Читаем без скачивания Разомкнутый круг - Валерий Кормилицын

Название этого населенного пункта в устах солдат заискрилось всеми красками богатого русского языка.

Отряд Милорадовича, скрытно расположившись у сел Мерлино и Ржавка, должен был пропустить корпус Даву к Красному и затем выйти ему в тыл.

В приказе Кутузов писал Милорадовичу: «Сего дня предполагается атака на неприятеля… Вы же при приближении неприятеля к Красному не тревожьте его в марше, но как он Вас минет, дабы поставив его между Вашим и нашим огнем, заставить сдаться».

Конногвардейцы стояли в стороне от дороги у нахохлившегося леса. Сеял мелкий дождь, переходящий в снег. Отощавшие за время наступления лошади вздрагивали и шумно фыркали, тряся головами.

Всадники уныло сидели в седлах, пряча замерзшие руки в рукава шинелей и стараясь поглубже втянуть голову в плечи, чтобы за шиворот не текло с кожаной каски.

– Как вороны на плетне, – резюмировал Оболенский, разглядывая меланхоличные лица, покрытые капельками влаги. – Ежели бы мадамочку увидали, враз, полагаю, оживились бы, – заржал он, но на шутку никто не отреагировал.

Люди устали и были голодны. Провиант и фураж затерялись на казавшемся бесконечным Смоленском тракте.

– Ну и место нам досталось, – прочистив горло, произнес Рубанов, глядя на мокрое поле, покрытое низким жестким кустарником и к тому же изрытое рвами и ямами. – Егерям как раз впору, а не кавалерии, – бурчал Максим,– я бы того квартирмейстера, кто оную позицию выбрал, заставил бы вместе с нами наступать и с удовольствием бы поглядел, как он расшибет свою глупую башку, когда конь влетит в яму.

– Что вы там бубните, Рубанов? – поинтересовался Оболенский.

– Да вот, делаю предположение о происхождении сих отверстий в земле, – склонился Максим, заглядывая в наполненный водой небольшой ров.

– Ну и к какому выводу пришли, господин поручик? – тоже заглянул в яму князь.

– Скорее всего, здесь брали глину для кирпичей на постройку провиантского склада, набитого мясом и хлебом, – сглотнул слюну Рубанов.

– Или для винной лавки, – в свою очередь, захлебнулся слюной Оболенский.

– …Однако не исключено… – не слушал его Максим, – …что здесь искали клады на Ивана Купалу. Может, на дне этой затопленной водой впадины находится сундук, полный…

– …Водки! – перебил его, алчно сверкнув глазами, Оболенский, и друзья засмеялись, с удовольствием видя повеселевшие лица гвардейцев.

Но далее развить тему впадин и трещин они не успели.

Отдаленный гул канонады стал быстро приближаться к ним, и на дороге показалась неприятельская пехота.

– Палаши к бою! – взвыл обрадованный штаб-ротмистр. – Сейчас согреемся, – уже тише произнес он, по старой привычке занимая место перед своим бывшим взводом.

Лесницкий оказался позади него, разглядывая холодными голубыми глазами противника.

У Вебера, от непогоды что ли, заломил палец, и он незаметно уехал с первой линии.

– По-о-о-лк! – услышали голос Арееньева. – С места в карьер – марш!

И куда делось уныние… Размахивая над головой палашами, полк пошел в атаку. Усталые лошади, стараясь не попасть в яму и скользя по грязи, медленно набирали скорость.

Французы, не ожидая встретить здесь русскую конницу, растерянно крутили головами. Затем кое-как пришли в себя и дали не дружный залп. Построиться в каре пехотный полк не успел и был изрублен русскими.

Максим наблюдал за Сокольняком, рассчитывая в случае чего подстраховать его. Но подпоручик преобразился, лицо его пылало вдохновением боя, а длинная нескладная фигура, казалось, стала продолжением палаша.

Он бесстрашно врубился в ряды пехоты, хлестко нанося удары, гибко наклоняясь то вправо, то влево, хорошо контролируя поле боя перед собой и вовремя реагируя на противника, стремящегося нанести удар.

«Неплохо, неплохо!» – мысленно похвалил его Рубанов, поискав глазами Кешку.

Тот бился невдалеке, и сбоку его опекал Шалфеев.

«Тоже привыкает!» – с удовольствием отметил, привстав на стременах и нанеся страшный удар пытавшемуся поразить его штыком усатому пехотинцу. И тут же заметил две небольшие полевые пушки, полностью подготовленные к стрельбе и направленные на его взвод.

– А-а-а! – раздирая губы коню удилами, направил жеребца на суетящихся артиллеристов.

Один из них подносил к фитилю горящий запал. Рука сама, не успел он решить что делать, рванула пистолет, и, не целясь, Максим выстрелил в канонира. Француз в это время повернулся к нему боком, и пуля ударила его под лопатку. Взмахнув руками, он рухнул сначала на колени, а затем голова его ударилась о лафет, а руки обняли ствол родной пушки.

– Взво-о-о-д! – заорал Рубанов, стараясь привлечь внимание к другому орудию.

В это время грянул выстрел, он даже не расслышал его в грохоте боя, а только почувствовал шелест картечи у виска. На секунду ему показалось, что смерть обняла его и что-то призывно шепчет.

Стряхнув наваждение, он налетел на артиллеристов, и палаш стал яростно кромсать мягкую теплую плоть.

Затем Рубанов плакал, стоя над изуродованным картечью телом друга детства.

– Кешка-Кешка! – шептал он, глядя на развороченную грудь под искореженным колетом. Рядом стоял Шалфеев и тоже шмыгал носом, вытирая кровь со лба.

Потом снова в бой…

Больше он не кричал. Стиснув зубы и сузив глаза, молча рубил попавших под руку французов, итальянцев или пруссаков. Ни капли жалости к людям не было в его сердце. Жалел лишь лошадей, стонущих от ран и умирающих по прихоти этих жестоких людей, которым они так верили и которых любили.

39

Со всех сторон обрушились удары на отступающую французскую армию. Войска Милорадовича теснили противника с тыла, Голицын наносил удары в центре, а Тормасов отрезал путь к отступлению.

Французы метались, словно мыши.

Двигавшийся к Красному корпус Богарне был разбит. Такая же участь постигла корпус Даву.

Французы прятались по лесам, бросая оружие, пушки и обозы.

Корпус Нея русские разгромили полностью. Остатки войск сложили оружие и сдались в плен. Сам Ней убежал через лес к Днепру, переправился у Сырокоренья и с большим трудом добрался до Орши.

Такого поражения Наполеон еще не испытывал!

Поначалу он пытался организовать сопротивление, не жалея на этот раз даже гвардии, которую не рискнул бросить в бой у Бородина, но ничто уже не могло спасти его.

Русские научились воевать лучше французов. Не дождавшись конца сражения, но уже предвидя его результат, Наполеон бросил армию и проселочными дорогами, через лес, ускакал с места боя.

Трехдневное сражение под Красным закончилось крупнейшим поражением Наполеона.

Кутузов так оценил это сражение: «Российская армия покрылась неувядаемою славою, ибо в сии дни понес неприятель сильнейшие удары в течение всей кампании… расстройство, в которое он приведен был, почти невероятно».

7 ноября в своем рапорте генерал Тормасов писал Кутузову: «Имею честь Вашей светлости донести, что по повелению Вашему, последовавшему в диспозиции на 5-е число сего месяца, атака неприятельских сил, расположенных при городе Красном, произведена с громадным успехом…

Все гг. генералы, штаб- и обер-офицеры и нижние чины оказали в сем сражении отличное усердие, мужество и решительность; а об особенно отличившихся буду иметь честь вслед за сим представить Вашей светлости список для исходатайствования им достойного награждения».

А зима еще не наступила. Температура была даже выше, чем при Прейсиш-Эйлау, где те же самые солдаты прекрасно выдерживали вьюгу и холод, побеждая при этом.

7 ноября, дабы еще выше поднять боевой дух своих солдат, Кутузов объезжал биваки русской армии.

Десять отобранных генералом Арсеньевым конногвардейцев и десять кавалергардов везли за Михаилом Илларионовичем отбитые неприятельские знамена.

– Здорово, молодцы! – подъезжал к полку фельдмаршал. – Не надо, не надо! – останавливал он собирающийся строиться полк. – Поздравляю с победой!

– Ур-р-а! – дружно орали солдаты, разглядывая поверженные знамена и думая, неужели это они сумели разгромить столько полков и дивизий?

– Кто ни услышит, скажут: «Хвастают ведь!» – Ан нет! Вот они, неприятельские штандарты!

– Под «Вечную память» три залпа, господа. И все! Их больше нет… – Офицеры второго эскадрона поминали товарищей.

В крестьянской избе было натоплено, накурено и натоптано.

«Приехал, чтобы умереть!» – выпив стакан водки, мрачно пускал дым в потолок Рубанов.

– Не в тот день, когда вышел приказ по полку, а сегодня стали вы конногвардейцами, – поднял наполненный стакан Оболенский. – Запомните этот день, господа! – поочередно оглядел молодых офицеров. – И считайте, что сдали самый важный экзамен, – выпил он водку. – Не грусти, Рубанов. Зато твой друг предстанет перед Всевышним в конногвардейском мундире. Хотел бы я для себя такой чести… – князь стал ярым патриотом лейб-гвардии Конного полка. – После нас лишь Милорадович кое-чего стоит, а остальные и в подметки не годятся, – бахвалился Оболенский, – особенно кавалергарды.