Читаем без скачивания Мемуары военного фельдшера - Клавдий Степанович Баев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Построения в лагере были каждое утро в одно и то же время. Ни минутой позже, ни минутой раньше. Точность. Строились только по пять в ряд, и строго соблюдалось равнение. Попробуй, сделай небольшое отклонение от нормы и сразу же получишь увесистый удар дубинки. А много ли надо ослабевшему пленному? Уж сколько было таких случаев, когда прямо в строю дубинками убивали насмерть. От одного удара иной пленный падал и больше уже не вставал. А эти счеты и пересчеты длились каждое утро не по одному часу. Трудно понять, да и вообще не понять, для чего они устраивали эти построения и так усердно считали. Считать считают, а вот когда от голода, болезней и побоев ежедневно умирают десятки пленных, на это они совершенно не обращают никакого внимания.
Однажды, во время такого построения пленный старший лейтенант обратился с вопросом к коменданту лагеря. Строй замер. Все ждали, что скажет наш товарищ, ведь не особенно немцы разрешали говорить военнопленным. Но старшему лейтенанту разрешили выступить. Вот что он сказал: «Господин комендант! Болея за судьбу своих товарищей по плену, разрешите задать вам несколько вопросов? Первое – все пленные возмущены жестокостью лагерной палочной полиции. Второе – еще более пленные возмущены, что на них натравливают дрессированных собак, которые многих пленных искусали и нескольких даже загрызли насмерть. А ведь пленные совершенно не были ни в чем виноваты. И последнее – от голода и болезней ежедневно умирают десятки наших братьев. И я прошу вас от имени всех пленных хоть немного облегчить и так тяжелую жизнь пленных». Все сказанное переводчик передал коменданту. Он некоторое время молчал, видимо что-то обдумывал, а затем начал говорить. Вот, примерно, какие слова говорил он, которые перевел ст. лейтенант Борисенко: «Господин комендант сказал, что пленных бьют за нарушение дисциплины. И бьют опять же не немцы, а ваши же русские. Собаки в лагере нужны, и они всегда будут. Пленным дают положенную норму хлеба 300 грамм и два раза горячую пищу. Лагерь для военнопленных не санаторий, так что такой пищи вполне достаточно. Для больных есть медпункт, есть врачи. Все пленные из вражеской армии, с которой мы ведем войну. Это надо понимать. Мы даем, что положено. Больше требовать нельзя».
Вот и все. Да разве у них можно что-то требовать? Все впустую. Как было, так все и осталось. Полицаи по-прежнему забивали палками исхудавших пленных, а собаки кусали тех, кто не успевал вовремя выскочить на построение. Вот только одно изменилось. Варить стали получше. Те же самые свекла, репа и картофель. Но их сейчас перемывали. А хлеб все равно не каждый день давали, хотя положено ежедневно. В том, что стали варить немного лучше, комендант ни при чем, он даже никогда не подходил к кухне. А дело тут было в том, что поварам намяли бока пленные и строго предупредили. В общем, припугнули как надо, и это подействовало. Они прекрасно понимали, что пленные с ними могут запросто разделаться. А умирать им тем более неохота. Они ведь находятся в лучших условиях, чем все остальные пленные. Даже варить стали с солью. И соль у поваров нашлась. Видимо раньше они ее приворовывали.
Здесь, как и в ростовском лагере, процветала азартная карточная игра в 21 (очко), но здесь она велась в больших масштабах. Играли в каждом бараке. Даже немцы, и те заходили посмотреть на эту игру, а лагерные полицаи, те даже принимали участие в этой игре. Играли на все, у кого что только было. В ход шли одежда, обувь, хлеб, табак, а также кое-какие, чудом сохранившиеся у пленных, вещи. До сих пор у многих еще находились часы, ножи перочинные, авторучки, бритвы и еще кое-какие вещи. Каждая вещь оценивалась в советских рублях, немецких марках или в украинских карбованцах. Украинские карбованцы в лагере особенно ценились. Ценным считался и советский рубль. Немецкие солдаты-охранники продавали пленным сигареты по 10-15 рублей за штуку. Табак в лагере был в цене. Тот, кто имел много табаку, такому смерть от голода не грозила. Он всегда был сыт. На табак можно было выменять все, что угодно. И в то же самое время, тот, кто имел в достатке табак, мог легко умереть в любую минуту от рук самих пленных.
В нашем бараке был такой случай. Каким-то образом узнали, что у одного пленного есть много табаку. Каждый день этот пленный выменивал у других пленных на табак по нескольку паек хлеба, а бурду даже не получал. И вот этот «табачный король» оказался зарезанным. Конечно, зарезали его сами пленные. А кто? Попробуй, узнай! Оказывается, и много иметь табаку тоже плохо.
А вот совсем на днях произошел такой случай. Из камеры по соседству с нашей старший лейтенант Журавлев обменял свои золотые коронки с зубов на хлеб и табак у пожилого немца-охранника. А ночью старшего лейтенанта кто-то зарезал, а хлеб и табак похитил. Рано утром начался обыск. Обыскивали всех подряд, не пропуская ни одного человека, даже больных. И что же? Убийц нашли. Один оказался из их камеры, а другие двое совсем из других камер. Тут же прямо в бараке пленные с ними расправились. Тела этих мерзавцев вытащили и бросили около уборной в яму с нечистотами. Тяжело об этом вспоминать, а такие случаи были не так уж редки.
В нашей камере осталось только 14 человек. Мрут пленные, как мухи. Мало того, что голод мучает, нет еще никакого спасения от вшей. Приходилось даже донага раздеваться, чтобы прогладить нижнее белье нагретой железякой. Все уже перепробовали, но ничего не помогает. На сегодня от них избавились, а через день-два их опять столько же. Немцы и полицаи продают какие-то порошки, чтобы пересыпать одежду. Покупать не на что. Старший нашей камеры Тимченко доставал этот порошок, хватило на один раз для всех. Но вшей не поубавилось после этого. Все осталось по-прежнему. Вши просто заедают нас.
Давно ли находимся здесь, а в нашей камере осталось только половина людей. Некоторые лежат в больших ямах-могилах, а некоторых увезли на машинах. А куда? Где их сваливают, никто не знает, да и вряд ли узнают. Здесь, на территории лагеря
