек и звон колоколов!.. Грохот… и Звон… Пушек… и Колоколов…

Это переплетение земного и небесного поражало странной своею взаимосвязью: Греховного и Святого, Добра и Зла, Жизни и Смерти! И огонь… огонь… огонь…

Бой постепенно затихал, но огонь безжалостно уничтожал старинный русский город.

– Кажись, на этот раз остановим француза, – рассуждали, укладываясь спать, солдаты.

Офицеры, выставив часовых, тоже говорили об этом.

Только они собрались лечь, как услышали голос проезжавшего мимо ординарца командующего:

– Господа! Отступаем!

Юный прапорщик после этих слов чуть было безвинно не погиб.

– Куда?! Неужели, опять… Да мы положили тыщ двадцать французов… Пошутил, быть может, офицер?

Но вскоре пришли подтверждение команды и приказ строиться.

С развернутыми знаменами и барабанным боем входила в Смоленск французская армия, рассчитывая здесь отдохнуть и отъесться.

Никто не встречал Наполеона с ключами. Лишь трупы лежали у домов и церквей, и едкий черный дым, поднимаясь к небу, приветствовал завоевателей.

«И здесь не воплотится мой лозунг о женщинах», – подумал Мюрат, ехавший за Наполеоном. Такая война начинала ему надоедать. В ней не было красоты, романтики и женщин… Лишь кровь, грязь и трупы!

– Может даже, зазимуем здесь, – буркнул через плечо Наполеон, недовольно разглядывая город.

«Опять нечем будет снабжать армию… Мой транспорт с продовольствием приспособлен для европейских трактов и коротких расстояний, а не для этих, с позволения сказать, дорог и бесконечных пространств.

Русская страна никогда не кончится. Сколько лошадей пало на каждой версте этой разбитой дороги?

А где взять запасных? Оставшихся нечем подковывать – нет ни гвоздей, ни железа, чтоб сделать подкову.

Мои солдаты выдержат всё! И усталость, и голод, но кони не имеют патриотизма, поэтому их нельзя заставить голодать.

Моя армия составлена так, что одно движение поддерживает ее. Во главе ее можно идти вперед, но не останавливаться и не отступать, это армия нападения, а не защиты.

Нет! Зимовать здесь не будем, – решил он. – Немного отдохнем и на Москву».

– Мюрат! – негромко произнес Бонапарт, и Неаполитанский король тут же поравнялся с ним. – Со своею конницей перережешь русской армии дорогу к Москве. Да не так, как генералу Неверовскому, – уколол он своего шурина, подумав, что это сделает его более боевым и азартным.

Русские войска к восьми утра 6 августа вышли на большую Московскую дорогу и быстрым маршем стали удаляться от Смоленска.

Мюрат со своей конницей не думал встретить неприятеля, но неожиданно его передовой полк был обстрелян.

«Замечательно!» – обрадовался Неаполитанский король, обмахиваясь шляпой с широченными полями.

Весь штаб, по обыкновению следовавший за Мюратом, блаженствовал от свежего ветерка, который производила шляпа их начальника.