Читаем без скачивания Разомкнутый круг - Валерий Кормилицын

– Ничего страшного, господин полковник. Не в сугроб бежать! – развеселил гость князя Петра. – Арсеньев меня на целые сутки к вам отпустил.

Уютно трещали в камине дрова, окутывая теплом и блаженством Рубанова и князя.

– Жена и сын велели вам кланяться, – промолвил Голицын, вытягиваясь в кресле и мысленно отсчитывая удары напольных часов с бронзовой Палладой.

– Спасибо! – поблагодарил Максим, раздумывая, съесть еще что-нибудь или не стоит.

«Хватит», – решил он, по примеру князя откидываясь в кресле и ковыряя во рту зубочисткой.

– На войне тоже бывают приятные минуты, – помолчав, глубокомысленно произнес он.

Князь Петр улыбнулся, взяв со стола наполовину наполненный бокал.

– Вчера беседовал с генералом Ромашовым, – взглянул он на Рубанова.

Бросив в камин зубочистку, тот внимательно прислушался.

«Господи! Мне почти безразличны и Ромашов, и его дочь», – подумал он, но сердце застучало, бросив краску в лицо.

– …Мари навещала отца в Тарутино, – рассказывал Голицын.

«Наверное, по Волынскому заскучала… вот и примчалась. – Тоже взял со стола бокал Рубанов. – Да я уже знаю об этом».

– …Генерал говорит, все о вас с Волынским расспрашивала…

«Я-то ей зачем?.. Да и она мне… – с неожиданной злостью подумал Максим. – Не Денис виноват, а Мари! Закружила парню голову. – Нахмурившись, глотнул из бокала, поставив затем его на стол. – Очень точно и ясно высказался по этому поводу святой Иероним: «Хорошенькая женщина – это жало скорпиона и чертово отродье!» Даже господин Шекспир не сказал бы поэтичнее». – Вполуха слушал рассуждения князя о войне и анализ сражений.

– А Ромашова понизили в должности. Теперь не дивизией командует, а бригадой, – поведал между тем Голицын, – без конца ошибки делает. То вовремя не выйдет в назначенное диспозицией место, а однажды и вовсе заплутал… За всю кампанию ни единой награды не заслужил! – глянул на рубановский колет. – Отец гордился бы вами, – потрепал по плечу Максима. – В девятнадцать лет – штаб-ротмистр и кавалер!

Щеки Рубанова снова заалели – на этот раз от похвал.

– …Я в Ваши года еще только в юнкера поступил…

Когда подходили к Вильне, все конногвардейцы и кавалергарды, служившие в полках до войны, устремились к замку пани Тышкевич, а Оболенский – в корчму.

– Мамеле, папеле, – вопили шмулята, – русский офицер вернулся. – Принимали у него кто каску, кто палаш, кто шинель.

Взрослые Шмули, увидев князя, возликовали:

– Ну теперь-то дело пойдет!.. Эти французы все тут разграбили и чуть нас не съели… – жаловались они. – Ваше сиятельство! Я назову свою харчевню «Князь Оболенский», если русские ее не разграбят.

Поблагодарив за предложенную честь, Григорий велел оставить прежнее название «Шмули и шмулята», пообещав сберечь заведение.

Замок стоял пустой. Разочарованные офицеры один за другим потянулись к Шмулям.

На следующий день русская армия вступила в Вильну.

Первым делом Рубанов посетил известный ему домик. С сильно бьющимся сердцем прошел он в распахнутую дверь. Дом, как и замок, стоял в запустении. Вымерзли даже тараканы!..

Жители славного города Вильны с огромным подъемом встретили Александра I. За последние полгода они привыкли к встречам и расставаниям. Городской голова не изменил даже программу чествования. Согласно заведенному ритуалу, в окружении именитых сограждан со словами:

– Вручаю Вам ключ от города Вильны! – он преподнес российскому императору второй тяжеленный ключ от спальни своей супруги, подумав с опаской, как бы русские шпионы не разведали, что можно им открыть…

Город блистал огнями и иллюминацией. Поляки и литовцы, как и в первый раз, приветствовали царя восторженными воплями и приготовили ему тот же дворец, в котором император жил до войны, а затем поселился Наполеон.

Язвительно улыбаясь, Александр вспомнил слова своего министра полиции Балашова, сказанные ему, когда Вильну захватил Бонапарт: «Когда мы возьмем город обратно, они восторженно станут лизать ваши сапоги, тут же забыв про французов».

«Точно так и вышло!» – думал он, но все же в благодарность за встречу в своем манифесте простил предательство полякам и литовцам.

Не зря же современники называли его «кнут на вате».

Здесь же, в Вильне, император встретился с Кутузовым.

– Вы спасли не одну Россию. Вы спасли Европу! – воскликнул он, ревниво обнимая фельдмаршала.

В душе ему было жаль делиться славой с этим седым, тучным, одноглазым стариком.

Уже через несколько дней между ними возникла размолвка. Император горел желанием стать освободителем Европы, а Кутузов не одобрял заграничного похода: пусть своих солдат подставляют, а в Россию Бонапарт больше не сунется; но он был верноподданным Его Императорского Величества, и в декабре из канцелярии главнокомандующего вышел приказ за подписью фельдмаршала: «Храбрые и победоносные войска. Наконец вы на границах империи. Каждый из вас есть спаситель Отечества. Россия приветствует вас сим именем.

Стремительное преследование неприятеля и необыкновенные труды, поднятые вами в сем быстром походе, изумляют все народы и приносят вам бессмертную славу. Не было еще примера столь блистательных побед; два месяца сряду руки ваши каждодневно карали злодеев. Путь их усеян трупами.

Токмо в бегстве своем сам вождь их не искал иного, кроме личного спасения. Смерть носилась в рядах неприятельских; тысячи падали разом и погибали. Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Пройдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его. Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата.

Они жгли дома наши, ругались святынею, и вы видели, как десница Вышнего праведно отомстила их нечестие.

Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем.

Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажут им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружались против России».

Эх! Русская простота и доброта!..

Ведь всякий раз после освобождения мы ничего не получали, кроме плевков и оскорблений!!!

А пока русская армия веселилась, отдыхала и отъедалась в Вильне, доказывая по ночам полячкам, что русские намного крепче французов.

Оболенский Вильну терпеть не мог и уехал в шмулятник.

Нарышкин проводил время с заболевшим Жуковским, а Рубанов трясся в коляске по мощенным булыжником мостовым, заглядывая в гостиницы, магазины и трактиры в надежде встретить пани Тышкевич.

Поэт и гусар по совместительству Денис Давыдов занял Гродно, который сдался со всеми своими потрохами – магазинами и складами.

Через несколько дней, немного отдохнув, армия двинулась дальше, к Неману.

В декабре 1812 года император выпустил манифест об окончании Отечественной войны, а армия ступила за границы России и 1 января пересекла Неман.

Встречая 1813 год, Михаил Илларионович думал, сидя в мягком кресле и глядя на колеблющийся огонек свечи:

«Сколь мне везло в прошлом году! За ратификацию договора с турками я стал светлейшим князем. За победу при Бородино получил фельдмаршальский жезл. Разбили француза под Тарутино, Малоярославцем, Красным и на Березине, за что император наградил меня высшими орденами. За изгнание французов из России Александр преподнес мне орден Святого Георгия 1-й степени.

Но Бог не дает даром столько в один год!..

Что-то он потребует от меня в наступившем тринадцатом?.. Сподобил бы Господь еще годок пожить…» – перекрестился на икону Михаила Архистратига.

Прибыв в Париж, Наполеон тут же принялся формировать армию.

Во всех трактирах и присутственных местах висели императорские декреты о новом наборе.

Наполеон проиграл кампанию в России, но Европа пока принадлежала ему.

27 января пала Варшава, и русская армия торжественно входила в столицу Польши под крики «Виват!».

Петр Голицын, участвовавший во взятии Варшавы, получил чин генерал-майора и гусарскую бригаду в подчинение.

Варшава Рубанову понравилась. Да и не только ему. Офицеры славно повеселились в кабачках и постелях варшавянок.

Максим, сам не зная зачем, упорно искал пани Тышкевич.

«Коли встречу, что скажу ей? Воображаю, как она удивится, увидев меня… А может, уже забыла?.. Да и я не испытываю к ней глубоких чувств. Рассказать про Волынского? Что ей за дело до погибшего русского офицера, влюбленного в капризную пани?»

Но он с надеждой вглядывался во встречных женщин, посетил оперу, театр и несколько балов; расспрашивал разговорчивых поляков и полячек. Некоторые знали пани Тышкевич, но никто не слышал о ней последние несколько месяцев.

Свое двадцатилетие Рубанов встретил в Польше. Двадцать лет – круглая дата. Сам командир лейб-гвардии Конного полка Арсеньев поздравил своего штаб-ротмистра и пожелал ему орденов, чинов и здоровья.