Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Мы с мосластой развели их и задумались. Никто не помнил, куда нам нужно, и, собственно, даже какая нам нужна железнодорожная ветка. Спроси нас кто про ветку — мы бы не ответили. А сами мы были как железнодорожное дерево, пропитаны зноем, как шпала креозотом, или там бишофитом каким. Отступать, впрочем, не хотелось — куда там отступать.

— А пойдём, пива купим? — вдруг сказала мосластая.

Я её тут же зауважал. Даже не могу сказать, как я её зауважал.

Мы подошли к стеклянному магазину и запустили туда Рудакова с мосластой. Они пробыли внутри полгода и тут же выкатились оттуда с десятью пакетами. В зубах у Рудакова был зажат холодный чебурек.

Надо было глотнуть противного тёплого пива, а потом решительно признаться друг другу в том, что мы не знаем что делать.

Спас всех, как всегда, я. Увидев знакомую фигуру на площади у автобусов, я завопил:

— Ва-аня!

Знакомая фигура согнулась вдвое, и из-за неё выпали удочки.

Рудаков ловко свистнул по-разбойничьи, и из человека выпал и покатился зелёный круглый предмет, похожий на мусорную урну.

Фигура повернулась к нам. Это был Ваня Синдерюшкин собственной персоной.

Извините, если кого обидел.

07 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XI)

— Да, влетели вы, точно. — Синдерюшкин сел на мусорную урну, оказавшуюся рыбохранилищем, а по совместительству — стулом. — Вам возвращаться надо, а завтра поедете. С Курского. Или там с какого надо. тут есть, конечно, окружной путь, но как всякий путь окруженца он представляет собой глухие окольные тропы. Так, впрочем, можно и до Тихого океана дойти.

— Слушай, а поедем с нами? — предложил Гольденмауэр, которому, понятное дело, терять было нечего.

— С ва-ами-ии… — Синдерюшкин задумался, но все поняли, что его рыболовный лёд непрочен и скоро тронется.

— Точно-точно, — вмешался Рудаков. — Шашлыки, водка.

— Ну, водкой меня не купишь — вон у меня целый ящик водки.

Мы с уважением посмотрели на зелёную дюралевую урну, которую он называл ящиком.

— Что-то в этом есть римское и имперское, — заметил образованный Гольденмауэр. — Урна, прах, сыграть в ящик. Водка, как напиток для тризны…

Но его никто не слушал.

— Ладно, — махнул рукой Синдерюшкин. — ничего не надо. Пойдём, тут надо на автобусе проехать, а дальше пойдём пешком через мезонную фабрику.

Извините, если кого обидел.

07 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XII)

Автобус оказался старым пердуном, что чадил чёрным, сверкал в полях жёлтым, а сидеть нужно было на облезлом. Мы сгрудились на задней площадке — звенело пиво, бился о потолок кондуктор предположительно женского полу, орала и дрыгалась как вербный плясун, кошка в клетке. Мы простились — кажется на век — с асфальтом и автобус принялся прыгать, как чёрт. Чёрт, черт, как он прыгал! Мы прыгали в нём как горох в супе, или зёрна в ступе — улюлюкая и клацая зубами. Дачница, стоявшая рядом била стеклярусным ожерельем Рудакова по носу. Кормящая мать, не отнимая младенца от одной груди, другой лупила Гольденмауэра по щекам. Синдерюшкин же уселся на свой ящик-седуху и перестал обращать внимание на окружающих. Только его удочки били нас по лицам, отсчитывая ухабы.

Только два молодых человека, очевидно ботаника, вели между собой неспешный разговор:

— Я наверняка знаю травы, лучше любого быка и коровы, однако ж, я их не ем, — говорил один.

— Но быки и коровы не познали травы так, как познали её мы. — продолжал тему другой.

— Я учил травы по монографии Клопштока, но познал их недостаточно. Всякий знахарь познал траву лучше меня. Но чует ли знахарь траву? — снова вступал первый.

— Что Клопшток? Он не волшебник. Вряд ли Клопшток выйдет в ночь полнолуния за папоротником, нужен ли Клопштоку папоротник?

— Может Клопштоку и не нужен папоротник, но он ему желанен?

— Нет, Клопшток часть той стальной машины, где дышит интеграл, ему невозможно познать папоротник. Но мы превзошли его — благодаря…

Но тут оба спорщика воровато оглянулись и, прекратили разговор.

Тут же их скрыла чья-то парусиновая спина, и больше я их не видел.

Понемногу благостность снизошла на нас — вокруг блистали малахитом и яхонтом поля, кучерявились облака, летел мимо шмель.

Всё было правильно, и дорога сама вела нас к цели.

Однако наш провожатый друг поскучнел. Что-то его насторожило.

Извините, если кого обидел.

08 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XIII)

Итак, оба спорщика воровато оглянулись и, прекратили разговор.

Тут же их скрыла чья-то парусиновая спина, и больше я их не видел.

Понемногу благостность снизошла на нас — вокруг блистали малахитом и яхонтом поля, кучерявились облака, летел мимо шмель.

Всё было правильно, и дорога сама вела нас к цели.

Однако наш провожатый друг поскучнел. Что-то его насторожило.

— А нас там точно ждут? — затревожился Синдерюшкин. — А то, конечно лето сейчас, но ехать на чужие дачи просто так — врагу не пожелаешь.

Рудаков тут же спросил, при чём тут лето.

— Ну летом-то всегда живым уйдёшь, природа примет. А зимой другое дело…

И Синдерюшкин рассказал нам свою историю.

— Пригласили меня на дачу, — набив трубку, начал он. — Айда, говорят, новые мормышки опробуем. Ну, думаю, известное это дело. Мормышки… Они коловорот не тем концом держат. Ясно же — водку пить будем. Собрался всё же, да поехал.

Извините, если кого обидел.

08 июля 2004

История про ночь на Ивана Купалу (XIV)

— И вот, продолжал Синдерюшкин, — передо мной дачная местность, мясные угли на шампурах, водки выпили, до мормышек, понятно, руки не дошли.

Дача хорошая, богатая и благоустроенная. Дело к ночи, а я, старый да тёртый, рыболовный спальничек с собой прихватил. Собираюсь укладываться на фоне общего пляса и лобзания, но тут ко мне в комнату заходит девушка ростом в сто тридцать пятую статью Уголовного Кодекса и говорит:

— Я, — говорит, — знаю вас давным-давно, вы лучший друг моих родителей, и должна сказать вам следующее: я с детства вас хочу.

Ну, ломаться в протвинь! Мне нужен труп, я выбрал вас — до скорой встречи. Фантомас. Ну, говорю, понятное дело, что здоровье на фронте с афганскими басмачами потерял, обрезан по самые помидоры, и прочие дела. Девочка-то вышла — но вместо неё зашла хозяйка и говорит. Сурово так говорит, напряжённо:

— Ну и свинья же ты, Ваня. Ты зачем на дачу приехал?

Я ушёл в глухую несознанку и говорю:

— Да вот, блин,