Читаем без скачивания Чёрный атаман. История малоросского Робин Гуда и его леди Марианн - Ричард Брук

– Приказывайте, графиня…

– Шшшшш, Иван Петрович! – Саша укоризненно покачала головой, даже оглянулась в испуге – не услышал ли кто. – Не надо, не надо этого…

– Почему же? – Ланской уверенно взял ее под руку, повел к подъезду, метнул острым взглядом:

– Чего вы так боитесь, сударыня? Хвала Создателю, в Екатеринославе вы среди своих, здесь, несмотря ни на что, правильная власть… Екатеринослав сейчас истинная столица России… Большевики, анархисты, бандиты, вся эта красная сволочь – далеко, или загнана в степь, или сидит в подполье, боясь нос высунуть.

– Да, да… – Саша опустила влажно заблестевшие глаза, прикусила до боли нижнюю губу.

Прекрасным человеком был Иван Петрович Ланской, офицером, присяге преданным, на все готовым за веру и Отечество, и за единую и неделимую Россию… был или казался – не так уж важно, хотя и не нравилось Саше, как он старается вызвать ее на откровенность. Виделась ловушка, подвох… все же Иван Петрович служил в разведке.

После спешного отъезда Лены на «гетманском» поезде, куда Кнышевский посадил ее, аттестовав своей супругой, и куда, конечно же, сел и сам, Саша осталась в Екатеринославе совершенно одна. Лена выполнила свою угрозу – от родства отреклась, предоставила младшенькую собственной судьбе, и перед расставанием они так и не помирились. Саша переживала, плакала, раз или два пыталась объясниться, написала даже письмо – просунула сестре под дверь спальни, но та читать не стала, и в разговоры не вступала. Собирала вещи, распоряжалась, а сестра точно невидимкой стала.

– Ты у нас невеста нареченная, жениха ждешь со свадебным поездом… так и жди, и пусть отныне твой суженый о тебе думает. С квартиры же этой съезжай, пан Кнышевский тебе одной здесь жить не позволяет, и платить больше не станет. Три дня тебе сроку.

Это и было последнее Ленино прощание. Не простила она Саше обмана, не простила Нестора Махно – и своего испуга… ничего не простила. Хорошо еще, что молчала о «семейном деле»: Кнышевский о «Машеньке» так и не узнал, а вот Ланскому – так думалось Саше – Лена все же что-то шепнула…

Иван Петрович явился в нужный момент, взял Сашу под свое покровительство, как птенчика под крыло, на правах друга семьи и преданного, преданнейшего рыцаря с самыми честными намерениями. Отклонить его помощь Саша не сумела бы, даже если бы задалась такой целью – Ланской был вездесущим и влиятельным…

Он взял на себя хлопоты с поиском нового жилья, и решил этот трудный вопрос мало того, что легко, но умнейшим образом: объединил под одной крышей доходного дома (вблизи Озерного рынка) графиню Владимирскую и профессора Иртеньева. Григорий Александрович с супругой хотели нанять квартиру из пяти комнат, но цена за все помещение кусалась, поделенная же надвое – была приемлема…

Саше хватило бы и одной комнаты, она хотела аскезы, тянулась побыть в затворе, но профессор – и Ланской с ним – настояли, чтобы графиня заняла две, и самых лучших, светлых… Мало того, Иван Петрович хотел и вовсе избавить графиню от издержек, попросту взять их на себя. Намекал прозрачно, что знает, как плохо расстались сёстры, и что ему ведомо, каким скромным денежным запасом располагает Александра Николаевна. Так почему бы не принять помощь друга – честного, бескорыстного друга?.. – и огорчался, очень огорчался, когда Саша снова и снова говорила «нет».

Иван Петрович находил странной ее гордость, а у Саши на губах мотыльком трепетала воистину гордая фраза:

«Мой муж позаботился обо мне, у меня есть все, чтобы беспечно дождаться моего атамана… когда войдет он в Екатеринослав не таясь, с шумом и громом» – трепетала, но так и не слетела. Тайна осталась тайной…

Сладкой, горячей тайной, пахнущей степью и медоносными травами.

Муж, сердцу любезный, единственный, Богом суженый. Стоило Саше подумать так о Несторе, и угрюмая зима отступала, ветер стихал, а сердце билось стремительно, больно, напоминая, что она жива, жива…

Поднялись в квартиру, денщик Ланского вслед за ними принес Сашины вещи. Григорий Александрович Иртеньев и его интеллигентная улыбчивая супруга, сухощавая, веснущчатая, похожая на англичанку, встретили компаньонку как родную. Сразу же стали уговаривать Ланского остаться на обед, и Ланской чиниться не стал.

– Вы ведь не против моей компании, Александра Николаевна? – по-кошачьи пел он, и глаза щурил тоже по-кошачьи. – Хочу удостовериться, что вы удобно устроились, и все у вас хорошо, и булки к обеду – самые белые, пышные, беспримесные.

Саша улыбалась в ответ, произносила любезности – ну разве можно было ответить черной неблагодарностью на такую заботу?.. Привыкла носить маску, играть роль, но как же уставала душой!..

Город вокруг кипел, захлебывался тревожным ожиданием – уйдут ли австрийцы, усидит ли гетман, перейдут ли Днепр гайдамаки Петлюры, кто возьмет власть? – а ей не было до того дела, она хотела знать лишь одно: как там в Гуляй Поле, где сейчас сражаются партизанские отряды, где ведут своих конников отважные командиры, Щусь, Каретник, Лютый… и где летает степным орлом атаман над атаманами, Нестор Махно…

Новый дом, найденный для нее Ланским, казался всем хорош, кроме одного – от него куда дальше было до Почтамта и телеграфа, и чтобы послать весточку в Гуляй Поле, с пометкой «до востребования», и получить ответ – тоже до востребования – предстояло совершить долгую пешую прогулку… или ехать на трамвае. Экипажей Саша теперь старалась избегать: жестко, тряско. Городская пролетка совсем не то, что Несторово английское ландо на рессорах, с мягким и ровным ходом – на таком она могла бы кататься до самых родов. И будет… когда покинет Екатеринослав вместе с атаманом, когда увезет он ее к себе в Гуляй Поле, в анархистскую республику, на вольное житье.

Пока же оставалось одно: ходить на Почтамт, секретно посылать весточки.

Иван Петрович, конечно же, рад будет составить ей компанию, он и так старался проводить в Сашином обществе каждую свободную минуту… но это было не нужно, совсем не нужно.

Помнила Саша тёмный огонь в глазах Нестора, помнила, как тяжело, ненавидяще выдыхал он: «Офицерик…» – говоря о знакомых, виденных им в кофейне, помнила, как зловеще бормотал в полусне, что «пустит в расход» любого, кто к ней приблизится… к ней, любушке, бажане, атамановой дружине…

Помнила и другое: как Лена мечтала, что Добровольческая армия скоро везде наведет порядок, очистит города и сёла от «сволочи», вернет помещикам усадьбы и землю, а бунтовщиков перевешает и запорет на конюшнях. Как Иван Петрович обещал то же самое, и улыбался, широко и сладко, и покачивал умной головой, приговаривал:

«Армия формируется, разведка работает… скоро всех шпионов выловим, дорогие дамы, всех бандитов выведем на чистую воду… Ни бунтовщикам, руку поднявшим на помазанника, ни убийцам, ни грабителям, что убивали да расхищали, пощады не будет. Немцы пришли – вешали, расстреливали, мы пойдем Россию отбивать – вдесятеро будем вешать и расстреливать, но все это ради добра… ради высшей справедливости… ради традиций наших исконных, русских…»

У Саши кровь стыла от этих мечтаний… сразу виделся повешенный батько Махно, расстрелянные Каретник и Щусь… Ванька и Сашко Лепетченки, смешной Лашкевич в пенсне, и Юрко, совсем еще «зеленый хлопчик», как называл его Нестор… виделись все, кого она успела узнать в Гуляй Поле, с кем успела подружиться и даже полюбить.

Выходило, что все они и есть те самые страшные бунтовщики, негодные преступники, забывшие свое место. Все они, не видевшие в жизни ничего, кроме тяжелого труда, гнувшие спину на полях, задыхавшиеся в заводских цехах и на фабриках, по двенадцать часов, роздыху не зная – и получая гроши за свой труд.

Как-то Саша не утерпела, да и спросила Ланского – что, Иван Петрович, вы называете «русскими традициями»: рабство и хамство, или чинопочитание, или, может, помещичью праздность, политую крестьянским потом? Или вечное «молчи и терпи»? Какое такое «место» забыли люди, захотевшие воли себе и детям своим – не в будущем, не потом, за гробом, а здесь и сейчас?..

Лена тогда оцепенела, потом засмеялась фальшиво, стала извиняться за сестрицу, начитавшуюся Руссо и Кропоткина вперемешку, наслушавшуюся отца-либерала и неблагонадежных преподавателей в университете:

– Не обращайте внимания, Иван Петрович, Саша часто