Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но история была к Брюсову безжалостна, главным революционным поэтом стал совсем другой поэт, тоже, правда, славившийся эпатажем. Если Брюсов пугал публику, говоря «Родину я ненавижу», то идущие вослед уверяли, что любят смотреть, как умирают дети. Эмигрантские воспоминатели будут безжалостны — индульгенции в виде поэзии у Брюсова не было.
Всё дело в том, что Валерий Брюсов был попсой русской литературы. отсюда всё это политическое и эстетическое флюгерование, отсюда эта любовь к должностям и заседаниям — и отсюда эта популярная эзотерика.
Извините, если кого обидел.
28 октября 2004
История про Брюсова. Вторая
Среди историй Олега Лекманова о его коллегах-литературоведах есть одна, которая мне очень нравится: «На одной из гумилевских конференций академик Александр Панченко делал доклад под названием «Нравственные ориентиры Серебряного века» (или что-то вроде того).
Первые два ряда заполнили интеллигентные старушки, пришедшие посмотреть на знаменитого благодаря TV академика. Остальные 18 рядов были заняты школьниками, которых на конференцию загнали «добровольно-принудительно».
Академик начал свой доклад чрезвычайно эффектной фразой:
— Как известно, Михаил Кузмин был педерастом!
Старушки сделали первую запись в своих блокнотиках. Скучающие лица школьников оживились. По залу прошелестел смешок.
— Молчать!!! Слушать, что вам говорят!!! — весь налившись кровью, прорычал Панченко. — А Гиппиус с Мережковским и Философов вообще такое творили, что и рассказать страшно!!!
Тут школьники в порыве восторга принялись обстреливать академика жёваной бумагой.
— А Сологуб с Чеботаревской?! А Блок, Белый и Менделеева?! — не унимался Панченко. — Молчать!!! А Георгий-то Иванов, сукин сын?!..
Зал ликовал».
Совершенно неважно, как было на самом деле. Но атмосферу Серебряного века Панченко передал верно. Поэты и писатели кинулись в омут сексуальных экспериментов, впрочем, довольно наивных в наши времена распространения гондонов и победившей стаканной идеи Коллонтай.
Но тогда простые действия обставлялись мистикой и эзотерикой. Мимоходное блядство, которое для вежливости называлось всякими философскими словами, казалось наполненным особым и иным смыслом. Над обыденной еблей веял образ Софии Премудрой со свечкой в руках.
Одним из углов в разных многоугольниках был Андрей Белый. Он повсюду наследил, и наследил порядочно, чему способствовало его положение эзотерического пророка. Ему не нужен был, или был невозможен обычный акт санитарно-гигиенического перепихивания. Он, наоборот, вступал повсеместно, и с кем ни попадя в духовную связь, а если что адепты сурово стучались в дверь:
— Как смели вы!.. Наш ангел мог запачкать свои ризы…
Кроме его собственного романа «Петербург» все эти три- и более угольники хорошо иллюстрирует брюсовский «Огненный Ангел».
Собственно, весь его сюжет умещается в названии, стилизованном под старину:
«Огненный ангел, или Правдивая повесть, в которой рассказывается о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией и некромантией, о суде над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа Трирского, а также о встречах и беседах с рыцарем и трижды доктором Агриппою из Неттсгейма и доктором Фаустусом, написанная очевидцем».
Извините, если кого обидел.
28 октября 2004
История про Брюсова. Третья
…По сути, это рассказ бывшего ландскнехта Рупрехта о событиях 1534 года, когда он, возвращаясь в Кёльн, влюбляется в прекрасную даму по имени Рената. Рената ищет своего супруга, графа Генриха фон Оттергейма, который по её словам не просто муж, но и ангел — мнение, достойное многих современных жён.
Рупрехт повинуется Ренате во всём, и, наступив на горло собственной песне, помогает в поисках. Для этого приходится занимаеться оккультными практиками, летать на шабаш, маша ручкой Гёте, отречься от Господа, но понятно, что ничего хорошего из этого не выходит. Генрих исчезает в астрале, Рената спустя некоторое время умирает в темнице в ночь перед казнью — точь-в-точь как Гретхен, а Рупрехт уезжает за море, будто знаменитый хоббит Фродо Баггинс.
Брюсов публиковал роман в журнале «Весы», в предисловии выдав его за рукопись «находящуюся в частных руках» и только что обнаруженную. Некоторые попались на удочку, но в данном случае мистификация лопнула достаточно быстро. Степень маскировки «Огненного ангела» была не большей, чем подлинное время написания саги о Фандорине. Дело было ещё и в том, что все знали, что в романе выведены реальные персонажи светско-литературной жизни. Генрих имел прообразом Андрея Белого, Рупрехт — самого Брюсова, а под Ренатой подразумевалась Нина Петровская. Ходасевич пишет о ней безжалостно: «Писательницей называли ее по этому поводу в газетных заметках. Но такое прозвание как-то не вполне к ней подходит. По правде сказать, ею написанное было незначительно и по количеству, и по качеству». Беда была ещё в том, что Петровская не обладала жёсткостью и прагматизмом Марии Будберг или Лили Брик.
Но отношения были в ту пору веселы и вычурны. После долгого и утомительного платонического романа Петровская на литературном вечере подошла к Белому, и с обидой уткнула ему ствол в грудь. Случилась осечка, револьвер отняли.
Потом, через восемь лет из этого же револьвера, подаренного Брюсовым, застрелилась поэтесса Надежда Львова, следующая пассия Брюсова. Тут, кстати, некоторая терминологическая невнятица. Ходасевич называет этот ствол «браунингом». Совершено непонятно, что это было на самом деле — само слово браунинг превратилось в европейских странах в синоним автоматического пистолета. Была, кстати, растиражированная модель 1906 года, дамская, в два раза короче двадцатисантиметрового армейского, выпускавшая шестимиллиметровых птичек.
В общем, невнятица — разница револьвера и пистолета в русском языке разительна. Если кто расскажет мне истинную историю этого пистолета, то я буду всемерно признателен.
Неизвестна и судьба самого оружия. Хорошо бы его хранить в Литературном музее и выдавать поэтам под роспись.
Извините, если кого обидел.
28 октября 2004
История про Брюсова. Четвёртая
Но это я как-то отвлёкся и начал перечислять кровожадное. Самоубийство Львовой произойдёт позднее. Пока Брюсов в «Огненном Ангеле» разделывается с другими персонажами, будто психотерапевтически уничтожает собственную привязанность к Петровской.
Наконец, разрыв состоялся, но Петровская продолжала жизнь с несмываемым клеймом Ренаты. Так и называется поминальный очерк о ней, написанный Ходасевичем. Рената отравилась газом в нищей парижской квартире февральской ночью 1928 года. Брюсов умер в 1924 — за десять лет до Белого.
Это очень грустная история.
Но не самими смертями — к тому времени все привыкли к крови, и поэтами часто мостили овраги. Это история про то, как время смывает позёрство —
