Читаем без скачивания Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия (СИ) - Савченя Ольга "Мечтательная Ксенольетта"

Я смотрел на горизонт, едва удерживаясь, чтобы не потянуться за кинжалом. Это не просто злость. Она не жжется так больно в груди, не стучит в висках и не сбивает дыхание. Она не затуманивает разум так сильно. Меня одолела ярость, и лишь крохотная мысль отрезвляла рассудок, останавливала перед очередным убийством: Вольный прав. Разве справедливо убивать из‑за озвученной правды? Я изменился.

«– И ты решила воспитать меня?

– Похоже?

– Очень ».

Аня изменила меня. С ней я стал мягче, податливей. Ослаб.

– И из‑за какой?.. – не останавливался Ромиар. – Она использовала тебя, она предавала тебя. Хотела заточить твою душу, обречь на вечные муки. Она использовала всех, когда ей было это выгодно. Даже меня. – Поморщился. – Воздействовала сначала через Ив, а потом через Елрех. Даже ее она использовала, чтобы иметь влияние надо мною. Я ничего не забыл. Я помню, как она пришла ко мне, чтобы заключить сделку со мной и сплотиться против тебя. Она предавала тебя раз за разом, а ты все ей так просто прощаешь? Ты же не шан'ниэрд! Сделай же что‑нибудь! Если из‑за нее пострадает Елрех, я убью ее, и ты меня не остановишь.

Я молчал. В скором времени мне вовсе не удастся помешать хоть кому‑нибудь – я на пороге завершения своего пути. Да и о чем с ним спорить, если он прав?

Ромиар медленно выдохнул, снова поморщился и поинтересовался:

– Как мы оказались настолько уязвимы, что даже не можем потребовать правды? А если от этого зависит спасение мира? Я чувствую. – Он сжал куртку на груди. – Чувствую, что стою перед пропастью. Он оставил меня. Мой дух. Давно оставил. Не отвечает, не напоминает о себе, не подсказывает. А сейчас… Я даже не ощущаю его рядом, будто… Будто я ослеп. Будто я полностью превратился в безвольного. Стал таким же, как они. – Кивнул на спящих девушек. – Слабым, слепым. Беспомощным. Мне страшно, человек. Если у нас отобрали силу Вольных, какой смысл в нашей жизни? Как мы спасем мир, если потеряли себя? Потеряли свободу. Я запутался и хочу… – Он растерянно покачал головой.

Злость отхлынула, ее сменило сожаление.

– Я тоже больше не знаю, чего хочу, – признался я. Потер переносицу, убрал волосы за уши и предположил: – Быть может, наши духи свели нас вместе. Я так же, как и ты, уже стою на грани. Я знаю, что мой враг ищет сокровищницу. И если я не встречу его на входе к ней, то внутри первым делом воспользуюсь чашей Аклен’Ил. Она укажет на него. И если это будешь ты, я убью тебя. Если нет – воспользуешься чашей сразу после меня.

– А если это твой друг? – Он пытливо смотрел на меня. – Десиен. Если это он? Я видел, как этот балкор дорог тебе.

– Я убью любого, – убедительно сказал я. – Я спасу Фадрагос, чего бы мне это ни стоило. Солнце все равно сожжет мои воспоминания после смерти. После смерти мне будет все равно, кого я убил в этой жизни и кто был мне дорог, – замолчал ненадолго, а затем произнес тише, вкладывая угрозу в интонацию: – Надеюсь, ты меня услышал. Не проси меня больше разузнать тайны Ани. Не проси разрушить то, чего я достиг с ней.

Аня.

Бывает, когда забываешь нужное слово, и оно вертится на языке, но никак не формируется в памяти. Именно так я себя чувствовала с того времени, как увидела это перышко. Яркое, оно превратилось в такую же навязчивость. Оно напоминало о чем‑то невероятно важном, и это воспоминание вело еще к чему‑то…

Это перо что‑то связывает. Что‑то важное.

Где же я видела пташек с такой окраской? И почему мне так важно об этом вспомнить? Я снова покрутила перышко в руке, разглядывая его, – словно из павлиньего хвоста, но небольшое. Елрех, прежде чем позволить мне прикоснуться к перстню, какое‑то время возилась с ним, чтобы определить, содержит ли оно до сих пор на себе смертельный яд. Я расспрашивала о нем, говорила о странном подозрении, и ребята хмурились, рассказывали мне все, что знают о птичках. Редкая птица, редкий яд, против которого противоядия нет. Живут они небольшими стайками и могут гнездиться на одном месте тысячелетиями. Гнездо достается сильнейшей птице из выводка, а остальные разлетаются искать другой дом. Яд вырабатывается, как защита против хищников, и он настолько силен, что любое существо умирает безболезненно за доли секунды. Достаточно всего лишь одного касания. Достаточно даже касания к гнезду или к месту, где долго сидела птица. При этом яд так же быстро исчезает из мертвого организма бесследно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Именно этим пером и убил себя отец Эриэля после того, как нанес на себя какие‑то рисунки кровью Аклена и подарил свой перстень сыну.

– Еще раз подробно расскажи мне, что ты видела во сне, – попросил Кейел, поравнявшись со мной.

Мы благополучно подходили к концу горного хребта, огибая его вдоль Края. На холмах порывистый ветер гнул травы и цветы, подгонял нас в спину и мчался дальше в виднеющуюся за скалой пустыню, названную Слезами Шиллиар.

Я еще раз глянула на перо, но не сумев извлечь из памяти навязчивую мысль, протянула его Кейелу.

– И перстень, и перо содержат одну и ту же информацию. Она отличается буквально парой минут, – ответила, хмурясь и поправляя лямку сумки на плече. – Отец Эриэля говорил с ним перед смертью. Он знал, что Ил – Вестница, и был убежден, что с ней говорила какая‑то Повелительница. И эта Повелительница подсказала, как снять с Аклена клятву, которую он принес соггорам.

– Они упоминали имя Повелительницы, либо причину: почему она просила освободить Вольного?

– Нет, – я покачала головой. – Кейел, я рассказываю тебе то, что прозвучало. В прошлый раз я тоже рассказывала абсолютно все. И я не понимаю, почему вы воспринимаете Повелителей только в плохом свете.

– Потому что они коварны и приходят только разрушать. – Спускаясь по склону, он грозно глянул на меня и добавил: – Если Вестница заключила сделку с ними, значит, она несла беду и разрушение в Фадрагос.

Если Повелители в Фадрагосе аналоги божеств на Земле, то среди них могут быть и светлые. Но как донести эту мысль до ребят? В Фадрагосе приход Повелителей заканчивался трагедией, и никто не помнил от них ничего хорошего. Тут или сами жители не умеют ценить добро и на него у них отвратительная память, или с Повелителями и впрямь не все так чисто. Может быть, у них нет четкого деления на добро и зло? Вероятнее всего, они приходят с добрыми намерениями, а злобные фадрагосцы получая дар в руки оборачивают его против себя в смертельное оружие. Проблема в населении? Какая вероятность, что Повелители просто хотят перевоспитать своих детей?

– Вдруг так было не всегда? – приподняв брови, осторожно спросила я. Переступила кочку и подкрепила мысль высказыванием: – Отец Эриэля не проявлял никакого негатива, когда говорил о Повелителях.

Кейел скривился, словно от лимона. Убрал волосы за уши и спросил:

– Что за болезнь была у отца Эриэля?

Я поморщилась, пожала плечами.

– Не знаю. Что‑то с кровью. Как я поняла, он был архимагом, но не потому, что мог управлять огромным объемом силы, а потому что его кровь была лиловой. Наверное, он не знал тайну соггоров. Возможно, Эриэль тоже не знал, или не думал в этот момент об этом. Ты же знаешь, я не вижу больше, чем мне показывают воспоминания предмета.

– Да, – кивнул он и тише произнес: – ты не балкор. – Снова взглянул на меня, но теперь в глазах не было раздражения. Что опять происходит с его настроением? – Думаешь, лиловая кровь из‑за реки Истины?

Я отвернулась. Уставившись себе под ноги, ответила:

– Думаю, что у него возникла аномалия: волшебной воды в организме было больше, чем самой крови. Он был слабым по здоровью эльфом, но невероятно сильным магом. Он жил только за счет магической силы. И его болезнь была уникальной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Кейел опустил голову; его пальцы погладили ремешок ножен, собирающий на груди серую рубашку в складки. Хриплый голос прозвучал расстроенно и едва не растворился в шуме ветра:

– Выходит, его самопожертвование помогло освободить Аклена от клятвы. Аня, Дес…