Читаем без скачивания Мемуары военного фельдшера - Клавдий Степанович Баев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот оно что значит! За себя постоять можно, только надо действовать дружно. Стоять друг за друга. А вот этого у нас еще нет. Одного раздевают, другие не вмешиваются. А вот капитан не побоялся, сумел постоять за себя. Капитан этот уже не молод. Ему наверно уже под сорок. А смелый! Когда находились в ростовском лагере, он казался каким-то тихим и неразговорчивым. Фамилия его Яковлев, родом из Сибири. А откуда точно не знаю, Сибирь ведь очень большая.
Самое страшное началось утром, когда пришли немцы. На построении начальник конвоя потребовал выдать зачинщиков этого происшествия. Избитые конвоиры указали на капитана Яковлева и еще на двух офицеров. Им приказали выйти из строя и стать к каменной стене скотного двора. Никаких допросов не было. Начальник конвоя приказал на глазах всей колонны расстрелять зачинщиков. Расстреливать вышли конвойный со шрамом на подбородке и еще двое таких же, как он, мерзавцев. Капитан и его товарищи успели только крикнуть: «Прощайте, товарищи! Проклятье фашизму!». Больше они ничего не успели сказать, так как затрещали автоматы в руках наемных убийц, гнусных предателей Советского Союза.
Кровь стынет в жилах, когда все это вспоминаешь. Нет, этого никак нельзя забывать! Неужели все это останется тайной, и никто и никогда не узнает, как у каменной стены умирали пленные советские офицеры с гордо поднятой головой, посылая проклятья германскому фашизму? Нет. Нет. Нет. Об этом должны знать многие. Долг живых рассказать народу о тех людях, которые и в плену не покорялись врагу, умирали, но пощады у врага не просили.
Сегодня пленным даже не разрешили взять воды из колодца для питья. Конвоиры свирепствовали. Тех, кто хоть немного начинали отставать, стреляли без всякого предупреждения.
Никогда я не думал, что могу оказаться в плену. И во сне такое не снилось. Ведь как удачно шли дела у разведчиков. Одерживали победу за победой. Порой даже немца насилу догоняли. А теперь плен. Унижение, издевательство, голод и в конечном итоге смерть… Если не расстреляют по дороге, то помрешь где-нибудь на ночевке. А могут и на ночевке расстрелять. Смерть без всякой пользы. Каждый день идешь и перебираешь в памяти события последнего боя. Часто задаешь сам себе вопрос: «А нельзя ли было как-нибудь избежать тогда плена?» Сколько ни строил разных вариантов, а приходил к одному: укрыться мне было негде. Но я и тогда, даже в последнюю минуту, не думал о плене. Я считал, что сейчас наступит смерть. Все кончено… Но все получилось иначе. Когда меня ранило, я больше не поднимал головы. Считал так лучше, чтобы не видеть смерть. Грозный и незнакомый окрик заставил меня поднять голову. На меня был направлен ствол автомата. Пришлось вставать. А что мне в такую минуту оставалось делать? Не вставать? Тогда явная смерть. То же самое получилось и с остальными.
Опять на исходе день. На горизонте показался населенный пункт. В этом селе должна быть ночевка. Колонну подгоняют, чтоб быстрее двигались. Да пленные и сами хорошо понимают, что хоть из последних сил, а до ночлега надо дотянуть. Дойдешь до ночлега – до завтра есть шансы остаться живым, а там снова неизвестность. Около скотного двора, куда нас пригнали, стояло много жителей. Больше всего – это женщины и ребятишки. Конвойные начали отгонять жителей, но они не уходили. К ним подошел начальник конвоя и женщины стали упрашивать его, чтобы он разрешил передать пленным продукты. Как они сумели уговорить этого твердолобого фашистского офицера, я не знаю, но факт тот, что разрешение было дано. Все продукты были свалены в одну кучу тут же около скотного двора. Пленных построили в колонну по пять человек, предупредили, чтобы был порядок и начали прогонять возле кучи продуктов. Продукты раздавали немцы. В общем, каждому пленному что-нибудь, да давали. Мне угадал кружок подсолнечного жмыха и две картофелины. Некоторым даже хлеб достался.
В скотном дворе возле стен была настлана чистая солома. Тут же, в скотном дворе, стояло несколько бочек, наполненных свежей колодезной водой. Позаботились о нас жители. Это было первое село, где о нас проявили такую заботу.
Моему другу Мухину Жорке достался кусок кукурузного хлеба. Поужинали мы с ним по тем временам неплохо. Хлеб, жмых, картошка и чистая колодезная вода. Что еще надо?
Ночью запылало несколько костров, и запахло противным запахом. Это пленные казахи, узбеки и киргизы жарили на кострах куски мяса от павших коней. Они на каждой ночевке жарят эту пропастину. Около дорог много валяется конских трупов. Когда идем по дороге, вот тогда они срезают куски мяса с этих трупов. Кроме них такое мясо больше никто не употреблял. Они же не брезговали. У них полные вещмешки такого мяса. Многие русские пленные умирали от голодной смерти, но от такого мяса отказывались.
Не прошла спокойно и эта ночь. Снова нагрянули пьяные конвойные, и опять начали раздевать офицеров. У меня на этот раз сняли свитер и меховую серую шапку-ушанку. Свитер еще туда-сюда…Пусть уж, рано или поздно все равно снимут. Но зимой остаться без шапки? Я попросил у конвойного взамен этой совершенно новой хоть какую-нибудь старенькую шапку: «Холодно ведь без шапки-то идти. Пока что зима еще». «Что? Что ты сказал, повтори!»,– ткнул он меня стволом автомата в грудь, а затем отошел и начал присматривать следующую жертву. Этот конвойный со шрамом на подбородке снимал с меня уже не первую вещь. Он – самый отъявленный мерзавец из всех конвойных. На его совести уже несколько десятков расстрелянных пленных, немало он поснимал и одежды с офицеров.
Утром началось построение. Нескольких пленных вытащили мертвыми из скотного двора. Их положили тут же, рядом со скотным двором. Обувь с мертвых уже была снята, сняли видимо те, у кого конвойные забрали сапоги ночью. Пожилой пленный солдат, с которым я стоял рядом в строю, спросил меня: «Почему, сынок, без шапки?» Я ответил, что у меня
