Читаем без скачивания Баоцан Золотой Цикады - Ольга Михайлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Ван Шанси принялся за дело. Тяжелые изматывающие тренировки быстро стали ритуалом, клинки Цзиньчана и Бяньфу рассекали воздух, словно свистящий шепот ветра. День за днем, под палящим солнцем или проливным дождем, они оттачивали свои навыки, тренировались с рассвета до заката и укрепляли тела до грани невозможного.
При этом Бяньфу с удивлением замечал, что Цзиньчан становился все задумчивее и мрачнее. Заходя к нему под вечер, Бяньфу неизменно заставал друга в полусонной медитации, вращающим на ладонях киноварные шарики. Казалось, он ищет и не находит ответ на какой-то незаданный вопрос.
Между тем события развивались сразу в трёх направлениях. Ли Цзунцзянь, сын прежнего императора Веньцзуна и племянник нынешнего, заявил о своей готовности участвовать в турнире. После этого, а может быть, вследствие этого, было объявлено, что на турнире будут присутствовать Чжэнь Чанле, Сюань Янцин, Лю Лэвэнь и Ши Цзинлэ, четыре красавицы Чанъани. Говорили, что они затмевают лунный свет, и каждая казалась воплощением грации и изящества, «цветущим лотосом в царстве Блаженных», как выразился прославленный столичный поэт. Но на этот раз оказалось, что они будут не просто украшать праздник. По городу, словно ветер, разносящий аромат цветущей сливы, пронесся слух о том, что первые красавицы столицы удостоят победителей турнира некой особой чести!
Воины всерьез заволновались, ибо, что есть слава без взгляда богини? Красавицы Чанъани — четыре стихии, четыре времени года, воплощенные в женской грации. Их улыбки — как первые лучи весеннего солнца, их голоса — как шелест осеннего ветра в бамбуковой роще, их взоры — как лед зимних озер, таящий в себе огонь. Лишь прикосновение руки прекрасной девы, лишь слово, сорвавшееся с ее губ, могло сделать воина бессмертным.
Но не только их присутствие манило храбрецов. Было объявлено и о награде от императорского дома! Это было признание, бессмертие в анналах истории и даже шанс оставить свой след в вечности. Конфуций говорил, что благородный муж стремится к истине, а не к выгоде. Но кто откажется от истины, увенчанной славой и почётом?
Ван Шанси не был особенно взволнован и когда ученики спросили его, что значат все эти новости, посоветовал им не обращать внимания на пустяки, заметив, что всё это делается специально под одного человека. Принц Ли Цзунцзянь ничем особо не примечателен, ему не светит престол, однако в связи с тем, что дети самого императора ещё в колыбели, принц, который уже три года учился в их академии, в некотором роде будет представлять императорский дом.
— И он в любом случае выиграет турнир? — поинтересовался Бяньфу.
— Он ученик Мин Цая, одного из лучших воинов нашей академии, — лаконично ответил Ван Шанси.
— Так он гений? — уточнил Бяньфу.
— Я этого не говорил.
Да, не всё то золото, что блестит. Принц Ли Цзунцзянь всегда был бездарностью. Его движения были угловатыми, словно у деревянной куклы, клинок в его руках казался чужеродным предметом, а не продолжением воли. Возросший в холе и тепле императорского двора, он не привык к упорному труду, а если бы и умел работать над собой, то способны ли годы тренировок заменить отсутствие таланта? В то время как его сверстники оттачивали грани клинка, Ли ломал тренировочные мечи, едва не спотыкаясь о собственные ноги. Прославленный наставник мрачно наблюдал за неуклюжими попытками принца, терпеливо натаскивал его в воинских искусствах, да что толку учить петуха соловьиным трелям?
Цзиньчан мрачно поинтересовался.
— А девицы на турнире зачем?
Ван Шанси поднял на ученика удивленные глаза. Зачем красавицы на турнире воинов?
Цзиньчан уточнил.
— Запах пота, мокрая от крови арена, звон мечей и ругань противников. Что там женщинам делать?
Ван Шанси усмехнулся. Вопрос резонный, конечно. Но турнир — это не просто бойня. Это зрелище, праздник, демонстрация силы и власти. А где власть, там и красота. Красавицы — не просто зрительницы. Они — награда, символ триумфа, вдохновение для воинов. Их присутствие делает турнир более значимым, более престижным. Жажда завоевать ее расположение придает воинам сил, заставляет превосходить самих себя. Красавицы — не столько украшение, это искра, разжигающая пламя битвы. И даже если они просто наблюдают, их взгляд, полный восхищения или сочувствия, может решить исход поединка. Ведь ради такого взгляда стоит рискнуть всем.
Цзиньчан только пожал плечами. Слова учителя его явно не убедили.
Бяньфу после ужина, когда у них выдалась свободная минута, которую оба коротали в озере, вернулся к теме.
— А в твоей жизни было что-то, что заставило дурно думать о женщинах, Цзиньчан? Какая-то из них предала тебя?
Цзиньчан скривился, но пояснил.
— Вовсе нет. Просто я с детства прятался от братьев: летом на постоялом дворе Лу Хуана, дальнего родственника моей матери, часами просиживал, а зимой присмотрел закуток в Западном павильоне. Дед там старую мебель хранил. Я туда забирался, разжигал старую жаровню и свечу, кутался в одеяло и читал книги, что натаскал из хранилища. Да вот беда: закуток задней стенкой к женским покоям примыкал, разглядеть через бамбуковые прутья ничего нельзя было, зато каждый шорох оттуда был слышен. А жили там три мои сестрички Синьхуа, Сюин и Чанчунь. Ну и годами я их разговоры слушал…
— Они … говорили что-то дурное о тебе?
Цзиньчан вытаращил глаза.
— Обо мне? Опомнись, я — последыш, мне тогда десять лет было, а им по четырнадцать-пятнадцать. Они меня и не замечали вовсе, дела им до меня не было.
— Но что тогда такого ты услышал?
Тон Цзиньчана стал сардоничным.
— Говорю же, это были просто женские разговоры! Неиссякаемый источник мудрости и добродетели, где каждое слово взвешено и пропитано искренностью. Как же благородно обсуждать за спиной подруг, приправляя это щепоткой перца и каплей змеиного яда! И что может быть прекраснее, чем делиться «искренней» радостью за подругу, тихонько мечтая, чтобы она сдохла? Сплетни? Нет, что ты! Исключительно обмен ценными сведениями. Ложь? О, это не ложь, а всего лишь художественное преувеличение, способ придать красок серым будням, слегка приукрашенная реальность, чтобы не травмировать нежную психику собеседниц. Лицемерие? Ни в коем случае! О, это высшая форма дипломатии, искусство говорить
