Читаем без скачивания Площадь - Чхе Ин Хун

обиду, а Ынхэ, вероломная обманщица, предавшая его, настолько дорога ему, что он готов верить ей слепо и безоглядно? Обнимая тело женщины, содрогающееся в рыданиях, он свято верил, что она была с ним честна и тогда, когда обещала не ездить в Москву.

В ее слезах чувствовалась такая искренность! Он дал ей возможность выплакаться вволю. Дождь не переставал. Его монотонный шум то усиливался, то затихал, как будто небо беседовало с землей.

Тихие всхлипы плачущей женщины, шум дождя, негромкие вздохи и уханье фронтовой ночи — его слух воспринимал все вместе, как одно целое, как будто так и должно было быть.

С той ночи они встречались почти ежедневно. Иногда днем, иногда ночью. Порой просто не успевали договориться о встрече, но Менджюн каким-то шестым чувством безошибочно угадывал, что она уже в пещере и ждет его. Тогда, скрываясь от любопытствующих взглядов, он спешил напрямик к заветной пещере, через перевал, и когда входил, неизменно видел одинокую женскую фигурку, сидящую в темном углу.

Шла война с ее беспощадными законами. Никакого соблюдения установленных правил, но и не импровизированный церемониал — на огромных просторах ненасытная война по-своему собирала свой урожай, то и дело посылая смерть на поиски очередной жертвы. А они — Менджюн и Ынхэ — встречаясь, как бы заряжали свои уставшие тела новой жизненной силой, силой, которая помогала им переносить напряжение и треволнения фронтовых будней.

Если выглянуть из глубины пещеры наружу, справа видна высоковольтная мачта, обломившаяся посередине. Сейчас как раз на этом изломе зависло здоровенное белое кучевое облако. Вспомнилось, как в далеком детстве, школьником, он соорудил квадратную рамку по десять сантиметров высотой и шириной, ставил перед собой и, глядя через нее на окружающий пейзаж, старательно переносил на бумагу все, что видел в этом квадратике. Рамка была хороша и удобна тем, что четко отграничивала заданный для рисования кусочек бескрайнего внешнего мира. Конечно, вход в пещеру не имел такой правильной геометрической формы, да и по краям со всех сторон зарос бурьяном, но все же выхваченное этим почти квадратом пространство вмещало в себя довольно живописную картину с фоном из дрожащего марева, появлявшегося в солнечные дни. Наблюдая из темноты пещеры четко очерченный фрагмент яркого и жизнерадостного мира природы, Менджюн думал, как все-таки гармонично, красиво и идеально устроена живая природа. Надежная каменная стена окружала его со всех сторон — сверху и снизу, справа и слева. Из этого каменного мешка внешний мир воспринимался совершенно иным. Он представлял себе, как какой-нибудь зверек величиной с ладонь из своей норки внимательно и настороженно следит за тем, что происходит в большом и незнакомом внешнем мире: танки и артиллерия ведут смертельный бой, Народная Республика истекает кровью, агонизируя на смертном одре…

Менджюн не ощущал себя участником исторических событий, он был свидетелем, созерцателем. И не было душевных сил, чтобы выйти из состояния полного безразличия, не было даже желания осудить себя за пассивность и безучастность. Он чувствовал себя безмерно усталым. От поверхности земли поднимался чуть заметный теплый парок. В эту минуту Менджюн от души позавидовал далеким предкам, которые не знали условностей, жили в таких вот пещерах, прикрывая наготу звериными шкурами и древесными листьями, и самцы могли по запаху отличить свою самку от других… Должно быть, этим людям мир представлялся настоящим раем: симфония зелени на фоне лазурного неба, игра солнечных лучей, теплый запах родной земли… Что мешает и нам жить, как жили наши предки, зачем мы безумствуем, отнимая земные блага у грядущего целыми горстями?

Послышался шорох снаружи. Низко пригнувшись, в пещеру вошла Ынхэ. Улеглась, как всегда, рядом, на привычное место. От нее пахло медикаментами. Сняла пилотку, подложила под голову и вдруг спросила:

— К чему эта война? Кто ее начал?

— Это, наверное, от одиночества.

— Кто же начал?

— Само собой, Ким Ир Сен.

Ынхэ задумалась, прикрыв глаза. Полежала некоторое время молча, потом повернула к нему лицо, положила руку на его грудь и тихо сказала:

— Допустим, ему хотелось этого. Но разве он имеет право бросать в эту бойню всех нас?

— Право? Если бы все соблюдали право, о котором ты говоришь, на нашей грешной земле уже давно была бы райская жизнь!

— Говорят, у Ким Ир Сена была любовница…

— Может, и была. Да не такая, какая надо бы.

— Если бы ты, Менджюн, стал главой государства, ты бы как управлял страной?

— Я? Я бы не допустил такой дурацкой ситуации. По крайней мере, не доводил бы до войны. Я бы первым делом издал указ: гражданин Корейской Народно-Демократической Республики имеет священную обязанность любить жизнь. Всех, кто нарушает, кто не исполняет эту обязанность, считать врагами народа, агентами империализма. Тех, кто никого не любит, немедленно расстреливать именем народа. Ну как?

— Ха-ха-ха…

Ынхэ расхохоталась открыто и весело.

— Ты безнадежный романтик. Если отдать бразды правления в твои руки, в первую очередь пострадает именно народ!

— Романтик? А разве есть толк от прагматиков? До чего они нас довели? Сама видишь…

Он прижал к себе ее трепетное тело. Ее упругая грудь, живот, бедра и ноги как бы слились воедино с его телом. Менджюн прикрыл глаза, и сразу в памяти всплыли встречи с нею накануне войны. Вечер, когда она впервые рассказала о возможной поездке в Москву, ночь, проведенная вдвоем в уютном номере санатория на знаменитом Вонсанском побережье, ее предательство и внезапный отъезд в Москву — все это связано с одной-единстве иной женщиной, Ынхэ, которую он безумно любит. Сейчас она в его объятиях. Странно получается: когда она в Москве — вероломная предательница, когда здесь, на берегу реки Нактонган, рядом с ним — живое воплощение верности и раскаяния.

Он расстегнул пуговицы ее гимнастерки, потом принялся за кожаный ремень. Пояс с металлической пряжкой неприятно лязгал, пока он раcстегивал его. Такая грубая железяка на нежном теле Афродиты. Кто посмел послать сюда, на Нактонганский фронт, где танки плюют кровью и земля горит в адовом огне, эту богиню любви и красоты, которой аплодировали в самом Большом театре, с его знаменитой колоннадой? Кто посмел погнать невинных людей, таких, как это хрупкое нежное создание, на страшную бойню, где и металл не выдерживает человеческой жестокости и накала ненависти? Врете! Ничего у вас не выйдет. Вы намерены обманывать народ именем самого народа. Но мы отыщем правильный ответ на ваши действия. Не стройте из себя героев, мы вас раскусили! Обманувший ожидания, сам будет обманут ровно настолько же.