Читаем без скачивания Площадь - Чхе Ин Хун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Менджюн вел записи, где аккуратно провел параллели между сталинизмом и христианской религией, в частности католицизмом.
Христианство:
1. Эпоха Эдема.
2. Грехопадение.
3. Человечество среди первородного греха.
4. История племен и народов эпохи Ветхого Завета.
5. Явление Иисуса Христа.
6. Распятие.
7. Искупление страданием.
8. Римский Папа.
9. Ватикан.
10. Земля обетованная.
Сталинизм:
1. Первобытно-общинный строй.
2. Возникновение частной собственности.
3. Разделение на классы.
4. Рабовладельчество. Феодализм. Капитализм.
5. Явление Карла Маркса.
6. Серп и молот.
7. Система критики и самокритики.
8. Сталин.
9. Кремль.
10. Победа коммунизма во всем мире.
От Эдема и грехопадения до догмата о непогрешимости Папы Римского главные события истории христианства на удивление похожи на основные вехи пути к коммунизму, особенно в вопросах веры и морали.
Поднаторевший в изучении философии, он не мог проглядеть эту историческую аналогию и самостоятельно пришел к выводу, что в этом смысле Маркс был просто учеником и последователем Гегеля. Гегель первым снял с Библии ее исторический флер и, затушевав местный колорит, вывел на ее основе свою теорию «абсолютной идеи», берущей начало из «абсолюта» (мирового духа), где развитие идеи проходит в «стихии чистого мышления», раскрывая свое содержание в системе связанных и переходящих друг в друга логических категорий. Получается, что философское учение Гегеля — всего лишь перевод Библии на некий международный язык, вроде эсперанто. Чем правдоподобнее и выразительнее подлинник, тем правдоподобнее и выразительнее его перевод. Карл Маркс нарядил этот сконструированный и любовно вылепленный предшественником и учителем голый манекен в одежду по своему вкусу. Эта одежда представляла собой мантию из марксистской политической экономии и утопической теории идеального человеческого общества.
Подобно тому, как в современной церкви невозможно отыскать простой и честный энтузиазм и искреннюю веру, какие существовали на заре возникновения религии, так и в коммунизме, хотя он и вобрал в сферу своего влияния немалую часть земного шара, давно уже исчез тот простой и честный дух, который заставлял его основоположников думать правильно и справедливо. Подобно тому, как в представлении европейцев гегелевская философия стала опиумом, несмываемым токсином, так для Ли Менджюна пережитое в сталинском обществе стало тем, от чего нельзя избавиться. Потому что на этом шаманском камлании поклонялись кумирам, за которыми ничто не стояло. Там предпочитали постигать правду не собственной головой, а полагаясь на заклинания. Здесь правила не душа, а железный кулак. Это была не любовь и прощение, а ненависть и возмездие. Это была страна, которая предпочла Маркса догматам Русской православной церкви.
В системе сталинизма пока не появился свой Мартин Лютер. Того, кто осмеливался противопоставить себя кремлевскому режиму, ждала неминуемая гибель в застенках незнающих жалости инквизиторов. Их всевластие пока неколебимо. Подобно тому, как уже две тысячи лет откладывается второе пришествие, так уже тридцать лет откладывается создание коммунистического рая. Вот до этого места и добрался своим разумением Ли Менджюн. Дальше дороги нет. Пропасть. Дело было не только в том, что ее не перепрыгнуть и не на чем спуститься вниз. Менджюн все больше терял веру в то, что сможет прорубить в этих страшных джунглях достаточную для себя площадку, веру в свои силы и интеллектуальные возможности. В северокорейском обществе невозможно было жить так, чтобы в союзе с кем-то совместно разрешать проблемы. Это все он знал еще до начала войны. Он приготовился долго ждать. Нельзя быстро найти заклинание, управляющее ходом истории, и нельзя покончить с жизнью. Он будет терпеть, пусть понемногу, но своим умом продвигаясь вперед. Однако разразилась война, и он попал в плен. Представляя, каково может быть в Северной Корее отношение к людям, которые были схвачены врагом, а потом вернулись назад, Ли Менджюн не желал для себя такой судьбы. Было ясно, что там он не сможет устроить для себя такую жизнь, чтобы провести остаток дней, получая хотя бы некоторое признание окружающих, спокойно, но в соответствии со своими убеждениями и возможностями. Как человека, зараженного бациллой империализма, его будут чуть что привлекать и заставлять каяться. Живя среди людей, он все же будет изгоем. Что можно предпринять в таких обстоятельствах?
Нет, на Север возвращаться нельзя. Как быть? Выбрать Юг?
По мнению Менджюна, Южная Корея была, как выразился немецкий философ Киеркегор, несуществующей Площадью, где обитают несуществующие люди. Это место, где веры боятся, как черт ладана, где царит свобода деградации и лени. В этом смысле это действительно «свободное поселение». Почему сегодня коммунизм теряет былую популярность? Да потому, что ему не удалось четко и безошибочно указать народам объект борьбы — врага. В наши дни представления о враге, который был совершенно очевиден во времена Маркса, мечутся, как безумные, подобно стрелкам атомного локатора. Стремясь избавиться от нищеты и зла, несчастный народ, пометавшись в лабиринте социальной неразберихи, бросает дальнейшие поиски и по старинке бежит к гадателям с их книгой «Толкования»[8], в которой расписана судьба каждого по месяцам и годам. Когда самые известные умы человечества не могут определить разлагающуюся, скрытую под маской структуру современного общества, просто глупо обвинять во всем какого-нибудь заурядного чиновника. Свобода есть. На Севере этой свободы нет. Там даже нет свободы быть ленивым. Там подавляют достоинство. Южнокорейские политики — гении. Набившись в кабаки, под слезливые романсы они бьют себя в грудь, и, жалея страдающий народ, одну за другой выдают лицензии на все новые винокурни. В ответ на призывы женских организаций запретить проституцию, в лучшем случае, сообщают в каком-нибудь газетном интервью, что эти требования приняты к рассмотрению. Содержание их политической философии настолько завуалировано, что логику действий понять невозможно. Зато они заранее точно знают, где и как надо строить дамбу, чтобы придать нужное направление мутному потоку народных волнений. И еще. Все они очень нежные и заботливые родители: не забывают своевременно поручить воспитание собственных
