Читаем без скачивания Летние истории - Каваками Миэко

— Нацуко, — тихо позвал он еще раз.

Я была уверена, что уже не смогу вспомнить этот голос, что он навсегда изгладился из моей памяти, но его звук в одно мгновение перенес меня в далекое прошлое. Запах морского прибоя. Каменные волнорезы. Могучие волны, темным дыханием моря вздымаемые из его глубин и разбивающиеся о камни. Узкая лестница. Почтовый ящик, тронутый ржавчиной. Стопка журналов возле подушки и груда белья, приготовленного для стирки. Крики пьяных компаний.

— Что с мамой? — спросил он. Хрипло и еще тише, чем раньше.

Я сделала еще шаг назад.

— Что с мамой? — повторил он.

— Умерла. Давно уже, — выдавила я.

Он словно не понял и продолжал смотреть на меня. Землистое лицо, черные, будто закрашенные простым карандашом глаза. Тощее тело, в котором, казалось, не оставалось ни капли сил. С таким справится и детсадовец. И все равно я чувствовала страх. Дыхание сбилось, сердце стучало как молот.

— То есть как — умерла? — переспросил мужчина, и в глазах у него застыла пустота. — А ты где была?

Не понимая, о чем он, я только моргала, пытаясь успокоиться. Где была я. Вот что он у меня спросил. Горло сдавила боль. В барабанных перепонках загудело. Где была я? Сердце готово было вырваться из груди, туловище непроизвольно покачивалось взад-вперед. Между ключиц завихрилась неудержимая ярость, такой силы, что кровь будто вскипела и отхлынула вспять, унося меня с собой. Мне захотелось закричать: «А ты, где был ты?!» — и толкнуть его сзади так, чтобы отлетел. Схватить его за плечи и таскать по асфальту, пока не угаснет злость. Но я ничего не сделала. Я даже не смогла ничего сказать. Я боялась его. Боялась этого беспомощного, иссохшего мужчину, который не смог бы не то что руку на меня поднять, но даже закричать. Только молча смотрела на него. Но почему-то мои пальцы пульсировали, будто я и в самом деле вцепилась в его ворот и швырнула на землю. Будто, заливаясь слезами, я долго била его кулаками в грудь. Мои кулаки сжались сами и отказывались разжиматься. «Я совсем не этого хотела, нет, нет, я ничего ему не сделала!» — в панике мотая головой, уговаривала себя я. Мне показалось, что он приоткрыл рот. Я не сводила с него глаз, чтобы не упустить ничего.

— Почему ты ее не спасла? — спросил он еще более слабым, увядшим голосом.

Удивительно, как этот полушепот вообще мог долететь до меня, но он прозвучал в моей голове отчетливо, будто сказанный прямо в ухо.

— Почему ты не спасла маму? — снова спросил он.

Почему я не спасла ее, почему я не смогла этого сделать… Слова меняли форму и разветвлялись в моем сознании. Я увидела, как вокруг его глаз расплываются черные кляксы. Черная жидкость потекла по щекам и вскоре обволокла все его лицо. В этот момент слева вдруг ударил резкий свет, раздался пронзительный скрежет металла по асфальту. Удивленно оглянувшись, я обнаружила, что моя нога находится в паре миллиметров от колеса велосипеда. Перепуганная велосипедистка крикнула мне: «Осторожнее!» — и понеслась дальше. Когда я вновь повернулась к мужчине, он уже сидел ко мне спиной, погруженный в свои манипуляции с окурками. Рядом с ним все так же клубился белый дым и переговаривались между собой курильщики.

Я закрыла глаза и сглотнула слюну. Пересохшие губы саднило. Я облизнула их, но боль только усилилась. Хотелось уйти как можно дальше отсюда; и я пошла прочь, не разбирая дороги. Я шла и шла, стараясь не задеть прохожих, и на каждом углу сворачивала направо, пока не уткнулась в дверь какой-то кафешки и не ввалилась внутрь.

Я плюхнулась за столик прямо в пальто, но все равно никак не могла согреться. И все же чуть ли не залпом осушила стакан воды со льдом и попросила еще. Помещение было длинное и узкое. Ближе к входу находилось кафе, а в глубине — торговый зал, где продавали одежду и аксессуары. На стенах висели черные рокерские футболки. Мой нос наконец уловил сладковато-пыльный запах, который обычно витает в секонд-хендах. Из спрятанных где-то динамиков звучала песня группы Nirvana. Названия я так и не вспомнила, вспомнила только, что это третий трек из альбома Nevermind. К моему столику подошла девушка с бесчисленными сережками в ушах, одетая в подержанную серую толстовку, и я заказала горячий кофе. Звезды, вытатуированные на тыльных сторонах ее ладоней, выглядели кривоватыми, будто их нарисовал ребенок. Кто-то говорил мне, будто напитки и блюда из жарких стран, даже горячие, призваны остужать тело изнутри. Кофе мне на самом деле не хотелось. Но что еще заказать, я не знала.

Губы все еще жгло. Я коснулась их пальцем и поняла, что они растрескались. Надо было срочно намазать их бальзамом. Я чуть не спросила у девушки, нет ли у нее бальзама для губ. Но в секонд-хенде такое точно не продается, да и вообще это предмет личного пользования. Я вслушивалась в голос Курта Кобейна, чей эмоциональный надрыв навеки остался в записи, и с каждым куплетом жжение в губах все нарастало. Впрочем, я с ним уже не спорила. Интересно, что именно там болит, отстраненно подумала я. Затем вспомнила о Нарусэ. Не то чтобы мы особенно увлекались панком или гранжем, но в старшей школе в какой-то момент мы с ним не могли оторваться от этого альбома. Мы слышали о смерти Курта Кобейна, но не считали это особой потерей, ведь почти все наши музыкальные кумиры давно умерли.

Зазвучала композиция Lithium. I’m so happy ‘cause today I’ve found my friends… They’re in my head. Кобейн пел в той же манере, что и двадцать лет тому назад. Нет, не в той же манере. Он пел абсолютно так же, как тогда. Умершие люди и записи, которые они после себя оставили, уже не меняются. Мертвецы остаются на месте и кричат все о том же, пока остается хоть кто-то, кто прислушивается к их словам. Когда умер Кобейн, его дочь была еще совсем маленькой. У нее осталась только мама, и я где-то прочла, что до школы девочку даже не научили читать и писать. Интересно, каково это — иметь вечно молодого и вечно печального отца, который разнес себе череп выстрелом из ружья?

К моему удивлению, кофе все еще был горячий. Я пила его мелкими глотками, задерживая горьковатую жидкость во рту, прежде чем медленно проглотить, но это меня нисколько не успокаивало. Зато холод наконец отступил, так что я сняла пальто, свернула его и положила рядом. Из груди вырвался вздох. Губы с каждой секундой горели все сильнее. Всякий раз, когда передо мной всплывала недавняя сцена рядом с пепельницей, я тихонько качала головой, закрывала глаза и воображала себе белоснежную ткань. Представляла, как оборачиваю ею пальцы правой руки и протираю изнутри свой череп, добираясь до самых укромных уголков. Я тщательно драила каждую извилину, каждую складку и бугорок собственного мозга. Сглатывала и терла дальше. Но сколько бы я ни старалась, к ткани приставала все новая и новая грязь. Полностью вычистить эту грязь из головы не представлялось возможным. Я взяла с блюдца сахар и откусила кусочек. Он растворился на языке прежде, чем я попыталась его разгрызть. На вкус он был как картон.

Я поняла, что должна позвонить Макико. Никаких новостей для нее у меня не было, но когда это нас останавливало? Мне просто хотелось поговорить с ней, неважно о чем. Но день был будний, и к этому часу Макико уже должна была уйти на работу. А Мидорико? Чем занимается она? Когда мы с ней последний раз переписывались? Где она сейчас, с Харуямой? Или тоже на работе? Я достала телефон и уже собралась написать Мидорико, но в последний момент передумала.

Вместо этого я проверила почту. Там я обнаружила несколько газетных рассылок и затесавшееся между ними письмо от Риэ. На первое ее письмо я ответила, и мы тогда договорились встретиться до конца этого года, но с точным временем и местом еще не определились. Я стала проматывать рассылки так стремительно, будто мой палец безуспешно пытался кого-то догнать. Взгляд скользил по заголовкам и аннотациям статей, тематическим подборкам, объявлениям о выгодных акциях. Я ни о чем не думала — только слово за словом считывала текст, появляющийся на экране. Сегодня, как и в любой другой день, в мире произошло множество самых разных событий. Пролетел уже месяц с тех пор, как Трамп одержал победу на президентских выборах, но мировое сообщество все еще не могло прийти в себя. В том числе и японские эксперты продолжали выдвигать свои версии произошедшего и публиковать в газетах всевозможные аналитические заметки. Еще я наткнулась на репортаж о вручении Нобелевской премии в Стокгольме. Некоторые статьи обрывались баннером, предлагающим купить подписку, и перечнем других статей, рекомендованных к прочтению. Например, «Что такое “контроль гнева”, или Как не позволить злости разрушить вашу жизнь» или «Способы профилактики норовируса, доступные каждому». Дальше шла реклама мероприятий. Семинар по управлению капиталом, беседа с известной эссеисткой (вход только для женщин), фотовыставка… На следующей ссылке мой палец застыл. Брови сошлись к переносице, глаза округлились. «Искусственное оплодотворение донорской спермой (AID): поговорим о будущем семьи и человечества».