Читаем без скачивания Русский пятистатейник - Андрей Милов

«Сказали: сами в себе поищем себе князя, он же бы владел нами и судил по праву (рѣша сами в себѣ поищемъ собѣ кнѧзѧ иже бъı володѣлъ нами и судилъ по праву)».

Говоря современным языком, перед нами классический пример учредительного собрания с целью выработки основных принципов общественного договора. Если враждующие стороны вдруг проявляют способность остановиться в самый разгар усобицы, переступить через пролитую кровь и договориться, то это проявление отнюдь не слабости. Нет, не признак дремучести – не дикость туземцев, неспособных к самоорганизации, как то пытался представить Шлёцер, а следом за ним и Томсен выдвигал тезис о недославянах. Разрешить кровавый раздор дипломатическим путём и дать враждующим родам шанс на историческое выживание есть мудрость политическая. Призыв третейского судьи, внедрение правовых основ, установление независимой от местных старейшин верховной власти, наконец выборы, под чью руку встать, – всё это шаги не по времени зрелых политиков.

«Пошли за море к Варягам – к Руси… (Идаша за море къ Варѧгомъ к Русı...)».

Ну, кто такие варяги и почему некогда бывало они Русью звались, ниже будет дано исчерпывающее лингвистическое объяснение на основе этимологии имени «Русь» и его просторечного выражения «варяги». Опережать логику исследования не будем. Отметим здесь лишь, что отправились «за море», но к какому берегу – не определено в летописи. Нам остаётся разве что гадать.

Читаем летопись дальше:

«Тако и она, Русь. Сказали Русь, Чюдь, Словени и Кривичи, Весь: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Так приходите княжить и владеть нами”. И были избраны (или вызвались?) три брата, с родами своими. Взяли с собой всю Русь и пришли: старейший – Рюрик, а другой Синеоус – на Белеозере, а третий в Изборске – Трувор. От тех варягов прозвалась Русская земля – Новогородци. Те суть люди Новгородци от рода Варяжского, ибо прежде были Словене (тако и си рѣша Русь Чюдь Словѣни и Кривичи всѧ землѧ наша велика и ѡбилна а нарѧда в неи нѣтъ да поидѣте кнѧжитъ и володѣти нами и изъбращасѧ г[три] братьІа с родъı своими поІаша по собѣ всю Русь и придоша старѣишии Рюрикъ а другии Синеоусъ на Бѣлѣѡзерѣ а третии Изборьстѣ Труворъ ѿ тѣхъ прозвасѧ РускаІа землѧ Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци ѿ рода Варѧжьска преже бо бѣша Словѣни)».

Смею загибать пальцы, отмечая ключевые для русской истории нюансы:

Во-первых. В списке участников учредительного собрания поименованы отнюдь не четверо. Их пять. Наряду с двумя финскими и двумя славянскими племенами, участником учредительного собрания выступает Русь: «рѣша Русь Чюдь Словѣни и Кривичи Всѧ». Не заморская, как утверждал Томсен, – местная, стало быть, Русь? Нет, Русь не племя. Племена – селища обустраивали, русская же культура – это культура городская, крепостная, те самые сказочные предания из XII в. – по-шведски «гардарики», отгородившиеся валами да крепостными стенами, прежде всего, от окружающей их племенной стихии. Город живёт данью собираемой, ремёслами, торговлей и военными походами. Как писано в Новгородской первой летописи младшего извода: «И начаша владѣти сами собѣ и городы ставити… и въсташа град на град, и не бѣше в нихъ правды»24. Не племя на племя, а город на город – разница большая. Таким образом, упоминание Руси в контексте учредительного собрания объясняет, почему посольство снаряжали именно к варягам. Да потому к варягам, что прежде те звались Русью. Прежде, или некоторые, или бывало, или когда-то, в неопределённое прошедшее время… Варяги ведь землю не пашут, варяги военными походами да торговлей промышляют.

Изгнали варягов за море – призвали варягов из-за моря… Призвание князя (или признание вызвавшегося князя), как и изгнание князя, – это правовая норма тех далёких дней. Впрочем, и сегодняшних тоже, но только слова другие: выборы, демократия, партийная борьба, президентская команда…. Князь приходит не сам, с дружиной, малой и большой. На протяжении столетий традиция вокняжения по призыву была в силе, разумеется в зависимости от места, времени и обстоятельств события. А пережитки этой доордынской традиции давали знать о себе даже во времена Романовых. Вспомним конец смутных времён и призвание на царство Михаила Романова, да и эпоха двоцовых переворотов тоже весьма показательна.

Во-вторых. От варягов прозвалась отнюдь не земля Русская, а Русская земля прозвалась – Новгородцы: «ѿ тѣхъ прозвасѧ РускаІа землѧ Новугородьци». Вот вам и локализация – региональная. В самом деле, когда Русь собиралась в поход, то под рукой князя шла его дружина, варяги как отряд наёмников, словене и боевые отряды иных племён. Всё так. Но ведь там, откуда ушли они в поход, оставались и словене, и кривичи, и северяне, и те варяги, которым места не нашлось в походе, и население городов, и земля Русская оставалась там же, на своём месте, где была до похода. Поэтому нет ничего странного как в том, что может быть несколько отрядов из варягов, так и Русь может быть не одна. Когда был выдуман историками термин «Киевская Русь», то изначально с вложенным значением временной характеристики. См. в трудах сер. XIX в.: Киевская Русь, Черниговская Русь, Суздальская Русь и т.д. (например, у Соловьёва С. М.)

В-третьих. Летописец прослеживает, как племенная культура по цивилизационной цепочке перерастает в городскую: словене – варяги – новгородцы: «ти суть людьє Нооугородьци ѿ рода Варѧжьска преже бо бѣша Словѣни». При этом, как мы знаем из летописей, словене с исторической карты Руси не исчезают ещё очень и очень долго, наряду с новгородцами упоминаются и словене. Обратимся к аналогии: исход из деревни в город нескольких односельчан не приводит к исчезновению самой деревни и крестьянства, но город как котёл этногенеза прирастает как бывшими соплеменниками, так и находниками, пришлецами.

Такова история зачатия Руси, согласно Лаврентьевскому списку – одному из самых древних из дошедших до нас (XIV в.).

Летописные списки едины по сути межплеменного мирового соглашения и учреждения Руси как надплеменной властной надстройки, опричь многих частностей, толкования которых противоречат от списка к списку. Конечно, многие летописные противоречия мы можем смело списать на недопонимание самими летописцами того материала, с которым приходилось им работать. Что было за 200 – за 500 лет до них, как было и почему было – каждый толковал по мере своего мироощущения. Но главное – это мотивы, подвигавшие монахов обращаться к вопросу зарождения Руси: время и место, условия и обстоятельства летописания.

Подобно пробуждающемуся вулкану, Русская идея, опираясь на скупые свидетельства полузабытой истории, просыпалась в недрах дряхлеющей Орды, и та разноголосица, которую мы отмечаем на страницах летописей, есть отражение начального состояния взрыва – идеологические взрывные волны достигают наших дней