Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К разговору примешивался запах дерьма — нефигурально. Говоря о высоком, я всё время думал: купил ли это сосед машину говна и разбросал по участку себе и другим на радость, или же неважно работает местный сортир. Потом культурный специалист увёл хозяйку на дачную дорогу для чтения своих стихов, а я от нечего делать стал переписывать железнодорожное расписание. Покончив с этим, я принялся читать воспоминания о каком-то поэте, но быстро запутался в литературных дрязгах и бесчисленных Н.К., Т.К., Н.С. и И.С., которых составитель называл «ангелами-хранителями» этого поэта.
Эти ангелы, в отличие от комаров, были нелетучи. Больше всего мне понравилось, что чья-то жена вспоминала сказанное другой чьей-то женой, но уже бывшей: «Когда он творит — он разговаривает с Богом, а когда не пишет — становится обычным подонком»… Это было моё прикосновение к жизни знаменитых людей. Ведь денщик и адъютант обедают тем же, чем обедает их генерал. Служанка актрисы живёт её жизнью и посвящена в театральные тайны. Поэтому в мемуарах за великими образами хлопотливо семенят тени слуг. Вот она — знаменитость! Настоящие мемуаристы едут с ней в троллейбусе, сторожат её квартиру, подъезжают в её машине. А моё-то спасение в чём, какой маячок покажет мне дорогу между слуг и денщиков?
Эх, думал я, вспоминая, вот хорошо Гольденмауэру — он бы нашёлся, что сказать культурному специалисту. А я — кто я такой?
Бывший руководитель лесопилки с неопределённым будущем и запутанным прошлым?
Тогда стояла жара и где-то рядом горели торфяники. Время неумолимо стремилось к осени. Впрочем, и под Иванов день понимаешь, что время повернуло на зиму, и вот — дни стали короче, и солнцеворот своей свастикой проделал тебе дырку в голове.
Извините, если кого обидел.
19 июля 2004
История про ночь на Ивана Купалу (XXXV)
Напротив меня висела огромная картина — от неё пахло морем, солью и лежалыми крабами. На этой картине корабли расправляли паруса и ждали нас. Орали чайки, матросы курили в кулак и ругался боцман.
Это была настоящая морская картина, полная ветра и пустоты. Я долго разглядывал ванты и канаты, но и мне принесли кулебяки. Кулебяка из дальнозоркого превратила меня в близорукого, морская романтика кончилась, и начался метаболизм.
Ели устало, будто выполнив тяжкий труд, мы — от странствий, а основательные люди — от движения челюстей.
Я как-то потерял из виду своих спутников — они растворились среди еды. Сосед мой, человек с мешком пластиковой посуды, что стоял у колена, вводил меня в курс дела:
— Сейчас придёт Тортик. А ещё нам обещали галушки. Ты вот знаешь, что такое галушки?
Я-то знал, что такое галушки.
Я даже знал, что Тортик — это одна барышня, и знал, отчего её так прозвали.
Как-то на моём дне рождения, сидевший за столом ловелас увлёкся сидевшей напротив девушкой. Он, как заботливый воробей норовил подложить ей лучший кусок и вовремя подать салфетку.
Попросит барышня чаю — а он уж наготове:
— Чайник моей любви уже вскипел… — и наливает.
Захочет барышня сладкого, он тут как тут.
Тортик моей любви, дескать, уже нарезан. Потом он проводил её домой, и последнее, что я слышал о них тогда, было приглашение к турникету метрополитена: «жетон моей любви уже опущен».
И вот снова мне покажут барышню-тортик. Ну, и галушки, разумеется.
Извините, если кого обидел.
19 июля 2004
История про ночь на Ивана Купалу (XXXVI)
Действительно, прошёл хозяин с огромной бадьёй — но в ней не было ничего. Галушки обещались на завтра.
Тогда, чтобы отвлечь внимание, Кравцов сказал кокетливо:
— Вы ничего не замечаете?
Мы ничего не замечали. Тогда он указал на свежий шрам посреди лба.
— Две недели в бинтах, — сказал он гордо. — Вам какую версию рассказать — официальную или неофициальную?
Мы не знали, какую лучше, и согласились на официальную.
Кравцов разлил вино и сказал печально:
— Я вешал тёще жалюзи. Я боролся с ними, как с иностранным врагом. В тот момент, когда я, было совсем победил их, и ухватил за край, они сорвались со стены и ударили меня в лоб. Я залился кровью, и меня повезли в травмопункт.
— Эка невидаль, — сказал Рудаков. — Я вот тут боролся с буровым станком. Это тебе не станок для бритья.
— Вот придёт Кричалкин с тортиком, он нам и не то расскажет, — сказал своё Синдерюшкин.
И действительно, не прошло и десяти минут, как от станции послышался вой удаляющейся электрички, а вскоре появился и сам Кричалкин. Тортик мотался в его руке, как гиря.
Никакой девушки с ним не было. Торт был неметафоричен, матерьялен и увесист.
Кремовый дворец в картонном поддоне был водружён на стол, а Кричалкин уселся на старый сундук и стал проповедовать.
— Не затупились ли наши лясы? — сказал Кричалкин. — Помните, что, сегодня ночь накануне Ивана Купалы?
— Надо выпускать солнечных кроликов, — заметил я. — Особенно важно это делать в полночь.
— Можно попрыгать с голой жопой через костёр, — Рудаков, вкусив расстегаев, стал брутален. — Вон, кострище ещё на ходу.
Извините, если кого обидел.
20 июля 2004
История про ночь на Ивана Купалу (XXXVII)
Мы перевесились через ограждение веранды, и поглядели на кострище. В неверном мерцании догорающего костра там обозначились два чёрных силуэта. Это Гольденмауэр о чём-то тихо разговаривал со своей спутницей.
— Эй, Лёня, айда к нам вино пить! — позвал Рудаков.
Тонким нервным голосом Гольденмауэр отчеканил:
— После того, как вино декупировано, оно должно быть шамбрировано.
Видно было, что он недоволен вмешательством.
— Чё-ё? — напрягся Рудаков.
— Шамбрировано! — сказал Гольденмауэр твёрже.
Рудаков забрался обратно за стол, но было видно, что его проняло. Вот, кремень человек — шамбрировано, и всё тут. Стоит на своём, уважать надо.
— А мы завтра купаться пойдём, — сказал Евсюков, выйдя из кухоньки и сбрасывая с плеч полотенце — как пришедшая на работу одалиска.
Можно и сейчас пойти — в темноте… Только направо не ходите — там я сор всякий кидаю, дрязг и мусор. Просто стыдно сказать, что там лежит, пока я не вывез на помойку.
Извините, если кого обидел.
20 июля 2004
История про ночь на Ивана Купалу (XXXVIII)
Костёр умирал, но мы решили всё равно перейти туда. Не хватало лавок, и Кричалкин ушёл и долго его было не видно. Потом послышалось пыхтение.
— Это ещё зачем? — спросил Рудаков, глядя на Кричалкина, что тащил огромное
