Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Всё это возвестие какого-то масонского заговора, а размер и форма яиц — тайные знаки. А уж когда настанет Пасха, в которую на углу Durinerstrasse заяц будет сидеть без яиц — нам всем кранты. Это говорю вам я — в вечер накануне Ивана Купалы, в особое время года.

И уж тогда — туши свет, сливай воду.

И с радостью мы поспешили к выходу, лишь только Синдерюшкин махнул нам рукой. Только пассажир, спавший в обнимку с могильным крестом, поднял голову и подмигнул нам.

Когда мы спрыгнули с подножки, закат уже был окрашен — так, будто в облаках невидимые повара мешали кетчуп с майонезом.

Утих дальний звук поезда. Чувствовалось, что по этой заброшенной ветке поезда ходили редко. Рельсы лежали ржавые, и сквозь них проросла густая мёртвая трава. Побрели мы дальше.

— Что я, волк, что ли — сказал Рудаков, вспомнив наши утренние разговоры.

И тут же кто-то завыл за лесом.

Извините, если кого обидел.

11 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XX)

— Да уж, — ты не волк, пожалуй, — успокоил его Синдерюшкин. — По крайней мере, пока.

Пришлось снова идти по шпалам.

— Ну, ты, профессор, — сказал мстительный Рудаков, — а вот скажи, отчего такое расстояние между шпалами?

Мы-то конечно, знали, что это расстояние выбрано специально, чтобы такие лоботрясы как мы, не ходили по шпалам, и не подвергали свою жизнь опасности, а тащились вдали от поездов — в глухой траве под откосом.

— А по двести шпал на километр — вот и вся формула, — ответил Гольденмауэр хмуро.

— Тьфу, — плюнул Рудаков точно в рельсу. — Никакого понимания в человеке нету. Чистый немец.

Вдруг все остановились. Рудаков ткнулся в спину Синдерюшкина, я — в спину Рудакова, а Гольденмауэр со своей спутницей вовсе сбили нас с ног.

— Ну, дальше я не знаю. — Синдерюшкин снова уселся на свою рыболовную урну и закурил. — Теперь ваше слово, товарищ Маузер. То есть, Рудаков. Ты, друг, кстати, помнишь, как идти?

— Чего ж не помнить, — ответил Рудаков, но как-то без желаемой нами твёрдости в голосе. — Сначала до соснового леса, потом мимо кладбища — к развилке. А там близко. Там, на повороте стоит колёсный трактор. Налево повернём по дороге — там и будет Заманихино.

Извините, если кого обидел.

11 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XXI)

Мы спустились с насыпи и двинулись среди высокой травы по низине. С откоса на нас лился туман — там за день, видно, была наварена целая кастрюля этого тумана.

Шуршали хвощи, какие-то зонтичные и трубчатые окружали нас.

— Самое время сбора трав, — сказал мне в спину Гольденмауэр, собственно, ни к кому не обращаясь. — Самое время папорть искать. Ибо сказано: «Есть трава чёрная папорть; растёт в лесах около болот, в мокрых мессах, в лугах, ростом в аршин и выше стебель, а на стебле маленькие листочки, и с испода большие листы. А цветёт она накануне Иванова дня в полночь. Тот цвет, очень надобен, если кто хочет богатым и мудрым быть. А брать тот цвет не просто — с надобностями, и, очертясь кругом говорить: «Талан Божий, сё суд твой, да воскреснет Бог!».

Нехорошо он это сказал, как зомби, прямо какой. Так в иностранных фильмах говорят чревовещатели.

Я был благодарен мосластой, которая, видимо ткнула Лёню кулаком в бок, и он заткнулся.

Извините, если кого обидел.

12 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XXII)

Травы вокруг было много, трава окружала нас, и я сам с ужасом понял, что неведомы йголос нашёптывает мне — бери траву золотуху, бери. ой, ростёт золотуха на борах да на Раменских местах, листиками в пядь, не дать, ни взять, а суровца не бери, не бери, не ищи его при водах, береги природу, а возьми-ка шам, что листочки язычком, как в капусте с чесноком. Ой да плакун-трава ворожейная, а вот адамова голова, что власти полова, а вот тебе девясил, что на любовь пригласил. Эй, позырь — разрыв-трава, что замкам потрава, воровская слава. Или тут, за бугорком — ревака, что спасёт в море во всяком. Земля мати, шептали голоса, благослови мя травы братии, и трава мне мати!

— Но, — и тут в ухо мне, никчемному человеку, старшему лесопильщику, да ещё и бывшему, кто-то забормотал: — тебе-то другое, не коланхоэ, не карлик-мандрагора, найдёшь ты споро, свой клад и будешь радд — коли отличишь вещее слово, выйдя как работник на субботник — папортник или папоротник?

— Тут мои спутники начали ругаться, и наваждение рассеялось. Мы долго шли в этом травном лесу, среди тумана, мы не заметили, как снова упёрлись в насыпь. Тут и сам Рудаков удивился.

Извините, если кого обидел.

12 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XXIII)

— Что за чертовщина, я помню, тут проход должен быть.

Проход нашёлся. Чёрный провал, видный только вблизи вёл как раз под насыпь.

— Да, труба, — веско высказался Синдерюшкин. В любом из смыслов он был прав. Правильно, значит, по-рабочему, осветил положение.

Но делать было нечего, и мы, вслед за Рудаковым ступили в черноту.

С бетонного потолка рушились вниз огромные капли. Шаги отдавались гулко, было темно и неприятно, и вообще место напоминало унылый подземный переход на окраине, где сейчас вот выйдут из-за угла и безнадёжно спросят спички или зажигалку.

Мы шли молча, перестав обходить лужи на полу. В углах подозрительно чавкало. Мы пыхтели, и пыхтение множилось, отражаясь от стен. Пыхтение наше усиливалось в трубе и казалось, что нас уже в два раза больше.

Мы лезли по этой трубе, стукаясь макушками и плечами, и я всерьёз начал бояться, что сейчас под ногами обнаружатся незамеченные рельсы секретного метро, загугукает что-то, заревёт, ударит светом и навстречу нам явится поезд какого-нибудь секретного метро, приписанного к обороне столицы.

Скоро нам стало казаться, что труба давно изогнулась и ведёт вдоль железной дороги, а не поперёк.

Но внезапно стены расступились, и Рудаков, а вслед за ним, и остальные оказались в сумеречном лесу.

Мы оглянулись на железнодорожную насыпь. Огромной горой она возвышалась над нами, закрывая небо. Звёзд уже было видно.

Дорога поднималась выше, круто забирая в сторону. Я предложил отдохнуть, но Рудаков как-то странно посмотрел на меня.

— Давайте пойдём лучше. Тут странное место — тут дождь никогда не идёт.

— То есть