Читаем без скачивания От них исходило душевное тепло (сборник) - Коллектив авторов

Отец уверял, что все это шло от духа семьи, от его родителей. От «корней», как говаривал он позднее.

А какие у них были застолья! Похоже, что именно они стали прообразом застолий в доме наших родителей: «В самой большой комнате накрыт большой длинный стол, и все места уже заняты. А во главе стола сидит тетя Роза – красивая, веселая, с укладочкой, а рядом дядя Самуил, не сводящий с нее глаз» (К.Л. Клебанова). При воспоминании же о застольях времен наших родителей прежде всего представляется большой полукруглый стол «сороконожка», где также с трудом можно найти место. Но, как говорили Вейно Эрик и Валя Глухова, «в этом Доме всегда все стулья себе находят». Стол «сороконожка» был примечателен еще и тем, что, собиравший вокруг себя огромное множество народа, имел при этом весьма поганое свойство: куда бы ты ни сел – неизменно натыкался на какую-нибудь из его ножек!

«Корни» нашей мамы – это семья бабушки Мани (Марии Мовшевны Скебельской), которая издавна жила в столице, владея шляпной мастерской и магазином при ней. Сама бабушка была женщиной характера сильного. Пятнадцати лет от роду, оставшись круглой сиротой, она одна, имея на руках младших брата и сестру, не только сохранила «дело», подняла младших, дав им обоим гимназическое образование, но и сама с отличием окончила Мариинскую гимназию и поступила в зубоврачебное училище. И никто никогда не слышал от нее ни слова жалобы. Лишь однажды, незадолго до своей смерти, она вдруг разоткровенничалась с Лией, как со старшей: «Трудно даже представить, как тяжко мне было! И я хочу, чтобы вы, мои внуки, знали об этом. И пусть сейчас это понятно, важно и интересно лишь тебе – я думаю, что когда-нибудь это будет понятно, важно и твоим братьям тоже…» Происходила она из семьи людей высокообразованных и интеллигентных. И хотя 1-я Мировая война и Революция разметали и уничтожили почти всех ее родных, кое-кто все же остался жив. Так, неоднократно приезжал с гастролями Симфонический оркестр Швейцарии, где главным дирижером был ее двоюродный брат Леон… Знала бабушка и языки: до конца жизни не было для нее лучшего отдыха, чем провести вечер с томиком Мопассана на французском… Были в ее библиотеке книги и на английском, и на немецком. Она знала, любила и хорошо разбиралась в русской поэзии и литературе, прививая нам, внукам, вкус к ним. Кстати, самым последним в ее жизни подарком нашей маме стало полное собрание сочинений Мопассана на французском…

Свадебная фотография. Подпись: «Мы еще будем по настоящему счастливы».

И если, по словам папы, наша мама «взяла от своих родителей все самое лучшее», то и он «всему хорошему обязан своим родителям». Соединив свои судьбы в 41-м, «в то время, когда регистрировали лишь смерти» (Р.Е. Шульман и С.С. Шульман), родители наши лишь закрепили и официально узаконили то, что зародилось много раньше. И так же как наш «Дед» Ефрем бережно, до самой смерти, хранил Ктуббу (еврейский религиозный брачный контракт), так и его дочь, наша мама, бережно хранила в памяти все, что касалось ее столь необычного замужества. Лишь совсем недавно в папиной «Вещевой книжке командира Красной Армии» обнаружилась их свадебная фотография, надписанная маминой рукой: «Мы еще будем по-настоящему счастливы!».

А познакомились они, когда им было по 8 лет, в далеком 24-м, учась в родной Аннен-Шуле. Правда, в школе их пути почти не пересекались: то учились в параллельных классах, то «вращались», как любил говорить папа, в разных компаниях… Но поступление на Биофак Ленинградского университета объединило их навеки. Там, на кафедре зоологии беспозвоночных, впервые появилось слово «вместе»: вместе поступили, вместе ездили в экспедицию, вместе увлеклись паразитологией и вместе стали одними из самых любимых учеников В.А. Догеля. Любимыми учениками у любимого Учителя… Потому-то и имели они общих как школьных, так и университетских друзей, которые все любили собираться у нас.

Вообще, для них, наших родителей, слово «любовь» всегда соседствовало со словом «дружба», а иной раз являлось и синонимом его. В этом они были едины всегда. Лие запомнились долгие тольяттинские разговоры с отцом уже после кончины мамы. «Говорят, что мне повезло с женой, – сказал он, – но мне не просто повезло. Всё гораздо проще: мне повезло встретить настоящую Любовь, которая к тому же стала мне настоящим Другом на всю жизнь». В маминых сохранившихся письмах можно найти отголоски папиных слов: «Нет ничего в мире надежнее, чем настоящая любовь и дружба. За это счастье стоило жить». Слова эти мама написала спустя «сорок и один год» после замужества. И, по ее словам, эти «сорок и один год, пролетели, как один день…»

Свое предложение маме отец сделал в день, когда началась Великая Отечественная война. А началась она на другой день после сдачи ими последнего госэкзамена. Вот как описывает мама эти дни: «Впереди была работа, аспирантура, выпускной вечер, планы, мечты… И вдруг все рухнуло – война. Надо решать, как жить дальше, что делать. Мальчикам просто – они все пошли добровольцами, а мы – за советом к Догелю. “Голубушки, – сказал Валентин Александрович, – лучшее, что вы можете сделать для Родины, – остаться на своих местах и добросовестно трудиться”»[1]. Мама воспользовалась его советом и следовала ему долгие годы войны, как, впрочем, и всю свою жизнь.

«Мальчикам просто – они все пошли добровольцами», – писала мама. Пошел добровольцем и наш отец. 28 июня он подал заявление в Народное ополчение, а «4 июля – мы уже в Армии». Об этом он позднее напишет в своем докладе «40 лет снятия Блокады»: «Волею судеб вся моя судьба типична для защитников города Ленина». И далее в том же докладе: «В этой невиданной по масштабам битве в той или иной степени была связана деятельность всех жителей, всех учреждений. С особой силой это проявилось в Ленинграде, который уже на третьем месяце Войны стал городом-фронтом. Не оказался в стороне и Университет, многие студенты, преподаватели и сотрудники которого приняли непосредственное участие в боевых действиях». К этим незабываемым событиям своей жизни отец неоднократно возвращался: «Особенно ярко вспоминаются, конечно, наши однокашники – биологи. Среди добровольцев почти все “мальчики” пятого курса, только что сдавшие госэкзамены, но так и не успевшие получить своих дипломов» (из статьи Н. Шапиро и С. Шульмана в газете «Санкт-Петербургский Университет» № 12 от 21 апреля 1995 г.).

А потом были долгие годы войны, не простой путь от рядового до офицера. Первая военная должность отца называлась «повозочный санчасти 277 отд. пул. – арт. батальона». Поэтому и стала его любимой песня Л. Утёсова «Стой, лошадка верная». Когда мы теперь слушаем ее, то вспоминаем папины рассказы о том очень нелегком периоде его жизни. Но в папиных рассказах все выглядело так легко, так просто и так весело! Но, хорошо зная отца, все мы понимали цену этой легкости и веселья – недаром бравый солдат Швейк был его любимым литературным героем. Как правило, чем смешнее и веселее выглядело все в папиных рассказах, тем сложнее и труднее ему было на самом деле. К тому же та ситуация была совсем не смешной: студентов-горожан прикрепили повозочными к лошадям, реагирующим лишь на ненормативную лексику. Но как тут радовался и веселился отец: «А я справился! Мне это было легко: все эти слова я и знал, и сказать их мог!» – и как-то незаметно опускал то, как трудно было ему, горожанину, управляться с лошадью…

Вспоминаются и другие, более поздние его рассказы, которые, однако, ассоциативно тесно связаны с годами военной службы. Было это спустя полгода после кончины мамы, во время тяжелой, почти смертельной болезни отца. Тогда, после диких, с трудом переносимых болей, он вновь попал на операционный стол. И вот из реанимации, находясь между жизнью и смертью, он писал письма, успокаивающие и поддерживающие не только нас, его детей, но и его «однопалатников», так же боявшихся повторной операции… Письма эти, полные смеха, веселья, юмора, задора буквально зачитывались до дыр! В них больничная палата называлась «адом», операционная «чистилищем», а реанимация «раем с ангелами в белых и голубых халатах». Соседок своих по несчастью, годившихся ему в дочери, он называл «однополчанками», пытаясь шуткой отметить их возраст: «Между двух прекрасных роз мухомор поганый рос…»

А как же иначе – ведь слово «однополчанин» навеки осталось для отца одним из самых главных в жизни! Ведь именно они, его однополчане, были ему «роднее родных» (С.С. Шульман) долгие годы войны, и именно благодаря им он понял ценность слов «дружба навечно и верность до конца» (С.С. Шульман). И все они, долгие годы собиравшиеся у нас после официальных торжеств, стали нам тоже такими же близкими и родными!

Из сохранившейся автобиографии отца можно проследить его военный путь: «В рядах Красной Армии прослужил до 1944 года: сначала в качестве рядового, затем, с марта 1942 года, работал в качестве старшего лаборанта медслужбы Эвакуационного Госпиталя № 81, а с 5 сентября 1942 года – старшим лаборантом 325 ОИСБ Краснознаменной Мгинской Стрелковой Дивизии».