Читаем без скачивания Пропавшая в сумерках - Анна Аксинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давайте уточним, это какой был год, не помните?
– Ну, как же не помнить? Я в тот год с Витькой первый раз целовалась, а было нам по 14 лет, значит точно 78-й.
– Да, все верно. А что это было – поджог или несчастный случай?
– Да всяко говорили, а точно – не скажу, я же не милиция. Тогда и в газетах не писали про пожары, особенно, если кто из начальства погиб.
– А кто именно погиб из близких Ирины Гориной?
– Отец. Горин. Имя не помню, не знала. Он был большая шишка, из КГБ, а может, из Обкома. Мать – из наших, деревенских – Светлана ее звали. И Карина, сестра ее по матери.
– Карина? Это не та, которая, как вы говорили, сохла по Аркадию?
– Ну, да, а я и говорю, Карина, соседка из этого дома, который мы купили и перестроили.
– Да как же она оказалась сестрой Ирины!?
– Да она же дочка Светланы, но не от этого мужа.
– Постойте, значит, мать Ирины, Горина Светлана Васильевна, тоже была здешняя, с Выселок?
– Да, тутошняя. Она тогда была Светлана Васильевна Еремеева. И в 17 лет вдруг Карину родила. «Тихоня из тихонь, а в подоле принесла», – Нюрка все удивлялась. А чо удивляться-то! Мама моя, Галина Ивановна, с ней в школе вместе училась, она сама видела, как Светлану на танцах в санатории один парень подцепил. Николай он был, а фамилия… как же его фамилия? То ли Гусаков, то ли Гуськов? Она говорила, мой жених, мол, экономист с большого завода. А он сбежал, похоже. Кому-то они говорили, что умер, кому-то, что сел, темнили, одним словом. Вот от него и родила. А когда вышла замуж честь по чести, то и стала Горина. Приезжала иногда, мать и Карину навещала – такая нарядная, гордая. Карину-то ее муж не захотел, она тут с бабушкой жила, пока баба Марина не померла, а потом ее мать взяла пожить на дачу. Мы ей завидовали, в какую семью попала, ее там нарядили, причесали. А она – сгорела… А Ирина поправилась, уехала в Москву, потом Аркадий к ней уехал, там и поженились. А как иначе, ведь такая любовь! Она теперь стала богатой, недавно приезжала могилки проведать.
– Нет, Ирина не ездила больше сюда.
– Как же не ездила? Когда ее люди прямо возле нашего дома видели! Баба Соня испугалась тогда, сказала это Светлана Еремеева, покойница, за ней приходила. А как может покойник за чужим приходить? Покойник только родню навещает. Но Верка признала ее, говорит, Ирина это была, красивая, одета в костюме, туфельки, причесочка, маникюр. На такси приезжала, а сюда к нашим домам пешком подошла, постояла и уехала. Ирина, больше некому, похожа она была на мать, но та была попроще, а эта – как артистка, яркая, важная, гордая. Да, кто же кроме нее мог новый памятник бабе Марине поставить? Я не вру. На Троицу ходила на кладбище – не было никакого памятника! Я точно помню! А после ее приезда – появился. Она и поставила. Могу и на кладбище сводить, показать памятник.
– А давайте, Жанна Анатольевна, и правда, сходим на кладбище, а вы мне по дороге все как следует расскажете про Еремеевых: и про бабу Марину, и про Светлану, и про Карину.
***
Всю обратную дорогу Марина обдумывала услышанное. Вот и появилось несоответствие. Установка памятника. Это почти единственный необъяснимый факт. Семья Ирины Юрьевны не знала, что она ездила в Новосибирск, посещала деревню и поставила памятник своей бабушке со стороны матери. Которую, она, кстати, никогда при жизни в глаза не видела. И все же мотив объяснимый: у родителей и сестры стояли хорошие памятники, а у бабушки был дешевый временный, в виде пирамидки из железных полос. Вот Ирина Юрьевна и отвалила денег от щедрот своих. Но почему тайно от мужа и дочери? Может, Жанна Анатольевна и ее родственница ошиблись?
Марина включила фотоаппарат на просмотр и нашла нужный кадр: памятник смотрелся на скромном Красногорском кладбище, как золотой зуб во рту бомжа. На фоне темно-зеленой хвои и черных сосновых стволов не просто белела, а светилась фигура ангела в рост человека. У ангела были женские черты, печальное и доброе выражение лица. И лицо, и складки длинной одежды, и крылья были выбиты исключительно аккуратно, без халтуры. Дорогая работа, штучная. Буквы на постаменте вырезаны достаточно глубоко, да еще и канавки покрашены черной краской, даже без увеличения видно отчетливо: «Коляда Марина Григорьевна».
Жанна и на кладбище продолжала трещать без умолку, хотя уже получила своё денежное вознаграждение, но, видимо, рассчитывала на прибавку. Она объясняла, что это родственники с Ириной решили всех рядом с бабушкой похоронить и оградку общую поставить. «Повезло им, что никто больше не помер, а то место бы заняли». «Ох, послушала бы ты себя со стороны! Ничего себе, «повезло» людям!» Три одинаковых невысоких прямоугольных надгробья из светло-серого мрамора, стояли в ряд. В глаза бросалась одинаковая на всех дата смерти – пятое августа 1978 года. Жанна ахнула и принялась креститься: «Надо же, сегодня как раз годовщина! У нас в Красногорке после того пожара даже свадьбы не назначали на 5 августа, несчастливый день. А потом как-то забылось». Марина принялась фотографировать и эти памятники. Людей на кладбище было немного, за все время какая-то машина приехала, остановилась на дороге, из нее вышел мужчина с букетом цветов. Как-то он неодобрительно посмотрел на Марину и Жанну. «А что такого, разве на кладбище снимать запрещено?» – «А, этот странный старик, уголовник какой-то, он не из наших». – «Да он вроде не старик, еще крепкий мужчина» – «Нет, он подсохший такой, из тех, что не поймешь, сорок ему или сто» – «А почему уголовник?» – «Вы не смотрите, что одет прилично и на машине, я же с ним говорила, видно, что сидел, и зубы не свои. Я запомнила его. Он два года назад к нам заходил, выпытывал, почему мы в этом доме живем. А потом вдруг спросил, кто этот памятник поставил? С приветом он, наверное, лучше пойдем обратно». На выходе Марина оглянулась, серая фигура на миг заслонила белый силуэт. «Наверное, мы просто ему мешали подойти к нужной могилке».
«Можно ли верить всему, что наболтала Жанна? – Засомневалась Марина. – Может, она где-то и приврала, что точно не знала. Она, ведь не милиция. Ну, уж Петя-то – милиция, он-то все
