Читаем без скачивания Куда приводят коты - Олег Фомин

Оставшиеся в обойме патроны взорвались.

Седой вскрикнул, отшатнулся, обожженная ладонь схватились за щеку, сквозь пальцы хлынула кровь. А сквозь пальцы моего кулака течет то, что осталось от пистолета, – густая желтая лава.

Не убирая кисть с лица, Седой бросил на меня взгляд, полный злости. Другая его рука тоже сжалась в кулак, и в ту же секунду возившиеся около нас крысы сбежались к нему за спину, над ним выросла толстенная, как баобаб, колонна серой шерсти и лысых кольчатых хвостов. Знакомый крысиный червь разинул лепестки своей пасти, и голодная темная пустота внутренней полости вознамерилась обрушиться по дуговой траектории прямиком на меня.

Я лишь метнул в сторону червя взгляд.

Не долетев до цели пары метров, тот рассыпался пеплом в одно мгновение. А в следующее – не осталось даже пепла.

Седой растерянно крутит головой, не понимая, куда делись слуги.

Не дав ему толком опомниться, я протаранил его живот длинными, как сабли, рогами, этими же костяными вилами с ревом перебросил через себя. Тело в бордовом плаще рухнуло, но в районе воротника тут же закрутилась черная плеть моего хвоста. Ноги Седого оторвались от земли, задергались, пальцы пытаются пролезть под удушающую петлю, глаза навыкат, рот открыт, как у выброшенной на берег рыбы. Хвост слегка подбросил добычу, его хватка ослабла, а затем человеческое тело с двух сторон хлопнули черные кожаные паруса моих крыльев, я услышал смачный хруст множества костей, Седой мешком свалился мне под ноги.

Я снова поднял его в воздух, на сей раз – ухватив за горло рукой. Смотрю, как он брыкается, теперь уже вяло, закатив глаза. Смотрю на развороченную шрапнелью щеку. Смотрю, как бегут кровавые слюни…

Смотрю и рычу.

Все громче, громче, а когда зарычал в выпотрошенную рожу так, что белые волосы заколыхались… он вспыхнул, точно лист бумаги, к которому поднесли зажигалку. Пламя сожрало его за несколько секунд. На самом деле, я мог испепелить мгновенно, как и червя. Мне стоило больших усилий сдерживать порыв ненависти, чтобы он сжигал Седого не так быстро, а я мог послушать истошные вопли…

– Не-е-е-ет! – доносится сзади женский плач.

Вокруг, тем временем, творится сущий ад. Песок, камни, а также все, что занесло сюда со второго слоя, объято пожаром, какой бушевал в Бальзамире. Зной заставляет воздух корчиться и трусливо утекать в ночное небо. Оранжевые цветки пламени танцуют вблизи, танцуют вдали, слева и справа… Везде! Огонь устроил пиршество по всему кратеру. Грандиознее всего выглядит пылающий флюгер, которым стало колесо ковшей. Исполинскую машину перекосило. Земная твердь грохочет, ходит ходуном, стоять на ней уже нельзя, поэтому крылья подняли меня ввысь и развернули к той, из-за кого пробудилась во всей первозданной красе моя сила стирателя.

Крошечная фигурка внизу пятится, задрав голову. Вижу перепуганное лицо в облачке тумана, это испаряются в дьявольском пекле слезы. Я успел заметить на лице их отблеск.

Наконец, фигурка развернулась и, спотыкаясь о раскаленные камни, побежала прочь.

Чувствую пульсацию ее тщетных попыток уйти в перемир.

Чувствую, как столь же часто пульсирует лава в жилах, пронизывающих черную кожу моего тела светящейся сетью.

В ритме этого пульса один за другим из разломленной земной плиты вырываются лавовые фонтаны, обгоняют задыхающуюся беглянку с двух сторон и смыкаются перед ней брызжущей желтой стеной. Девичий силуэт резко сдает назад, но позади – такая же стена лавы. Жидкий огонь подступает со всех сторон.

Жар вынудил угодившую в ловушку избавиться от жилета, и теперь она, тряся упругими грудями, в панике кружится на месте.

А я гляжу на нее…

Сквозь клыки, стиснутые гневом, прорывается:

– Ах ты!.. Рыжая!.. Тварь!!!

Глава 41. Спасибо!

Все закончилось внезапно.

Той, на кого я взирал с лютой ненавистью, повезло. Она не успела превратиться под моим взглядом в тучку пепла. Меня настигло хорошо знакомое «чувство ветра», и перемир тут же пресек все это апокалипсическое безобразие, вышвырнув меня (а заодно, возможно, и двух других его участниц) за пределы уставшего от всякой мистики места, что принадлежит обычным здравомыслящим людям.

И мне даже известна причина. Не знаю, правда, откуда. Думаю, она открылась, потому что мой мозг стирателя подсознательно жаждет объяснений, и перемир их дал. Можно сказать, всучил. На, мол, подавись, только оставь меня в покое…

Как бы то ни было, но я откуда-то знаю, что дремавшая в вагончике бригада работяг, чей долг – присматривать за гигантским комбайном, наконец, проснулась. Усыпившие их чары Блики, хозяйки даймена, перестали действовать, так как последнюю временно вывел из игры второй слой. Наверное, все мы вместе с огненно-лавовой миниатюрой конца света исчезли, когда кто-то из рабочих приподнял шторку и выглянул в окошко… Хотя нет, раньше! Когда бригада проснулась! Иначе они не смогли бы не заметить землетрясение.

Блика подметила верно. Все наше перемирское могущество, будь оно даже способно двигать горы и взрывать звезды, яйца выеденного не стоит, когда на нас обращает внимание один-единственный человечишка, хоть самый пропащий бомж.

А рабочие, скорее всего, уже вышли из вагончика, окидывают растерянными взглядами целехонькие каменно-песчаные просторы в электрическом свете, мирную ночную мглу, застывший без экипажа роторный экскаватор… И недоумевают, какой черт дернул их всех разом плюнуть на обязанности и посреди смены завалиться спать. Но я уверен, они найдут этому разумное объяснение. По крайней мере, такое объяснить куда проще, чем адское пламя, извержение лавы и крылатого черного демона.

И вообще – это уже не мои проблемы.

Грохот землетрясения сменился грохотом грозы. Перемир закинул меня в сосновый бор, в брошенную какими-то походниками палатку из хвойных веток. Очень надежую, ребята свое дело знали. Льет, как из ведра, но под косые навесы мохнатого зеленого лапника дождь почти не проникает.

Впрочем, влаги хватает и без помощи осадков. Она сочится из меня горячими слезами, пока тело тормошат судороги, а рука вспахивает пальцами ковер прошлогодней пожелтевшей хвои, веточек и шишек. На мне, кажется, футболка болотного цвета и штаны из плотного материала с кучей карманов. А что за обувь, я даже не посмотрел. Какая, к лешему, разница…

Ни рогов, ни хвоста, ни крыльев. И с кожей все в порядке.

Вот только мне от этого не легче.

Лежу в соплях, рыдаю навзрыд, от души, ни в чем себе не отказывая. Стесняться в этой глуши некого, себя даже не слышу, ливень шипит, как сотня бешеных гадюк. Астрономические запасы былой ярости конвертировались в жидкую соленую валюту, и теперь два щедрых банкомата в глазах выдают