Читаем без скачивания История заблудших. Биографии Перси Биши и Мери Шелли (сборник) - Галина Гампер

«У меня хватит тронов, чтобы раздавать их всем, кому мне заблагорассудится», – кичливо восклицал Наполеон. А его почти 600-тысячная армия в это время стояла у русской границы.

Однако в отличие от Вордсворта, Кольриджа и особенно Саути Шелли не переставал верить в возможность осуществить высший этический закон – равное благополучие для всех. Он никогда не подвергал сомнению необходимость революционного переустройства всего общества, переустройства «до основания, со всеми воздвигнутыми на его основе правилами и установлениями». Правда, этому, он полагал, должно предшествовать долгое и кропотливое воспитание народа в духе разума и бескорыстия.

Политические воззрения Шелли как бы отражают его натуру – пылкую, искреннюю, увлекающуюся и не всегда последовательную. Он чувствовал либеральную ограниченность воззрений французских просветителей, мечтал о счастье для всех людей, и его гуманизм не мог смириться с необходимостью пролития крови. Но, признавая просвещение и моральное перерождение людей необходимым условием социального переустройства, он не мог пассивно ждать его результатов. Нетерпение сердца заставляло его ускорять этот процесс – он искренне верил в то, что сможет увидеть его результаты. Порой наивными кажутся нам эти представления, да и могли ли они быть иными у юного поэта и философа. Современная ему эпоха, как и последующие, не знала пути к справедливости и равенству, но вера и энтузиазм поэта, способность почувствовать боль обездоленных и угнетенных не могут не вызвать понимания и симпатии.

19

28 февраля в дублинском театре состоялся общий митинг друзей католической эмансипации. К собравшимся обратился один из ветеранов этого движения и наиболее выдающийся оратор тех дней Даниэль О'Кеннал.

Лондонский «Морнинг кроникл» поместил отчет об этом вечере, в котором сообщалось, что «театр великолепно иллюминирован, разодетые люди заполнили ложи». Когда наконец была принята резолюция, встал приглашенный организаторами английский радикал Перси Биши Шелли и говорил более часа. Потом в шести отчетах об этом собрании излагалась его речь. Все газеты сообщили, что молодой миловидный англичанин собирается посвятить себя делу освобождения Ирландии, осуждает жестокость Англии, сожалеет о равнодушии принца-регента и говорит, что отмена Унии с политической и религиозной точки зрения даже более важна, чем эмансипация католиков. Речь Шелли обратила на себя внимание не только своим содержанием, но и стилем. Главный судья Ирландии барон Булф вспоминал: «Оратор произносил каждую фразу медленно, потом делал паузу, как бы давая себе время для обдумывания следующей. Вся его речь казалась на первый взгляд набором несвязанных между собой афоризмов». Сам Шелли был недоволен и своей речью, и всем тем, что происходило в театре в тот вечер.

Собрание вели представители ирландской католической аристократии, которые отнюдь не стремились добиться независимости путем роспуска Унии с Англией. Шелли Писал мисс Хитченер: «Мне не нравятся католики-аристократы, их нетерпимость можно сравнить только с нетерпимостью и злобой самого принца».

Через неделю в английской прессе появились две хвалебные статьи, одна из них принадлежала перу Ли Хента: «Ирландия должна быть благодарна этому джентльмену за то, что на ее земле и во имя ее блага он начал свой священный труд, направленный на духовное возрождение человечества. Мистер Шелли пришел в Ирландию, дабы доказать, что в его собственной стране есть сердца, не очерствевшие за шесть сотен лет беззакония, и что дух свободы, несущий успокоение и благоденствие, все еще жив в Англии, это он, дух свободы, сумел достигнуть скромной хижины ирландского крестьянина». В то же время правящие круги были недовольны, Дублинский журнал – правительственный орган Ирландии – опубликовал негодующие письма. Шелли прямо назвали политическим авантюристом.

Однако политический авантюризм не был присущ Шелли. А подвиг его на эту экспедицию в Ирландию тот безграничный, высочайшего накала альтруизм, который всю жизнь выделял его среди всех окружающих. Его порыв был несоизмерим с реальными возможностями. Вскоре Шелли и сам признался в письме Годвину: «…Кажется, я взялся за дело непосильное, слишком ограничен мой опыт…»

Вскоре Шелли делится своими сомнениями с Элизабет Хитченер: «С Ассоциацией дело продвигается медленно, и я боюсь, что создать ее не удастся. Предрассудки ирландцев так сильны, что меня чаще ненавидят как безбожника, чем любят как поборника свободы. Но, по крайней мере, я здесь все-таки был услышан и кое-кого разбудил».

Каждый день был до отказа заполнен работой среди бедняков и студентов, писанием листовок, но, несмотря на это, Шелли все больше томился своим пребыванием в Дублине. Он считал, что если его пропагандистская деятельность и приносит плоды, то уж слишком скудные. «Я разочарован результатами своих усилий, но ни на минуту не сомневаюсь в том, что прав по сути», – жаловался он мисс Хитченер. Покидая Ирландию, Шелли умолял ее немедленно присоединиться к ним в Уэльсе. Шелли мечтал собрать вокруг себя, может быть, даже под одной крышей, единомышленников, «просвещенных и мудрых», – прежде всего Годвина и Элизабет Хитченер.

Прощаясь с Дублином, Перси и Харриет отправились еще раз поклониться праху великого ирландца Джонатана Свифта, который покоился в кафедральном соборе св. Патрика. С этого же месяц назад они начали свое паломничество в Ирландию. Торжественно, как клятву, прочел Перси надпись на могиле писателя: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этой кафедральной церкви. И суровое негодование уже не раздирает здесь его сердце. Пройди, путник, и подражай, если можешь, тому, кто ревностно боролся за дело мужественной свободы».

Глава III

1

В первых числах апреля 1812 года Шелли в сопровождении слуги-ирландца Даниэля покинул «Изумрудный остров». Они проехали весь Северный Уэльс, но не нашли для себя ни одного подходящего дома. Еще из Дублина Шелли писал Годвину, что мечтает встретиться с ним впервые именно в Северном Уэльсе: «Ваши мудрые наставления слились бы тогда в моей душе со зрелищем Природы, где она предстает во всей своей прекрасной простоте и великолепии, и так запомнились бы навек».

Где бы ни появлялись юные путешественники, они везде попадали под надзор полиции как опасные радикалы. В середине апреля им удалось обосноваться в Южном Уэльсе на деньги, присланные дядей, довольно дешево арендовав поместье со старинным домом, службами, участком пахотной земли и леса, но распоряжаться хозяйством они не могли, да и не хотели, и это явилось не единственной, но одной из главных причин нового переселения.

На этот раз Перси и Харриет решили перебраться с юга Уэльса на самый север Девоншира. Опять начались поиски жилья, в результате которых в середине июля Шелли поселились в северной части Уэльса, в деревне на самом берегу моря, неподалеку от Долины Камней, как раз то, о чем они мечтали, возвращаясь из Дублина. Деревушка Тэниролл состояла из нескольких десятков домиков под соломенными крышами, со стенами, увитыми розами и цветущими миртами. Семейство Шелли привлекло к себе внимание прежде всего таинственными железными сундуками, которые перетаскивали из экипажа в дом: трое мужчин с трудом их поднимали. «Дешевизна, красота природы и уединенность делают это место подходящим во всех отношениях, – сообщил Шелли Годвину. – У меня здешний ландшафт – горы и утесы, словно ограждающие тихую долину, куда, быть может, никогда не ворвется житейская суета, наивные нравы валийцев – неизменно вызывают мысли о Вас, Вашей жене, детях и еще одном моем друге; без всех вас мое представление о счастье не может быть полным… Единственно, что мне мешает настаивать на просьбе, столь дорогой моему сердцу, чтобы Вы приехали в этот прелестный приют и положили конец знакомству издалека, мешающему нашему полному сближению, – это совершенное отсутствие удобств, приемлемо ли оно при Вашем слабом здоровье? Наша хижина ничем не лучше других крестьянских жилищ. Я на практике следую Вашему учению и не стремлюсь ни к роскоши (которую ненавижу), ни к удовлетворению прихотей (которые презираю)».

Но Годвин все медлил с поездкой, зато «еще один друг», то есть Элизабет Хитченер, решила больше не откладывать встречу. Однажды в полдень долгожданная Бетси, как ласково называл ее Шелли, переступила порог «хижины». Поэт был счастлив. Первое впечатление Харриет было сдержанным, но вполне дружелюбным: «Я уверена, что, узнав Элизабет, нельзя ее не полюбить. У нее прекрасный характер, она смешлива, очень разговорчива, но вместе с тем много пишет. Ее внимание занимают вопросы, связанные исключительно с благом всего человечества». Появление этой женщины, с которой теперь Шелли был неразлучен, еще более распалило любопытство поселян. «Не слишком ли много тайн для одного семейства?» – думали они. Эти странные тяжелые сундуки; не менее 16 писем, отправляемых ежедневно молодым длинноволосым господином; его смешное ребячье пристрастие пускать бумажные кораблики; и самое необъяснимое – темные закупоренные бутылки и залитые воском и сургучом шкатулки, на каждой из которых была маленькая мачта с парусом, – эти странные предметы он по утрам зашвыривал в морс. Те, кому потом удавалось выловить их, узнали, что в шкатулках была запечатана «Декларация прав», а в бутылках – памфлет под названием «Дьявольское место». Таким образом Шелли надеялся избежать надзора полиции.