Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер

тогда как дело должно решиться во Фландрии. Когда до Ларошжаклена дошел слух о переговорах, он обвинил Сапино, Сюзанне и Дотишампа в предательстве и попытался отстранить их от командования. Однако в Вандее командиры назначаются народом, а не властью короля. Все трое продолжали командовать своими войсками, а Ларошжаклену предоставили выдвигаться в Маре, где тот вскоре и был убит при попытке выйти из гибельного положения.

Когда Сапино сменил его на посту главнокомандующего, вандейские вожди вновь взялись за оружие и двинулись на Рошезервьер, где потерпели кровавое поражение при столкновении с Ламарком, потеряв более трех тысяч человек. Сюзанне пал в бою. Убедившись, что более они не выстоят и восстанавливать королевскую власть надлежит другим, вандейские командиры наконец прислушались к словам Фуше и подписали предложения об умиротворении провинции, напрасно пролив кровь доблестных солдат, которые могли найти себе лучшее применения во Фландрии, нежели в Вандее.

Так, на границах и внутри страны дело не было окончательно проиграно, если бы парижане сумели перенести поражение в Ватерлоо.

Выехав из Шарлеруа, Наполеон с несколькими конниками всех родов войск направился на Филиппвиль и, прибыв к крепости утром 19-го, с трудом добился, чтобы ему отворили ворота, ибо губернатор никак не мог признать Императора Французов в этом человеке. Войдя наконец в крепость, Наполеон нашел в ней Маре и нескольких офицеров, потрясенных и лишившихся багажа, ибо от катастрофы не удалось спасти даже императорские кареты. Уделив несколько минут печальным излияниям, он разослал приказы и написал Жозефу, сообщив ему о поражении и приказав созвать министров, дабы подготовить необходимые решения. Затем Наполеон и его небольшая свита уселись в кареты, какие удалось раздобыть, и отправились в Лаон, где воссоединялись остатки армии.

По прибытии в Лаон, где его опередил слух о бедствиях, Наполеон принял от городских властей и командиров гарнизона выражения скорби, которые его тронули, после чего потратил несколько часов на обсуждение своих дальнейших планов. Одним взглядом он сумел проникнуть в ближайшее будущее, уготованное ему, и слишком хорошо понял, что результат будет одинаков, как бы он себя ни вел. Он сделал ставку на фортуну, но кости выпали неудачно, и фортуна была, очевидно, погублена. Подобная манера рассматривать положение вещей, внушив удивительное смирение, должна была также уменьшить энергию Наполеона и тщательность, с какой он будет взвешивать решения. Своего рода безразличие, временами спокойное и мягкое, временами горькое и презрительное, станет его постоянным расположением духа в то время, когда он мог бы, при меньшей прозорливости и большем желании спастись, заклясть судьбу хотя бы на несколько часов. Но несколько часов казались ему единственным возможным выигрышем, и ради них он не хотел предпринимать серьезных усилий.

Требовалось как можно скорее предоставить Франции точный отчет о сражении 18 июня. Наполеон имел при себе Маре, Бертрана, Друо и адъютантов Флао и Лабедуайера. Он сам составил бюллетень о сражении с намерением изложить всю правду, но никого, однако, ни в чем не обвиняя. Быстро продиктовав бюллетень, он зачитал его присутствующим, сказав, что мог возложить часть вины на маршала Нея, но воздержался, ибо все делали что могли и все ошибались. В самом деле, было бы жестоко возлагать ответственность за поражение на человека, который выказал высочайший героизм ради того, чтобы избежать поражения. Наполеон не подумал о маршале Груши, о поведении которого не знал и отсутствие которого приписал какой-то необычайной причине. Вся вина за поражение была возложена Наполеоном на обстоятельства и лихорадочное нетерпение кавалерии. Посовещавшись со справедливым и правдивым Друо, Наполеон утвердил бюллетень, который тотчас отправили в Париж с нарочным. Затем он перешел к обсуждению своих дальнейших планов.

Что он будет делать в Лаоне? Терпеливо ожидать воссоединения остатков армии? Каковы они будут? Хватит ли их для противостояния неприятелю и замедления его продвижения хотя бы на несколько дней, чтобы Париж успел затворить ворота, вооружить редуты и собрать корпуса, составлявшие его гарнизон? Не лучше ли Наполеону, пока начальник штаба и принц Жером будут воссоединять армию в Лаоне, двинуться в Париж, предстать перед палатами, рассказать правду и потребовать средств для исправления поражения? Ведь средства еще найдутся, если палаты сплотятся с правительством и захотят ему содействовать. К тому же Наполеон загодя подготовил на случай поражения весьма значительные ресурсы, дабы оставить возможность успешного сопротивления. Смогут ли палаты усилить их своей преданностью общему делу? Всё будет зависеть от твердости и согласованности действий государственных властей. Не поможет ли присутствие Наполеона вернее ее добиться?

То был чрезвычайно важный вопрос, возникший на жизненном пути Наполеона уже в третий раз. Поскольку он соединял в своем лице главнокомандующего и главу империи, в некоторых случаях ему приходилось задаваться вопросом, что предпочтительнее: вернуть правительству его главную движущую силу или оставить армии главнокомандующего? В этих случаях он жертвовал военными интересами ради политических и до сих пор расчеты его оказывались верны, в ущерб, однако, его личной репутации, ибо Наполеон предоставлял врагам предлог говорить, что думает только о собственном спасении. Но то был враждебный упрек, ибо в каждом из обстоятельств Наполеон достигал великой цели. В самом деле, когда он покинул Египетскую армию, чтобы учредить правительство в Париже, то сделался консулом и императором. После кампании 1812 года, покинув армию в Сморгони и проехав через Германию прежде, чем она восстала, он сумел собрать средства победить Европу в Лютцене и Бауцене, чего хватило бы для спасения короны, если бы он поступился своей гордостью. Так что он действовал правильно, поскольку в первый раз завоевал власть, а во второй – ее сохранил. Но случится ли то же и в третий раз?

Этот труднейший вопрос и предстояло решить. Когда Наполеон вернулся из Египта, он появился в ореоле славы в противовес потерявшей уважение Директории, и ему достаточно было только показаться, чтобы восторжествовать. Когда он внезапно возвратился из России, его всё еще считали непобедимым – настолько, что искали объяснение несчастью, которое сочли мимолетным, в дурном климате; кроме того, никто тогда и помыслить не мог о другом правлении, и Наполеон получил от патриотов Франции средства для ведения второй кампании. Ныне всё переменилось. Его привыкли видеть побежденным; в его гений верили по-прежнему, но уже не верили в его фортуну; в несчастьях Франции винили его деспотизм и честолюбие, а новый кризис приписывали роковому возвращению с Эльбы. Поскольку Бурбоны сами подготовили это возвращение своими ошибками, Наполеона приняли из рук армии в надежде, что он еще сможет побеждать, но поскольку единственная польза, какой от него ждали, польза победы, исчезла, сможет ли он сохранить влияние на палаты, настроенные весьма прохладно до поражения и, вероятно, окончательно