Читаем без скачивания Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова закачались ременные петли — это дядюшка Чипс выбирался наружу. Показался в проёме кабины светлый полотняный угол мешка. Спрыгнув на землю, дядюшка Чипс уронил мешок рядом с собой, выбрав на траве место посуше. Потом распустил узкую горловину и сунул туда руку, слово фокусник, извлекающий змей. Но то, что он вынул — оказалось вовсе не змеей. Это был тёмного цвета матерчатый сверток. Дядюшка Чипс показал его Бобу, и сверток вдруг раскрылся — сам собой — омахнув Картофельного Боба распахнувшимися полами, ослепив ярчайшим пуговичным блеском. Длинные рукава — свесились.
Картофельный Боб ждал, соображая — что же это такое. Тогда дядюшка Чипс чуть потряс этим развёрнутым свертком, избавляя материю от вездесущей здешней серой пыли, и свисающий с его рук костюм послушно пошевелил рукавами, точно короткий человечек, которого дядюшка Чипс держал на весу, ухватив за плечи.
Картофельный Боб почувствовал вдруг, как сужается его горло, и как труден делается каждый новый вдох. Это был настоящий пиждак… вроде того, что Картофельный Боб видел на строгом дядюшке Израиле, или того, что носил дядюшка Санитарный Инспектор, которого Боб видел один раз у ресторанчика тетушки Хаммы. Дядюшка Чипс, держа пиждак в руках, примерил его к плечам Картофельного Боба, отчего тот вдруг засмущался и сгорбился в три погибели, потом протянул пиждак Бобу и терпеливо дождался, пока тот не преодолеет нерешительность и не потянется робко…
На ощупь пиждак оказался совсем не таким, как представлял себе Картофельный Боб — вовсе не мягчайшее одеяние, нежнейшее и невесомое. Пиждак оказался довольно тяжёл, примерно с пригоршню картофельных клубней весом, и походил на хорошо выстиранную рогожу мешковины. Но это все не имело никакого значения. Картофельный Боб стиснул заскорузлые пальцы, и материя подалась под ними… у неё была своя особенная мягкость — так бывает мягка весенняя земля, когда разомнёшь комки и просеешь сквозь пригоршню творожистую мякоть. Картофельный Боб прижался к материи лицом, и ноздри его затрепетали. Свежий запах незаношенной мануфактуры, льняная гладкость блестящего подклада. Пухлые ровные швы, таящие в себе крепкую нить, словно борозда в земле, проведенная пальцем, что таит в себе белёсый стежок молодого корня.
Пуговица нашла какую-то ранку на его щеке — порез от ногтя или царапину сучком — и больно надавила, подсорвав едва подсохшую корочку, и Картофельный Боб разом отстранился, подумав вдруг, что может испачкать драгоценную одежду, как всегда пачкает метеный песок дворика тетушки Хаммы, опускаясь на него коленями.
— Пиждак! — сказал Картофельный Боб — то ли вслух, то ли просто мыслями.
Дядюшка Чипс смотрел прямо на него, держа распахнутый мешок наготове.
— Не бойся, Боб, — сказал он, по-прежнему ободряюще улыбаясь. — Ну-ка, приложи его к себе… нет, не этой стороной… Вот так, правильно. Теперь подержи так… — он отступил назад и внимательно оглядел Картофельного Боба со стороны.
— Так я и думал, — сказал он. — Вы с Папашей примерно одного роста. Эй, видишь это? — он поддел пальцем один из пиджачных лацканов и повернул так, чтобы Картофельному Бобу было видно. Поверх тёмно-серой, в мелкую полоску материи, был пришит какой-то кожаный лоскут — Картофельному Бобу даже пришлось ковырнуть ногтем, чтобы понять, что же это такое.
Эмблема, нашитая на лацкан, изображала две незнакомые Бобу перекрещенные железяки — видимо те, которыми набит кузов тягача дядюшки Чипса — а также пунктирную ленту шоссе, петляющую, как вена по тыльной стороне ладони, и крошечный, небрежно нарисованный бус, протискивающийся под скрещенными железяками, как под поваленными друг на друга деревьями.
— Это эмблема гильдии автомехаников, — сказал дядюшка Чипс неизвестно кому… ведь Картофельный Боб не понял вообще ни одного слова. — Папашина гордость! Он говорит, у меня когда-нибудь будет такая же… Эх, Боб…
Они помолчали — и дядюшка Чипс глядел на эмблему с какой-то непонятной, даже напугавшей Картофельного Боба тоской, а сам Картофельный Боб смотрел на этот кожаный лоскут скорее из послушания, чем с интересом — чтобы не обидеть доброго дядюшку Чипса.
— В общем, смотри сюда, Боб — у Папаши есть проездная карта — ему положена одна оплаченная государством поездка в год, до Пристоуна и обратно. Я ещё не видел, чтобы он ею хоть раз воспользовался. Мне её даже красть не пришлось — она так и должна лежать в кармане пиджака, в котором он её получал… вот здесь… — дядюшка Чипс протянул руку к пиждаку, который обнимал Картофельный Боб, и выудил из кармана, что на груди, прямоугольный кусок картона. Его изнанка была выцветшей, как палый лист.
— Вот он, молодой Папаша, — сказал дядюшка Чипс, разглядывая карту с другой стороны… и голос его вдруг прервался, словно он одновременно и сказал, и кашлянул. — Роберт Уопорт Стрезан… Ну, надо же… Вы с ним ещё и тёзки, Боб. Как тебе такое?
Он все крутил и крутил карточку в руках, словно никак не мог на что-то окончательно решиться.
— Однажды у меня тоже будет такая же, Боб. И пиджак такой будет — я, наверное, тоже повешу его в шкафу и забуду про него навсегда. Он будет постепенно задвигаться в дальний угол — с глаз долой. Будет висеть там — загороженный мамашиными платьями, в которые она никогда не сможет больше влезть. Да, Боб, такова судьба всех первых костюмов. Они — как спущенные флаги. Ты понял? Наступает ночь, и флаг на ратуше спускают с обещанием снова поднять его завтра…, но следующий день случается дождливый, и солнца не видно — поднимать флаг в такую погоду не имеет никакого смысла пока. Штука в том, что и следующий день опять не лучше, да и следующий снова обходится без восхитительного восхода… А потом начинается осень и льёт уже и ночами, а зимние дни хотя бывают солнечны, но они так коротки — не успеешь продрать глаза и взяться за фал, как солнце уже ползет к закату, и ты пожимаешь плечами и поворачиваешься спиной.
Дядюшка Чипс пошевелил пиждаком:
— Это Папашин спущенный флаг, Боб… и Папаша твердит без конца, что и у меня будет такой же. Наверное, это на самом деле так. Ведь, если подумать, флаг на ратуше — это вовсе какая-то неумная затея. Кому и зачем это нужно — флаг в нашем вечно спящем городе… на ратуше, этой каменной башне с постоянно врущими часами? Флаги, Боб, должны подниматься над кораблями. И то — не над всякими. Не над
