Читаем без скачивания Шах и мат - Анастасия Шец

Он работал на втором этаже в школе, в левом крыле: помогал красить стены и плинтуса, как единственный парень из всех пришедших сегодня.

– Женя! – громко окликнула я. Голос эхом разнесся по длинному пустому крылу.

Женя резко, испуганно обернулся, зло посмотрел на меня и продолжил работать.

– Женя, это была не…

Голова сильно кружилась от едкого запаха краски. Перед глазами рябило, но я подошла к нему и коснулась плеча, поворачивая к себе.

– Неизвестно, кто позвонил в полицию тогда и подставил Алену. Но это не я. Не… Не я, честно. В тот момент я сама была в его ловушке. Он подставил меня…

Сбивчивая речь даже для меня самой звучала неубедительно. Женя непроницаемым, холодным взглядом смотрел прямо перед собой. Невозможно было понять, о чем он думает, но его вид говорил сам за себя: усталый, обиженный… Лицо отчего-то стало болезненно бледным. Женя выглядел так, будто его предали, и, кажется, попросту не хотел больше меня слушать.

– Пожалуйста, Жень, хоть ты поверь мне. Ты же знаешь, ну… пожалуйста. – С губ сорвался судорожный выдох. Легкие будто свело. – Он отнимает все, что у меня есть, все самое дорогое. Близких, друзей… Даже когда его нет рядом, пожалуйста, ты же знаешь…

Я чувствовала себя большим, просто невероятно громадным скоплением беспомощности и жалости. Жалости неизвестно к чему или к кому. В груди стремительно билось сердце, и, казалось, оно вот-вот достигнет первой космической скорости.

– Отойди, – сухо сказал Женя. – Иди домой. Поняла?

– Мне нечего делать дома.

Дома ждали озлобленная мать и равнодушный отчим вместе с бабушкой, которая волнуется больше всех вместе взятых. Дома ждали проблемы и ссоры, от которых хотелось бежать.

– Ты всегда говоришь, что виноват Макс. Да, он идиот. Я знаю, на что он способен, он может поступить как хорошо, так и плохо, но… Я не хочу в это верить. Я не хочу верить в то, что он тебя подставил в таком деле. Понимаешь? Несмотря на то что я в курсе… Кхм… Ситуации. Может, ты просто захотела скинуть вину на него, думая, что раз он правда делал что-то нехорошее, то тебе обязательно поверят. Тем более появились очевидцы, которые сказали, что видели, как ты звонила, и слышали, что ты говорила. Еще в полиции говорили, что звонила девушка.

– Какие еще очевидцы?

– Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, кто это, и ты про них сказала, что они просто плохие и плохо поступали в прошлом, поэтому ты не виновата? Слушай. Я не могу верить кому-то определенному сейчас, слишком много «за» и «против». Но сейчас я больше склонен верить, что это действительно была ты.

Не нашлось слов, чтобы ответить ему сейчас. Прожигающий, испепеляющий, но такой отчужденно холодный взгляд Жени убивал меня.

– Иди домой. Я не хочу тебя видеть, сегодня как минимум. Алена тоже.

– Пожалуйста… Почему я, черт возьми, должна умолять тебя?

Он развернулся и опустился на колени, продолжая красить школьный плинтус. Обессиленная и опустошенная, я вернулась на первый этаж и вышла из школы. Куда идти, где пропадать до самого вечера, чтобы потом прийти домой и молча завалиться спать?

Неизвестно, как тянулось время, быстро или медленно. Его словно не было. Я просто-напросто словно заплутала, праздно шатаясь по пришкольным улицам с потерянным видом. Много частных, старых-престарых домов осталось позади. Лесные тропинки, проселочные дороги, совсем скоро – дачи. Как я добралась сюда, я не помнила, помнила лишь красный указательный знак и вывеску с перечеркнутой надписью «Белый город». От нашей школы до границы города было рукой подать, как оказалось.

Малиново-желтый закат, похожий на мягкий ванильный зефир с приторно-сладким запахом, приковал мой бездумный взгляд. Я сидела за чьим-то полузаброшенным дачным домиком на иссохшем, источенном червями бревне. Муравьи ползали по рукам и ногам, неприятно щекотали, но это не имело значения.

Внутри ничего не осталось, кроме гадкого, разъедающего, будто какие-то токсичные отходы, чувства – подавляющего черного одиночества. Оно медленно, но так мучительно и крепко впивалось в меня. Как можно было вот так в один момент потерять все? Ровные, пусть и не очень теплые семейные отношения. Двух единственных, но верных друзей, которые теперь считают меня хуже крысы подзаборной и не хотят со мной говорить. Которые ведут себя так, будто это не мы месяц назад бегали по ручьям и мелководным речкам, сидели на трубах и пели песни под гитару теплыми вечерами. А если копнуть глубже, я потеряла своего лучшего друга детства, бесповоротно и окончательно, при этом недавно с ним целовалась, нарушая все возможные правила и принципы. Я, кажется, потеряла саму себя. Свое достоинство, гордость, цели.

В ненавистный дом, разбитая и подавленная, я вернулась поздно вечером, около одиннадцати. Мать встретила меня недовольным и требовательным взглядом, усадила за стол и попыталась накормить. Кусок не лез в горло, я полностью ушла в себя.

Я застряла в своем внутреннем мире, который так нежданно превратился в убийственную черную дыру.

* * *

Прошла ночь. Прошел день. Еще одна ночь. Еще один день. И по кругу, по злосчастному однообразному кругу. Меня посадили под домашний арест. Я не ходила на практику, а только лежала в кровати. Я пыталась читать книги и иногда рисовать, но сконцентрироваться на чем-то было крайне сложно. Практически нереально.

Воспитательные беседы матери, мягкие разговоры взволнованной бабушки, коротенькие фразочки отчима, а затем его признание: «Меня мама попросила. Будь добрее к нам, ладно? Пойми, мы не хотим тебе зла, мы хотим помочь» – это все ни к чему не привело. Никаких выводов я не сделала и не собиралась делать. Они просили быть добрее, просили понять их, принять их помощь. Но это, черт возьми, никакая не помощь. Когда мне нужна была поддержка, они продолжали давить на меня. И теперь они просят понимания и ласки, хотя сами даже не пытались понять.

Да, я девочка. Да, я взрослая девочка. Да, я подросток. Но я имею право на нормальную жизнь. Ядовитая обида засела внутри и не отпускала. Чувство невыносимой несправедливости преследовало и не давало уснуть. Я словно сломалась, разбилась на кусочки без шанса собрать их воедино.

Я не знала, сколько прошло дней и ночей в таком состоянии, когда не хочется ничего. Много? Наоборот, мало? Это было неважно; лето давало возможность забыться и потеряться в проклятом течении секунд, минут, часов. Я слышала голоса. Глубокой ночью мама выбиралась на кухню, и они с дядей Владом разговаривали. В квартире, наполненной тишиной, как аквариум водой, голоса звучали особенно отчетливо:

– Что